Смекни!
smekni.com

Современный политический экстремизм: понятие, истоки, причины, идеология, организация, практика, профилактика и противодействие. Рук авт колл. Дибиров А. Н. З., Сафаралиев Г. К. Махачкала. 2009. С (стр. 68 из 186)

4) на уровне программы социальной деятельности экстремистская идеология предлагает обычно не такое радикальное преобразование общества, которое привело бы к исчезновению вместе с существующей системой и данной социальной группы, а такое, которое так бы модифицировало существующее общество, чтобы в нем сохранялась данная социальная группа и наиболее полно реализовались ее социальные интересы. Это программа утопического социального фундаментализма или консерватизма;

5) на уровне поведенческих норм и установок наблюдаются ориентации на действия прямого физического насилия, разрушения, физического уничтожения политических противников и институтов существующей социальной системы, доминирование нормы вседовозволенности по отношению к политическим врагам.

Очевидно, что в обществе, разделенном на классы, различные социальные и демографические группы, между которыми существуют острые, или вообще непримиримые противоречия, достигшие предельного обострения, идеология тех социальных или демографических групп, положение которых резко ухудшается или вообще само их существование оказывается под угрозой, принимает экстремистскую форму. В ней появляются все выделенные нами на уровне всех пяти элементов идеологии признаки экстремистской формы идеологии. Таким образом, экстремистскую форму в чрезвычайных социально-исторических обстоятельствах может принять любая идеология, правая или левая, буржуазная или пролетарская и т.д.

Каков социальный смысл экстремистской идеологии? Ответ на этот вопрос дает анализ ее отношения к социальной действительности. К. Мангейм определяет идеологию как «трансцендентные бытию представления, которые de facto никогда не достигают реализации своего содержания»[271]. При этом он уточняет, что «трансцендентными бытию», нереальными являются все те представления, которые не согласуются с существующим жизненным устройством»[272]. Однако, сам же Мангейм признает, что если идеология сумеет изменить социальную реальность она превращается в утопию. Грань между идеологиями и утопиями провести довольно сложно. Мы считаем, что такой подход к проблеме отношения идеологии к действительности не позволит уяснить специфику смысла экстремистской идеологии.

Социальный смысл экстремистской идеологии, как нам кажется, состоит в том, что она является закономерной, исторически обусловленной, но некорректной реакцией части определенной социальной группы, поставленной в данной конкретной исторической ситуации в критическое положение выживания или самосохранения. Некорректность или неадекватность этой реакции состоит, во-первых, в том, что данная часть социальной группы пытается защитить свои интересы только путем грубого и прямого физического насилия; во-вторых, в том, что выход из данной экстремальной исторической ситуации экстремизм ищет в утопической попытке консервативного ее преобразования к прежнему положению, но с улучшением статуса данной социальной группы.

Дело в том, что затормозить исторический процесс также невозможно, как и построить общество, в котором абсолютно реализовались бы интересы одной социальной группы. Действительно продуктивным разрешением критической исторической ситуации является не экстремизм, а социальная революция, которая предлагает программу качественного прогрессивного социального преобразования, построения общества, в котором изменились бы и сами существующие социальные группы и их отношения и в которой был бы достигнут новый, более продуктивный и справедливый компромисс или баланс их интересов.

Экстремизм, возникая как импульсивная, спонтанная реакция социальных групп, поставленных в экстремальные условия, на эти условия, как форма сопротивления этим условиям и борьбы с ними институируется. Элементы этого института: экстремистская идеология (формируется из традиционных идеологий путем их радикализации), экстремистская сообщество, экстремистские организации. По своей форме экстремизм всегда выступает, как политическое действие. В итоге мы можем заключить, что экстремизм есть сложное социальное явление, включающее в себя три основных элемента: экстремистскую идеологию, являющуюся базисом экстремизма; экстремистскую деятельность, являющуюся осуществлением, воплощением в жизнь экстремистской идеологии; экстремистскую организацию, являющуюся формой социальной организации экстремистской деятельности.

4.2. Культурно-этнические корни экстремизма

Проблема осмысления культурно-этнических корней экстремизма сегодня все еще остается на периферии научного познания. Между тем экстремизм предстает именно как форма отчуждения личности от общечеловеческих, общекультурных, этнонациональных ценностей. Поэтому экстремизм должен пониматься широко. Его нельзя сводить к политической или иной конкретной форме, так как его проявления обнаруживаются во многих сферах человеческой активности: и в межличностном общении (бытовой экстремизм), и во взаимодействии классов, партий, государств (политический экстремизм), и в отношениях племен, народностей, наций (этнический экстремизм) и т. д.

