Эта вещь приобрела большую важность в мировой истории, это единобожие, монотеизм, сопровождающийся отрицанием всех остальных духовных существ. Представьте себе: есть два народа, ведущие войну друг с другом; каждый признает только одного бога, но лишь один из этих народов может одержать победу. Победивший народ говорит: наш бог позволил нам одержать победу. Но если бы победил другой народ, то и он тоже стал бы говорить: наш бог позволил нам победить. Но ведь если бог один-единственный, дающий возможность победить одному народу и дающий возможность победить другому народу, то получается, что этот бог побеждает сам себя! Следовательно, если турки имеют своего Бога, а христиане — своего Бога, у обоих народов Бог один и тот же, то один народ просит: «Пусть единственный Бог пошлет нам победу», тогда как и другой молит: «Пусть один-единственный Бог принесет нам победу». И оба эти народа просят одного и того же Бога, чтобы он победил сам себя! Должно быть ясно: речь идет не об одном-единственном духовном существе! Подобное выступает и в обыденной жизни: одному хочется, чтобы пошел дождь, он молит о дожде, другому хочется, чтобы светило Солнце, и он в тот же день молится о солнечной погоде. Ничего не выходит! Если бы это заметили, то в эти вещи было бы внесено побольше ясности. Но этого даже не замечают. В делах большого масштаба человек попадает в бессмысленное положение, живет, руководствуясь той бессмысленностью, которую он не дозволяет себе в мелочах. Ведь в кофе не кладут одновременно и соль, и сахар, его делают сладким и только, кладут только одно. Но по большому счету, а в этом случае и заблуждения тоже оказываются большими, люди ведут себя не так, как если бы они хотели иметь во всем только одну ясность. Итак, евреи сделали обычаем то, что называют монотеизмом, исповеданием одного-единственного Бога.
Я уже как-то рассказывал вам вкратце, что христианство, в сущности, рассматривает три Божества: это Бог-Отец, живущий во всех явлениях природы, Бог-Сын, живущий в человеческой свободе, и Бог-Дух, доводящий до сознания человека, что тот — человек — обладает независимой от тела духовностью. Тем самым оказываются понятными три вещи. В ином случае приходится приписывать одному Богу и то, что Он допускает телесное умирание человека, и то, что на основе того же самого решения Он снова пробуждает его из мертвых. В то время как в случае трех Лиц, трех ипостасей, умирание относится к одному Богу, смерть — к другому, а пробуждение в духе — опять-таки к какому-то другому. Итак, в христианстве выявилась необходимость представлять духовное Божество в трех Лицах. В трех Лицах — это только сегодня дело обстоит так, что этого не понимают, но первоначально это означало «образованное трояко» и представляли это так: Божество выступает именно в трех Лицах.
Поскольку еврейство имело в виду только одного Бога, оно было вынуждено не делать изображения этого единственного Бога, а постигать этого единственного Бога лишь внутренней частью души, посредством рассудка. Легко понять, однако, что вследствие этого в высшей степени уплотнялся человеческий эгоизм; ведь человек становился чужд всему, что было вне его, поскольку видел духовное лишь в своей собственной персоне. На самом деле этим вызывался известный национальный эгоизм, народный эгоизм евреев. Не следует этого отрицать, однако, евреям из-за этого более свойственно усваивать то, что не является образным; в то же время им менее свойственно усваивать образное. Если еврей становится скульптором, то ничего выдающегося при этом не возникнет, поскольку у него нет предрасположенности к тому, что выступает в образе, он лишен ее. Если же еврей становится музыкантом, то он будет отличным музыкантом, ведь музыка не является образной, ее нельзя изобразить как внешнее. Вы можете найти среди евреев крупных музыкантов, но едва ли во времена расцвета искусства вы найдете среди них великих скульпторов, тем более художников! Евреи рисуют совершенно иначе, нежели христианские или даже нехристианские, восточные живописцы. Они рисуют так, что цвета на картине, нарисованной евреем, почти не имеют никакого значения; значение имеет то, что выражает картина, то, о чем хотят рассказать с помощью этой картины. Это особенно характерно для еврейства; внести в мир то, что лишено образа, то, что всецело реализует себя в человеческом "Я".
Насколько легко рассматривать это, настолько же нелегко утвердить исповедание этого единственного Бога; люди сразу же становились язычниками, если исповедание одного-единственного Бога преподносилось без нажима. Евреи в наименьшей степени являлись язычниками. В христианстве же, напротив, языческий элемент воцаряется с легкостью. Внимательно вглядываясь, вы могли бы это заметить повсюду. Возьмите, например, то почтение, которое в христианстве уделяется церемониям. Я уже говорил вам, не правда ли, дароносица отображает Солнце и внутри — Луну. Этого больше не знают. Однако человек, не имеющий в этом отношении ясности, молитвенно обращается к дароносице как к чему-то внешнему. Так мало-помалу в течение столетий христианство строилось по языческому образцу. В иудаизме же, напротив, развивалось противодействие этому.
