«В литературе, — пишет известный этнолог и социальный философ Ю.И. Семенов, — этнос нередко отождествляется с обществом подменяется обществом. Это в частности выражается в том, что те или иные авторы говорят о социально-экономической и политической структурах этноса, о хозяйстве этноса. В результате некоторые из них рассматривают этнос как некую самостоятельно развивающуюся по особым законам единицу исторического развития. И в большинстве случаев, когда этносы, или народы, объявляются субъектами истории, практически имеются в виду не собственно этносы, а социоисторические организмы»[235].
При этом, под социоисторическими организмами («социорами») Ю.И. Семенов понимает, по существу государство, то есть, общество, обретшее государственную форму своего существования[236]. И действительно, основной формой существования современного общества является государство. Государством при этом называется и определенный политический институт (государство в узком смысле, или — совокупность органов государственной власти) и одновременно — особый тип общества, идущий на смену обществу, организованному на догосударственной, общинно-родовой и племенной основе. В государственном типе общества общинно-родовые и племенные отношения перестают признаваться главными и заменяются в этой роли отношениями гражданскими. Все индивиды в таком обществе являются равноправными гражданами (или подданными), независимо от их этнической (национальной в узком смысле) или религиозной принадлежности.
В этом отношении важнейшей чертой этносов является их догосударственная природа. Но именно эта, определяющая их черта и ускользает до сих пор от внимания большинства этнологов. Причиной этого является, скорее всего, то, что в современных условиях в мире уже нет (почти нет) этносов, существующих вне рамок государственной жизни. Даже и самые отсталые племена и народы сегодня включены уже так или иначе в жизнь обществ, поднявшихся до государственной формы существования.
Однако, поскольку при этом сами различные этносы («национальности») никуда не исчезают, а лишь переходят из разряда главных и самостоятельных политических субъектов в разряд частных субъектов внутригосударственной жизни, то и их взаимоотношения между собой и с государством в целом (в том числе и с органами государственной власти) может приобретать конфликтный характер. Последнее имеет особо важное значение для таких многонациональных (многоэтнических) государственных обществ, каким является общество российское.
Поэтому следует рассмотреть с особой тщательностью, что же такое этнос (национальность).
Первым теоретическим подходом к пониманию этносов была у нас, как известно, знаменитая концепция нации И.В. Сталина, созданная им в 1913 году: «нация есть исторически сложившаяся устойчивая общность людей, возникшая на базе общности языка, территории, экономической жизни и психического склада, проявляющегося в общности культуры»[237]. В этой концепции (во многом заимствованной у немецкого теоретика О. Бауэра) не проводилось однако различия между собственно нацией и этносом. Нации, как известно, могут быть, как моноэтничными, так и полиэтничными. И ко всем нациям, равно как и к этносам, одинаково приложимо определение И.В. Сталина.
Хороша ли, плоха была эта концепция, но после того, как она получила безусловное одобрение и поддержку В.И. Ленина и, тем более, после того как сам И.В. Сталин возглавил на долгие годы советское государство, свободное обсуждение ее сделалось невозможным. Скорее всего, именно по этой причине советские этнологи были вынуждены рядом с опасным понятием нации выстроить свое, относительно безопасное, понятие этноса, упоминаний о котором не было ни у Сталина, ни у Ленина, ни у Маркса с Энгельсом, и которое поэтому допускало достаточно свободное обращение с ним и с его производными. Это понятие было заимствовано советскими учеными у известного русского этнографа (ставшего в 1920-х годах эмигрантом) С.М. Широкогорова, который давал ему следующее толкование. «Под термином этнос, — писал С.М. Широкогоров, — условимся понимать следующее: группа людей, говорящих на одном языке, признающих свое единое происхождение, обладающих комплексом обычаев, укладом жизни, хранимых и освященных традицией и отличаемых ею от таковых других групп, может быть названа этносом, племенем, народностью. Это и есть этническая единица, объект науки этнографии. Русский термин «народ», — пояснял далее С.М. Широкогоров, — не вполне подходит для определения, так как он слишком широк и неопределенен. Можно сказать, например: германский народ, «народ Соединенных Штатов», — «We, the People of the United States», как начинается конституция США, — наконец «простой народ» и так далее и, как видно, этот термин иногда покрывает даже различные племена, как, например, «германский народ», заключающий в себя несколько племен. В этом понятии у нас смешиваются два различных понятия: этнос и нация. Поэтому от термина «народ» приходится отказаться и взять условно термин «этнос». Отсюда явствует, что объектов исследования для этнографа, например, в России можно найти много. Латыши, поляки, буряты, вогулы, великороссы, даже кубанские казаки суть отдельные этносы, но и во Франции бретонцы, провансальцы и нормандцы, а в Англии шотландцы, ирландцы — также отдельные этносы»[238].
