— несовершенство существующего порядка в мире, в том числе в США и Европе, построенного на принципах демократии:
— неравенство между регионами мира — Севером и Югом, Западом и Востоком;
— снижение значения морали, нравственности, семейных ценностей в любом обществе, но особенно в восточном, куда проникает западный образ жизни с его индивидуализмом, корыстью, погоней за деньгами и развлечениями.
Религиозно-экстремистские издания кратко, ясно и довольно убедительно отвечают на вопросы: кто виноват и что делать, чтобы изменить жизнь мусульман к лучшему. Как справедливо пишут В. Панфилова и 3. Тодуа, «на необразованных, забитых, обездоленных людей, каковых после распада СССР на Кавказе и в Центральной Азии появилось множество, эти идеи действуют вполне эффективно»[369].
Чтобы противодействовать этому направлению умов, нужно прежде всего противопоставить ему столь же убедительное и доступное для широких масс идеологическое обоснование верности избранного Россией пути развития страны. Но для этого необходимо выработать саму новую идеологию России, отвечающую ее интересам и традициям, а не заимствуемую слепо у западных народов. Примером здесь опять-таки может служить реформистская идеология Ататюрка, выработанная в Турции в начале ХХ века. Но такая задача в нашем обществе еще до сих пор не выполнена. «Согласимся, — констатирует Г.И. Юсупова, — что по сей день еще не создано достойной альтернативы идеологического влияния на массы, которым наша страна располагала на протяжении многих десятилетий. Различные по времени и интенсивности попытки политической мобилизации электората в новые партийные организации и движения, активно поддерживаемые властными структурами, до сих пор не увенчались успехом. Не превратилась пока в активную политическую и идеологическую силу ни одна из распространенных на территории России на сегодняшний день идеологических доктрин. Именно отсутствием достойного соперника, на наш взгляд, можно объяснить рост политизации исламских организаций на Северном Кавказе в начале 1990-х годов прошлого века»[370].
Неудовлетворительными, по-видимому, следует признать и идеологические усилия самой официальной российской исламской духовной элиты. «Распространение ваххабизма, — отмечает в этой связи Д.В. Сочнев, — облегчается благодаря деятельности представителей «официального ислама». Лидеры Духовных управлений мусульман так же нетранспарентны, как и региональные власти. Они не готовы к серьезным теологическим диспутам, ежедневной работе с паствой. Их помыслы направлены на удержание власти при поддержке государственных институтов РФ. ... Ни для кого не секрет, что зачастую под маркой «борьбы с ваххабизмом» руководители ДУМ дискредитируют любые попытки обновленчества, сам процесс модернизации ислама, а строптивых проповедников записывают одним росчерком пера в «ваххабиты» и «террористы». Мягко говоря, не совсем однозначны и призывы многих «традиционалистов» к неправовым формам противодействия ваххабизму. ... Было бы хорошо, если бы поддержка государством «нашего ислама» сопровождалась выдвижением определенных условий к его лидерам, таких, как религиозная модернизация и организация диалога с умеренными «обновленцами». Однако признаков такой условной поддержки со стороны официальной власти не видно. Абсолютное потакание «исламской элите» — если угодно, своеобразной «религиозной партии власти» — чревато реальной массовой «ваххабизацией» всего Кавказа, а затем и Поволжья. Политика господдержки «нашего ислама» приведет к еще большей теологической и социальной замкнутости «традиционалистов», еще большей их «аристократизации» и отрыву от массы верующих. ... При реализации сценария по дальнейшему «огосударствлению» «традиционного ислама» его оппоненты получают в руки такой мощный ресурс, как эгалитаризм (борьба с привилегиями). В итоге — делегитимация «традиционного ислама», превращение его в конфессию господ. ... Без эффективного диалога с умеренными сторонниками «обновленческого ислама», а также без внутриисламского диалога на Кавказе, проблема религиозного экстремизма не скоро исчезнет с повестки дня»[371].
Вместе с тем одних только идеологических усилий недостаточно. Новая российская элита должна продемонстрировать своему населению и реальные достижения во всех сферах, чтобы вернуть себе его уважение и доверие. Идя от поражения к поражению, такого уважения не приобретешь. Победами в одних только избирательных кампаниях реального авторитета не завоюешь, а только озлобишь своих противников и подтолкнешь их к нелегитимным, экстремистским формам борьбы. Что мы и наблюдаем в нынешних условиях. «Борьба с экстремизмом и терроризмом, — отмечает Л.В. Батиев, — не может вестись только лишь силами правоохранительных органов и спецслужб. ... Главная, на наш взгляд, задача — «приблизить» власть к народу, завоевать доверие населения, обеспечить ее законность и эффективность деятельности всех органов снизу доверху»[372].
