Смекни!
smekni.com

Семнадцать лекций, прочитанных для Работающих на строительстве Гётеанума в Дорнахе с 1 марта по 25 июля 1924 г (стр. 22 из 67)

И все же, господа, если бы этого не произошло, если бы в указанных областях распространялось ис­ключительно одно христианство, мы еще и сегодня не имели бы никакой науки! Религиозный элемент магометанства был отражен, он был преодолен воен­ным путем. Но вот духовный элемент, который не ввязывался в религиозные прения, но продолжал развивать древнюю науку, — этот духовный элемент магометанство принесло в Европу. Он, будучи изучен европейцами, вливается даже и в современную науку.

Вот почему в настоящее время наша душа поставлена в Европе перед двояким: мы имеем религию, пробу­жденную христианством, и мы имеем науку, пробуж­денную магометанством, хотя и на окольном пути. И христианство может развиваться здесь, только нахо­дясь под научным влиянием магометанства.

Однако вследствие сказанного на европейском За­паде возникало все большее желание во что бы то ни стало отстоять христианство. Где господствует культ, там религия меньше нуждается в защите, так как культ оказывает большое влияние на людей. Но здесь исхо­дящий из Рима культ господствовал меньше, хотя он сохранялся; в большей степени господствовало веро­учение. Но его теперь постоянно приходилось защи­щать от нападающего магометанства. В сущности, все средневековье протекало в этой борьбе, которую под­держивало магометанство, в борьбе, носившей сначала военный характер, а затем ставшей духовной борьбой. Во второй половине средних веков постепенно раз­вилось то, что называют европейской культурой или цивилизацией. Что же постепенно возникало тут?

На Востоке вплоть до Греции христианство не могло развиваться иначе, нежели придерживаясь древ­них культовых традиций. Но что это означает? Это означает, что исполнялись внешние священнодейст­вия, носившие лишь символический характер. Здесь надо было ориентироваться на природу. Здесь были склонны Бога-Отца акцентировать в большей степе­ни, нежели Бога-Сына. И как у Мохаммеда на рассу­дочном уровне возникает принцип судьбы, принцип необходимости строгого подчинения человека тому, что определено от Бога-Отца, так и в восточном хри­стианстве Богу-Отцу отводится более значительное место, Бог-Отец обретает больший смысл, нежели Бог-Сын. Только здесь имеет место своеобразная мысленная перегруппировка; хотя люди на Востоке в сильной степени придерживаются Христа, но они переносят на Христа свойства Бога-Отца. Здесь в этом вопросе нет ясности, он затуманен; тут не так много говорят о Боге-Сыне, тем не менее, признают своим Богом Христа, наделяя Его при этом свойст­вами Бога-Отца. Так в этой восточной религии воз­никло следующее воззрение: Христос — наш Отец. И во всей восточной религии живет по существу это положение: Христос — наш Отец. (Данную точку зрения подтверждает наличие в Восточной Церкви образа Христа-Пантократора, то есть Вседержителя. Атрибут Вседержителя православный Символ веры относит к Богу-Отцу; так в первом члене Символа ве­ры — молитве «Верую» — сказано: «верую во Едино­го Бога-Отца Вседержителя» — прим. перев. )

Если же мы теперь переходим в Европу, то там, вследствие стремления защититься от магометанст­ва, от монотеизма в чистом виде, где не идет речь ни о каких трех обликах, возникла тщательно разрабо­танная доктрина о трех божественных персонах (ли­цах, ипостасях).

Видите ли, господа, вы, вероятно, знаете, что лю­ди могут собираться вместе и очень долго спорить, спорить и спорить; один говорит другому одно, дру­гой говорит первому другое! Они так и будут спорить. Но что обычно бывает при этом? В конце концов, они разделяются, расходятся друг с другом! Завершени­ем прений становится разобщение, разделение. По­нимание вопроса достигается в редчайших случаях, тем более, если разногласия принимают крупный ха­рактер. Вы знаете, что вначале была одна социалисти­ческая партия; там много спорили. Там были левая фракция и правая фракция. Но затем каждая из этих фракций образовала собственное партийное руково­дство. Вот так же обстояло дело и с распространением христианства. Оно распространялось. Здесь, в Азии, то есть на Востоке, отдавали предпочтение Богу-Отцу, хотя утверждали Христа; в Европе же проводили большее различие между Отцом и Сыном. На эту тему дис­кутировали, вели прения до IX, X вв. по Р. Х. А затем произошло великое разделение Церквей. Восточная Церковь, которую сегодня называют Православной, ибо она исповедует изначальные древние положения, и Западная, Римско-Католическая Церковь отдели­лись друг от друга (1054 г. по Р. Х. — прим. перев.). Так проявилось это большое различие между Восточным христианством и западным христианством.