Но для того чтобы обнаружить культурно-этнические истоки экстремизма, необходимо осознать тот факт, что склонность к экстремизму не заложена в биологической природе человека, она имеет социокультурный характер. Не случайно экстремистами называли и называют людей, отличающихся безмерной приверженностью определенной социальной идее, готовностью ради нее на самые крайние поступки. Экстремистское поведение отличается эгоцентризмом и своеволием, оно всегда несет с собой личностное начало. Экстремизм обостряет ситуацию, доводит ее до крайности, до конфликтов, когда спокойное и конструктивное решение проблемы становится невозможным. Поэтому можно говорить о том, что экстремизм имеет свою внутреннюю логику, вызывается необходимостью и подчиняется конкретно-историческим закономерностям.

Экстремизм всегда существовал как антипод культурного, цивилизованного развития, его проблематика неразрывно связана с темой зла и насилия. Философское осмысление экстремизма невозможно без анализа негативного поведения, разрушительной деятельности, деструктивной активности личности, т. е. всего того, что образует смысловое содержание такого понятия, как «злотворчество».

Аристотель, рассуждая о человеке, писал: «Есть в душе известная сила, называемая изобретательностью; она состоит в том, что человек благодаря ей может найти и добыть подходящие средства для известной цели. Если цель хороша, то эта сила похвальна, если же цель дурна, то это способность, готовая на все»[273]. Экстремизм не лишен злого умысла, он остается объективной силой, губительной как для самого человека, так и для его окружения. В «человеческом душевно-духовном мире», этом, по словам И.А. Ильина, «истинном местонахождении добра и зла»[274] всегда есть место для экстремизма, направляющего духовные усилия в сторону деструкции и злодеяния.

Основное содержание экстремизма составляет разрушение, а основным средством для достижения целей экстремизма оказывается произвол. Несовпадение мнений и интересов экстремизм преодолевает прямым давлением и насилием, а его последним аргументом является террор. Потому логика экстремизма несет методичное разрушение и целенаправленный развал. Однако необходимо помнить и о том, что диалектика целостного развития предполагает как созидание культуры, так и ее разрушение. Целостный процесс культуротворчества включает в себя как моменты отрицания и разрушения, так и моменты созидания, обновления. Поэтому не все, что связано с насилием и разрушением, следует относить к проявлениям экстремизма. В экстремистском упорстве отрицание, насилие, разрушение становятся конечной, определяющей целью активности и творчества. Экстремизм, оставаясь результатом ущербного, во многом незрелого развития, обнаруживает постоянную склонность к активным действиям в неполноценных деструктивных формах.

Существенными признаками экстремизма являются насилие и агрессия, часто переходящие в изуверство. Экстремизм характеризуется не просто наличием насилия как такового, а наличием его крайних, неоправданных форм. Применение насилия в определенных ситуациях бывает оправданно. Об этом писал в своей работе «О сопротивлении злу силою» русский философ И.А. Ильин. По его мнению, отказ от применения силы в определенных ситуациях означал бы «принятие зла: допущение его в себе и предоставление ему свободы, объема и власти. Это было бы вначале добровольное саморастление и самозаражение, это было бы в конце — активное распространение заразы среди других людей и вовлечение их в сопогибель»[275]. Таким образом, экстремистскими можно назвать лишь такие насильственные действия, которые превышают необходимую в данных обстоятельствах меру воздействия на человека. Экстремист потому и оказывается злоумышленником, что он осознает последствия своих действий.

Экстремизм предстает, по выражению Э. Фромма, как «биологически аномальная и филогенетически не запрограммированная «злокачест­венная» агрессия, которая представляет настоящую проблему и опасность для выживания человеческого рода»[276]. В работе «Анатомия человеческой деструктивности» он пишет: «Я в данной книге употребляю слово «агрессия» в отношении поведения, связанного с самообороной, с ответной реакцией на угрозу, и, в конечном счете, пришел к понятию доброкачественной агрессии. А специфически человеческую страсть к абсолютному господству над другим живым существом и желание разрушать (злокачественная агрессия) я выделяю в особую группу и называю словами «деструктивность» и «жестокость» ... »[277].

Присущая человеку потребность к саморазвитию должна привести к нравственному утончению личности. Но зачастую она в стремлении к острым ощущениям и ярким переживаниям. Э. Фромм пишет: «В действительности все человеческие страсти, «хорошие» и «дурные», следует понимать не иначе как попытку человека преодолеть собственное банальное существование во времени и перейти в трансцендентальное бытие. Изменение личности возможно лишь в том случае, если человеку удается обратиться к новым способам осмысления жизни: если он при этом мобилизует все свои жизненно важные устремления и страсти и тем самым гораздо более острые формы витальности и интеграции, чем те, что были ему присущи прежде»[278].