Так что можно сказать: уже пора по поводу таких праздников снова вспомнить, чем они когда-то были, ибо мы должны снова прийти к духу. А если мы хотим прийти к духу, то мы не должны бессмысленным образом справлять Рождество и Пасху, но мы должны ясно представлять себе, какой смысл они имеют. Однако мы не должны вызывать сумятицу в мире; у людей не вызовет воодушевления, если праздник Пасхи взять и перенести на осень. Но мы должны придать этому празднику определенный смысл, для того чтобы человек вспоминал при этом следующее: человек слагает свое физическое тело, проходя через смерть, и смотрит назад на свою земную жизнь. Затем он слагает свое эфирное тело и становится тогда чисто духовно-душевным в духовном мире, воскресает в духовном мире. Но тем самым углубляется понимание Мистерии Голгофы. Ведь Мистерия Голгофы, в сущности, явила во внешней, реальной действительности то, что прежде являли в образной форме на празднике Адониса. Древние имели дело с образом. Христиане же имели дело с историческим событием. Но историческое событие имеет те же самые истоки, что и древние образные формы. На празднике Адониса образ Адониса погружался (в воду), а после трех дней восставлялся снова. Это был настоящий пасхальный праздник. Но затем то, что всегда совершали в образной форме, свершилось как реальное событие: Христос был в Иисусе; Он умер. Он снова воскрес в том виде, как я рассказал вам. И об этом должны были теперь лишь вспоминать, имея каждый год на Пасху праздник поминовения.
Сначала это проходило хорошо: ибо для чего служил раньше людям образ на празднике Адониса? Им было необходимо чувственное созерцание. Пока в древнее время созерцали духовным образом, хотели в чувственном мире иметь какой-то образ. Но когда, благодаря Мистерии Голгофы, пришел Христос, людям уже стал не нужен образ; они только в духе еще вспоминали о том, что произошло. Праздник Пасхи должен был справляться более духовно. Уже не надо было изготавливать языческий образ, кумир, а лишь вспоминать в душе. Благодаря этому, как рассуждали, праздник Пасхи одухотворился. Ко времени Христа Иисуса мистерии еще существовали. Но как все же обстояло дело с древним праздником Адониса? Видите ли, в Европе совсем не легко увидеть, что представлял собой такой праздник древних язычников. Ведь если бы такой праздник, как праздник Адониса справляли в вашем присутствии, то вы сказали бы так: для тех, кого посвящали в мистериях, происходящее было лишь образом, образом вообще; но вот для широкого круга, для народа эта статуя ежегодное воспринималась как само божество, как Бог, которого извлекали и топили. Отсюда происходит то, что называют фетишизмом. Такая статуя была фетишем, статуя, в которой находится бог; культ такого предмета называют фетишизмом. Конечно, этого следует избегать. Однако в некотором отношении такое положение сохраняется в христианстве, ибо то, что я вам описывал как дароносицу, где находится святая святых, гостия — как это называют, — в католицизме почитается в качестве истинного Христа. Говорят: даже в физическом смысле хлеб и вино претворяются в плоть и кровь Христа. Это, однако, пережиток, сохранившийся не от просвещенного язычества, которое повсюду на заднем плане еще видело духовное, но пережиток оставшийся от язычества, пришедшего в упадок, когда развился фетишизм, когда столп принимали за самого бога.
Видите ли, господа, я говорю: они не имели никакого представления об этом; ведь такие вещи в настоящее время необходимо реально переживать, чтобы правильно судить о том, насколько сильно уверовали люди в таких богов, на самом деле являющихся столпами. Например, мне приходилось быть знакомым с одним очень умным профессором — ведь и среди них могут быть очень умные люди, в сущности, все они умны, однако современная наука не дает им прийти к духовности. Этот человек был русским и путешествовал через Сибирь с Востока, из Японии. Когда он оказался в глубине Сибири, в середине, ему стало немного неуютно. Он почувствовал себя одиноким и покинутым. Что же он сделал? Он сделал нечто такое, чего вы наверняка не стали бы делать, да и любой житель Запада тоже не стал бы; но он был наполовину азиатского происхождения, при этом был хорошо образован. Он сделал из дерева фигурку божка. Этого божка он взял с собой в свое дальнее путешествие и по-настоящему молился ему. Он сделал себе некоего деревянного божка. Когда я познакомился с этим человеком, он был страшно нервным. Это состояние он получил от своего деревянного божка. Вы даже не можете представить себе, что это значит: молиться такому деревянному божку!
Мистерии, существовавшие ко времени возникновения христианства, заботились о том, чтобы люди в большей мере приходили к духовности (отрываясь от вышеописанного фетишизма — прим. перев). То, что раньше во время праздника Адониса разыгрывалось перед глазами человека, теперь надо было возродить на пути воспоминания и молитвы.