Такая ситуация длилась долго. В XI, XII и XIII столетиях происходило вживание в это восточное и за­падное начала. Но затем произошло событие, которое, я мог бы сказать, в известном отношении перепутало все названные вещи. Это были крестовые походы.

Те, среди кого первоначально действовал Мохам­мед, кто прежде других приняли ислам, были, преиму­щественным образом, арабами. У этих арабов религия носила ясно выраженный природный характер, была религией природы. Тем самым они были подготовлены к ясному пониманию «Отца», к признанию Бога-Отца. Поэтому на первой стадии магометанства развивались воззрения о Боге-Отце, действующем через всю при­роду, а также действующем и в природе человека.

Но затем из отдаленных областей Азии пришли другие племена, чьими потомками являются в настоя­щее время турки. Пришли монгольские, татарские племена. Они вели войны против арабов. Отличи­тельным признаком этого монгольского населения, чьими потомками стали потом турки, было то, что у них по существу не было никакого Бога природы. Им было присуще то, что обычно присуще человеку в наиболее древнее время: в отличие от греков они со­всем не направляли свой взгляд на природу. Они обе­регали себя от этого. Из мест своего первоначального обитания турки не принесли понимания природы, за­то они принесли необычайное понимание духовного Бога, Бога, которого можно было постигнуть лишь мысленно, которого нельзя было нигде увидеть. Эта особая форма рассмотрения Бога перешла в ислам, магометанство. Турки переняли от побежденных ма­гометанскую религию, но они изменили ее сообразно своему образу мыслей. И если на ранней стадии ма­гометанская религия была проникнута искусством и наукой, турки, в сущности, отбросили все, что было наукой и искусством, они заняли враждебную пози­цию по отношению ко всему художественному и на­учному. Они несли ужас западному населению, ужас всем, принявшим христианство.

Видите ли, для христиан местность, где возникло христианство, Палестина с Иерусалимом, была особо священной местностью. Из западных областей туда на­правлялось множество паломников, приносивших при этом значительные жертвы. Было множество очень бед­ных людей, отказывавшихся от всего необходимого, чтобы только совершить это путешествие в Палестину к Святому Гробу Господню, как его называли. Но, тем не менее, такое путешествие предпринималось! И толь­ко после прихода турок эти путешествия стали опас­ными, ибо турки властвовали над Палестиной и они вредили христианским паломникам, пилигримам, ко­гда те приходили туда. Европейцы хотели освободить Палестину, чтобы можно было приезжать туда. Они хо­тели установить в Палестине свою собственную власть, поэтому они и предпринимали большие военные похо­ды, ставшие известными как крестовые походы, чья цель так и не была достигнута, но которые явились выражением борьбы между западным христианством, восточным христианством и проникнутым тюркиз­мом магометанством. Христианство должно было быть спасено от ставшего тюркским магометанства.

И вот многие люди потянулись в Азию, прежде все­го как воины. Что они увидели там? Крестовые походы начались в XI—XII вв. по Р. Х., продолжались в течение столетий и приходились, следовательно, на середину средневековья. Так что же, прежде всего, видели те, кто отправлялись в Азию как крестоносцы, воины креста? Прежде всего, они увидели, что турки являются страш­ным врагом. В лице турок они столкнулись со страш­ным врагом. Но если тот или иной крестоносец в дни, свободные от сражений, мог немного присмотреться, с ним могли произойти знаменательные события. Он мог, например, встретить какого-нибудь старца, жившего в какой-то хижине, которого не заботили ни турки, ни христиане, ни арабы, но который, однако, с замечатель­ной верностью, преданностью являлся продолжателем древних языческих традиций, продолжателем того, что жило в древнем язычестве, будучи культурой, наукой, ве­роучением. Турок это не заботило. Все это было, в сущ­ности, искоренено из официальной культуры; но такие люди (носители языческих традиций — прим. перев. ) были, и их было много. Так европейцы знакомились со многим, относившимся к древней мудрости, со многим, уже не существовавшим больше в христианстве. Все это они брали с собой, возвращаясь назад, в Европу.

Теперь представьте себе, господа, как это было. Еще в ранние времена арабы, пробираясь через Италию, Испанию, приносили с собой искусство и научный образ мыслей. Распространяясь, это становилось на­шей наукой. Тогда же сюда переносилась восточная древнейшая наука; та и другая смешивались друг с другом. Благодаря этому в Европе возникало нечто совершенно особенное.