Наконец, главным политическим достижением новой политической элиты может быть только реальное улучшение социально-экономического положения широких масс населения России (особенно в депрессивных районах Северного Кавказа), создание у них хотя бы минимальной уверенности в завтрашнем дне и сознания перспектив в дальнейшем улучшении их положения. Без утверждения в обществе такой социальной атмосферы бороться с религиозно-политическим экстремизмом одними только силовыми методами и морально-пропагандистскими лозунгами бесперспективно. «Пожалуй, самое важное в том, — отмечает Д.В. Сочнев, — что сегодняшняя борьба с ваххабизом — это противостояние не причинам, а следствиям болезни. Идеи «чистого ислама» как «третьего пути», альтернативного коммунизму и либеральной демократии, находят поддержку у определенной части жителей Кавказа. В этом смысле они самые что ни на есть внутренние, а не занесенные извне. Безработица при высоких темпах рождаемости и плотности населения, социальная необустроенность, нетранспарентность власти подпитывают исламских радикалов. Их сила возрастает и из-за слабой инкорпорированности жителей региона в общероссийские социальные процессы»[373].
5.5. Политический экстремизм на Северном Кавказе
Наиболее остро проблемы экстремизма и терроризма, как известно, проявились на Северном Кавказе, самом сложном в этническом и конфессиональном отношении регионе Российской Федерации. Связь между происходящими на его территории этническими конфликтами и экстремизмом очевидна: отстаивание национальной, религиозной идентичности порождает невиданное насилие, которое зачастую носит террористический характер. Однако приходится констатировать, что правоохранительным органам ЮФО не удается адекватно противодействовать этнической и экстремистской преступности: в 2006 г. выявлено только 29 преступлений экстремистской направленности. Вряд ли эти цифры отражают реальную картину. Причины как объективные (латентность преступлений), так и субъективные (мотив совершения преступления — национальная, религиозная ненависть или вражда — правоохранительные органы игнорируют даже при его явном наличии; распространена практика квалификации подобных деяний как обычного хулиганства). На территории округа действует целая сеть этнических преступных группировок, представленных народами Северного Кавказа, специализирующихся как на совершении традиционных преступлений (вымогательства, разбоев, грабежей), так и на совершении актов терроризма, по числу которых ЮФО лидирует среди других федеральных округов: из 112 актов терроризма, зарегистрированных в 2006 г. на территории России, 101 совершен на территории округа.
Таким образом, этнические, религиозные противоречия в округе все больше начинают принимать оттенок криминальной, и в особенности, экстремистской направленности.
Развитие политического экстремизма на Северном Кавказе происходит в сложной, многофакторной его форме. При этом специалисты отмечают следующий характер его исторической эволюции. «По временным рамкам реисламизация и этнический Ренессанс на Юге России, — указывает Г.И. Юсупова, — совпадают. Начало этих процессов приходится на конец 80-х — начало 90-х годов двадцатого века. Однако по степени политической активности они не совпадают. Этническое Возрождение 1990-х годов условно можно разделить на три этапа: 1) начало 1990-х гг. — стремительный рост этнического самосознания народов Северного Кавказа, созревание и начало наиболее крупных межэтнических конфликтов в регионе; 2) середина 1990-х гг. — пик или наивысший подъем этнического Возрождения, эскалация конфликтов; 3) конец 1990-х гг. — начало XXI в. — стагнация межэтнических противоречий в регионе[374]. Основные этапы реисламизации: 1) рост религиозного сознания населения и количества религиозных организаций и культовых зданий; 2) начало политизации Ислама и усиление влияния религиозных организаций и их лидеров на общественно-политическую жизнь в регионе; 3) активная радикализация Ислама, рост религиозно-политического экстремизма и терроризма. Хронологически эти этапы соответствуют предыдущим. Таким образом, — заключает Г.И. Юсупова, — можно сделать вывод, что политизация и радикализация Ислама особенно усилились в связи с определенным спадом деятельности национальных движений, пик активности которых приходится на середину 1990-х годов»[375].
Что же касается содержания экстремистской деятельности в рассматриваемом регионе, то оно отличается значительной вариабельностью в зависимости от местных условий. «Вопреки распространенному общему подходу, — отмечает в этой связи Л.В. Батиев, — следует учитывать неоднозначность экстремизма и терроризма на Северном Кавказе, которые произрастают на неодинаковой (хотя и сходной во многих отношениях) социально-экономической и этнополитической основе. Экстремизм и терроризм в Чечне были изначально замешаны на сепаратизме. В Ингушетии идеи отделения от России никогда не были популярны. Криминально-террористическая война в Дагестане представляет собой борьбу кланов за передел власти и собственности, на которую наслаивается так называемый ваххабитский экстремизм и терроризм, произрастающий на почве недовольства населения и подпитываемый зарубежными спонсорами. В Северной Осетии-Алании террористические действия осуществляются внешними по отношению к республике силами: здесь особую значимость сохраняет территориальный спор с Ингушетией и неутихающие обиды после конфликта 1992 г. Кабардино-Балкарский вариант экстремизма в целом, несмотря на наличие недовольства среди балкарского населения не приобрел национальной окраски. Это подтверждает знакомство с этническим составом 200 боевиков, напавших на Нальчик в октябре 2005 г.: он пропорционально (кроме русских — один человек) представляет национальную структуру республики (кабардинцы, балкарцы, ингуши). Поэтому и противодействие экстремизму и терроризму, — делает вывод Л.В. Батиев, — должно осуществляться исходя из их специфики в каждом регионе»[376].