Возьмите то, что происходило в совершенно определенной области, там, где положение было наиболее ясно; возьмите христианство стран Запада, то есть тех христиан, которые приходили из Греции, Рима и Центральной Германии; они были неспособны развивать и дальше древнюю медицину, поскольку не могли больше созерцать в целебных травах духовное начало. Они больше не имели возможности видеть духовное начало в целебных травах. Однако те евреи, которые приходили из стран Востока, из Персии, и так далее, повсюду видели духовное начало, то есть своего единственного Иегову. Если вы рассмотрите развитие медицины в средние века, вы найдете, что евреи принимали в этом процессе очень деятельное участие. Арабы принимали деятельное участие в развитии иных наук, тогда как евреи развивали медицину. А то, что удалось внести в медицину арабам, было разработано ими опять-таки с помощью евреев. Но вследствие этого медицина и стала именно такой, какова она сегодня. Хотя медицина осталась духовной, она осталась, я мог бы сказать, в рамках монотеистической духовности. И сегодня, наблюдая медицину, вы можете видеть: за исключением пары средств — их совсем немного — всем остальным средствам приписывается все! Больше не знают, как действует средство, подобно тому, как в иудаизме не знают об отдельных духах природы. Так в медицину вовлекался тот абстрактный дух, тот культ Иеговы, который по сей день присутствует в медицине.
Было бы, например, вполне естественным, если бы в различных странах Европы среди врачей в процентном отношении евреев было не больше, чем во всем народонаселении. Я не хочу сказать — пожалуйста, не поймите меня неправильно! — что следовало бы ввести такую меру законодательным образом, этого я совершенно не имею в виду. Однако естественным образом должно было бы произойти так, чтобы общей численности евреев соответствовала численность евреев среди врачей. Но этого не происходит. В большинстве стран численность евреев среди врачей значительно больше. Это восходит еще к средневековью; тогда их очень привлекала медицина, поскольку она отвечала их абстрактному мышлению. Эта абстрактная иеговистская медицина очень подходила к их образу мыслей; она соответствовала ему. И только здесь, в антропософии, где снова возвращаются к отдельным духам природы, снова познают, что за природные силы заключены в отдельных травах и камнях. Указанным образом это снова возвращается на надежную почву.
Итак, евреи почитали этого единственного Иегову и тем самым удерживали людей от потери себя во множественности духов. Конечно, дело обстояло так, что евреи вследствие этого всегда отличались от других людей, что вызывало у других склонность к антипатии, — как всегда, тот, кто отличается, вызывает у других склонность к антипатии. Но сегодня пора сказать себе, что в будущем больше нет необходимости так обособлять культуру, не позволять расти, не давать ей разрастаться вширь, чему на протяжении столетий содействовали евреи; в будущем на смену такому образу действий должно прийти сильное духовное познание. Тогда перед познанием, перед сознанием человека выступит также и соотношение между одним-единственным Божеством(42)и множественностью духов. Тогда не потребуется в подсознании культивировать один-единственный народ. Вот почему я с самого начала находил сомнительным то, что евреи, не видя иного выхода, основали сионистское движение. Создавать еврейское государство означает самым опустошительным образом содействовать реакции, самым опустошительным образом возвращаться к реакции, совершая тем самым грех против всего того, что необходимо сегодня в этой области.
Видите ли, один весьма уважаемый сионист, с которым у меня были дружеские отношения, изложил мне однажды свой идеал: отправиться в Палестину и основать там еврейское государство. Сам он активно содействовал основанию этого еврейского государства, содействует и сегодня и даже занимает в Палестине весьма престижное положение. Я говорил ему: такая вещь сегодня несвоевременна; сегодня своевременным является то, к чему мог бы примкнуть всякий человек, независимо от его расовой, национальной, или классовой, или иной принадлежности. Сегодня можно пропагандировать только то, к чему может присоединиться любой человек без различий. Но никто не может требовать от меня, чтобы я присоединился к сионистскому движению. Здесь снова от всего человечества они обособляют одну часть! И по этой простой очевидной причине такое движение в настоящее время не годится. Оно, в сущности, представляет собой самую разрушительную реакцию. Эти люди приводят в качестве возражения нечто примечательное, они говорят: да, но ведь в настоящее время выявляется, что люди вовсе не желают иметь дело с чем-то общечеловеческим, они требуют, чтобы все развивалось на национальной основе.