Из этих разъяснений С.М. Широкогорова видно, что ученый уже различал нации и этносы и выделял последние как более мелкие и простые части (составляющие) наций и народов. Однако, никакого удовлетворительного признака, отличающего этносы от наций, С.М. Широкогоров не формулирует, и его определение этноса, по существу, тождественно сталинскому определению нации. Оригинальным у С.М. Широкогорова является лишь упоминание о признании членами этноса «общности своего происхождения», но то же самое может признавать и нация.
Нация — это этнос или совокупность этносов, живущих единым государством, поднявшихся до государственного образа жизни. А этнос — это догосударственная или уже внутригосударственная общность людей. Поэтому государство может быть как моноэтничным (например, Япония), так и полиэтничным (например, Россия), а этнос, в свою очередь, может оказаться как разделенным между несколькими государствами (как, например, курды), так и консолидированным в одном государстве (как, например, якуты). При этом, этносы могут быть как государствообразующими (создавшими и сохранившими традицию своей государственности), так и «огосударствленными» (воспринявшими государственность от других народов, с которыми они живут в общем государстве). Но в любом случае следует выделить и подчеркнуть одно: этнос (народность, «национальность») — это либо еще предгосударство (потенциальный субъект государственной жизни), либо уже субъект государственной жизни — своей собственной, оригинальной или общей у него с другими этносами. И именно отношением его к государственной жизни прежде всего и отличается этнос от нации.
Следующим этапом развития отечественной этнологии явилась детально оформленная советская концепция этносов, нашедшая свое классическое выражение в работах Ю.В. Бромлея[239]. Данное им определение этноса гласит: «Этнос может быть определен как исторически сложившаяся на определенной территории устойчивая межпоколенная совокупность людей, обладающих не только общими чертами, но и относительно стабильными особенностями культуры (включая язык) и психики, а также сознанием своего единства и отличия от всех других подобных образований (самосознанием), фиксированном в самоназвании (этнониме)»[240]. Новым в этом определении является, по сути, только указание на наличие этнического самосознания, закрепленного в этнониме. Уже у С.М. Широкогорова речь шла о «традиции, отличающей себя» от традиций других этнических групп, но у него не было упоминания об этнониме. Теперь оно появилось. Однако серьезного вклада в теоретическое понимание сути и природы этносов оно, разумеется, не внесло.
Затем, уже на закате советской эпохи появилась экстравагантная и фрондерская концепция этносов Л.Н. Гумилева[241], изложить суть которой на общенаучном языке практически невозможно. Однако, понять причины появления такой (и ей подобных) концепций вполне можно. Эти причины кроются в том, что традиционная наука об этносах по-прежнему не дает никаких объективных способов отличения одного этноса от другого. Единственная возможность такого отличения, согласно этой концепции, — это спросить у самого человека, к какому этносу он себя относит (именно так, кстати, и поступают сейчас на практике этнодемографы[242] в ходе переписей населения). Но такое положение дел ставит под сомнение компетентность самой этнологии как науки.
Из этой ситуации есть только два выхода: 1) признать феномен этноса (равно как и нации) полностью субъективным, не имеющим никаких серьезных материальных, объективных оснований в самой действительной жизни социумов; или 2) продолжить поиски таких оснований, для чего необходимо выйти за пределы одних только культурных и вообще психологических явлений и углубиться в биосоциальную сферу. Этот второй путь и избрал Л.Н. Гумилев (правда, он не провел его до конца, осложнив свою концепцию еще и полуфантастическим учением о «пассионарности»).
Однако, и первый путь, доминирующий с некоторых пор на Западе (а именно, — после дискредитации там всевозможных расистских и биологизаторских концепций нации), тоже нашел в нашей этнологии своих активных и ярких приверженцев. Наиболее заметным из них в последнее время является В.А. Тишков[243]. «Этносы, — утверждает он, — … есть умственные конструкции, своего рода «идеальные типы», используемые для систематизации конкретного материала … Они существуют исключительно в умах историков, социологов, этнографов»[244].