Однако вместо того, чтобы стать более одухотворенными, эти вещи, к сожалению, воспринимались все более и более материалистически; они становились более внешними, более формальными. Постепенно в III, IV вв. установился порядок, когда при наступлении Страстной Пятницы священники молились, люди настраивались. В три часа пополудни, в момент, когда Христос должен был умереть, звон колоколов прекращался. Все стихало. Затем, опять-таки внешним образом, точно так же, как и на древнем празднике Адониса, Распятый, Христос на кресте погружался — это было вначале, а позднее его только закрывали. Затем через три дня справлялся праздник Пасхи, праздник Воскресения. Но ведь это то же самое, что происходило и на древнем празднике Адониса, таким он когда-то был. Форма праздника постепенно становилась проявлением римского господства над душами. В некоторых областях, например, там, где я вырос — я не знаю, происходит ли это и здесь, — было так: после того, как наступала Страстная Пятница и Христос полагался во гроб, мальчики ходили вокруг со своими колокольцами, с инструментами похожими на колокола, они позванивали со словами:
В большом соборе мы звоним, Колокола зовут нас в Рим.
Итак, все было ориентировано на Рим, это особенно сильно выступало в отдельных элементах праздника Пасхи.
Непосредственная задача современного человека состоит в том, чтобы освободиться от материализма и прийти к духовной познавательной жизни, научиться понимать вещи духовно, а следовательно, и праздник Пасхи тоже понимать духовно. Видите ли, почему справляют праздник Пасхи? Каждый год на Пасху можно вспомнить о том, что если человек умирает и начинаются поминальные обряды, причитания над покойником, то эти причитания над покойником должны содействовать воспоминанию о том, что человек уходит из физического мира. В течение всего лишь трех дней он смотрит назад на этот физический мир; затем в качестве второго трупа он слагает с себя свое эфирное тело. Затем он восстает в духовном мире как "Я" и астральное тело. Об этом он тоже должен вспоминать. Было бы весьма неутешительно, грубо, если бы каждый раз, когда умирает человек, на третий день сразу же запевать радостное песнопение. Но можно, тем не менее, вспоминать о таком радостном песнопении, думая, в общем, о бессмертии человеческой души, о том, как через три дня она воскресает, восстает в духовном мире.
Отсюда возникает много замечательных вещей. Видите ли, благодаря этому праздник Пасхи оказывается связанным с каждой отдельной человеческой смертью. Для всякой смерти отдельного человека становится актуальным то, что можно выразить такими словами: мы скорбим, но вот приходит Пасха. При этом мы вспоминаем о том, что любая душа воскресает в духовном мире, после того как она умерла. Вам известно, что праздник, посвященный смерти разных людей, день поминовения всех умерших, в настоящее время справляется осенью; это так называемый день поминовения усопших (у католиков второй день праздника Всех Святых, 2 ноября по григорианскому календарю —прим. перев). В то время, когда уже не знали, что этот праздник относится к Пасхе, примыкая и предшествуя ему, был учрежден праздник Всех Святых (у католиков 1 ноября по григорианскому календарю — прим. перев). Однако эти две вещи принадлежат друг другу, и, в сущности, день поминовения усопших следовало бы отмечать как день смерти, как Страстную Пятницу, а Пасху — как день Воскресения. Эти вещи составляют единое целое. Но они оторваны друг от друга более чем на полгода! Так современное распределение праздников в году зачастую не позволяет понять, что лежит в их основе.
Но, видите ли, дело обстоит так, что все находящееся на Земле ориентировано не на саму Землю, но на небо. Удивляются, если на Пасху еще идет снег; снег идти уже не должен, но должны прорастать растения — ведь известно, что Пасха должна быть праздником воспоминания о Воскресении, о бессмертии человеческой души.
И если эти вещи рассматривают именно так, то весь праздник Пасхи снова обретает эмоционально-смысловое содержание. Тогда люди, празднующие Пасху, могут во время Пасхи вспоминать о том, что связано с самим человеком. Тогда праздник Пасхи обретает силу, тогда знают, почему во время этого праздника вспоминают и о себе. Сегодня связь человека с течением года известна лишь потому, что зимой человек должен носить шубу, а летом — летний костюм, что летом он потеет, а зимой мерзнет. Известно только материальное. Однако ничего не знают о том, что при наступлении весны проявляют активность те духовные силы, которые извлекают все из Земли, тогда как осенью духовные силы все уничтожают. Если когда-нибудь это будет понято, то во всей природе найдут жизнь, найдут, что вся природа оживлена. В настоящее время люди говорят о природе по большей части вздор. Если они видят растение, они вырывают его из Земли и исследуют с помощью ботаники, потому что они совсем ничего не знают об этих вещах. Если я вырву волос и опишу его, то это будет вздор, поскольку волос может вырасти только на человеке или на животном; он не может возникнуть сам по себе: вырастить волос на безжизненном камне вам не удастся. Тут основой должно служить нечто живое. И растения являются волосами Земли, ибо Земля живет. И подобно тому, как человеку необходим для жизни воздух, Земле необходимы излучения звезд с их духовностью; она вдыхает их, чтобы жить. Подобно тому, как человек движется и перемещается по Земле, так и сама Земля перемещается в мировом пространстве. Она живет во всем мировом пространстве. Земля — живое существо, (говоря о жизни Земли, автор имеет в виду ее поверхностный слой, почву и т. п.; в целом же Земля уже не является существом, целиком пронизанным жизнью, она умирает и частично уже умерла — см. том 354 и др. — прим. перев).