Европа представляет собой, в сущности, величайшее теоретическое построение, систему теории. Европа теоретизирует, а к практике не имеет отношения. Это все же именно так! Европа даже гешефты, бизнес ведет на основе теории, даже эти вещи носят исключительно надуманный характер. В течение какого-то времени это удается. Но это никогда не продолжается долго. Что же касается распространения духовной культуры, то в этом Европа прямо-таки в высшей степени несчастлива, ибо она совершенно не понимает, как надо вникать в нечто иное.
Здесь тоже духовная наука должна привести к изменению образа мыслей. Но как это происходит в настоящее время? Видите ли, господа, именно в случае антропософии речь идет о том, что надо поступать в полном соответствии со здравым смыслом, в соответствии с практикой жизни, правильной практикой. Например, надо что-то начать где-нибудь. Что делал я сам, господа? Однажды я написал о Ницше(60) —тогда люди считали, что я якобы приверженец Ницше. Если бы я писал об этом так, как хотелось людям, придерживавшимся некоторых воззрений, то мне надо было бы написать так: Ницше был большим дураком, Ницше отстаивал ту или иную глупость, с Ницше надо бороться вплоть до поножовщины и тому подобное. Я написал бы в этом случае враждебное, направленное против Ницше сочинение; я мог бы там ругаться более изощренно и почти так же сильно, как ругался и сам Ницше, — но пользы бы от этого не было никакой, это не имело бы никакой цены! Я вникал в учение Ницше; я отображал то, что Ницше говорил сам; я давал возможность влиться сюда тому, что являлось антропософией. Сегодня появляются люди и говорят: раньше он был приверженцем Ницше, а теперь он антропософ. Однако именно потому что я антропософ, о Ницше я написал так, как это написано! Затем точно так же я писал о Геккеле(60а). Я, конечно, мог бы написать: Геккель был вульгарным материалистом, он совершенно не понимал, что такое дух, и тому подобное. Да, господа, тем самым, опять-таки не было бы ничего сделано; нет, я принял Геккеля таким, какой он есть; так я поступал во всем, не отрицал те или иные вещи, но принимал их, как они есть. И тем самым, благодаря антропософии, был дан образец того, как надо действовать, если есть необходимость перенести культуру в Азию! Если человек едет в Индию, надо прежде всего точно знать: что утверждают старые брахманисты, а что утверждают буддисты. И тогда надо нести этим людям буддизм и брахманизм, но добавлять сюда, давать возможность влиться сюда также и тому, что вы считаете правильным. Так, например, делали и ученики самого Будды. Ученики Будды незадолго до возникновения христианства распространяли буддизм в Вавилоне на Евфрате и Тигре, но делали они это именно так, как я вам сейчас рассказал; они при этом обязательно обращались к людям с тем, что эти люди могли понять. В древности не практиковалось упрямое навязывание теории. Жители Азии совершенно не понимают европейского упрямства. Несомненно, что, например, отношения между брахманистами и буддистами не такие, как отношения между католиками и протестантами. Католики и протестанты развивают сегодня свое учение чисто теоретически; один верит в то, другой в нечто иное. Между брахманистами и буддистами едва ли есть иное различие, кроме того, что брахманисты не поклоняются Будде, а буддисты поклоняются. Они уживаются друг с другом совершенно иным образом, нежели обходятся друг с другом евангелисты и католики в Европе.
Несомненно, если хотят распространить культуру, то необходимо иметь здравый смысл, чувство действительности! Мне хотелось бы выразиться так: прошибает холодный пот, если сегодня обращаешь внимание на то, как европейцы ведут хозяйственную деятельность в Азии. При этом погибает то, чем обладала Азия, но ничего взамен не получается. Это, конечно, связано с нашим собственным бедственным положением; с тем, что Европа сама в беде, и что очень трудно представить себе, как она должна выбираться из этого бедственного положения. Большая беда состоит в том, что Европа сама теперь находится в упадке. Европа не сможет выбраться из состояния тотального разрушения культуры, в которое она попала, если люди не решатся принять истинную духовную культуру. Сегодня многие еще не понимают этого. Поэтому сегодня все люди, приезжающие в Европу из Азии, реально обнаруживают, что все эти европейцы — в сущности варвары.
Вы тоже, вероятно, слышали, что самые разные представители Азии, образованные, умные представители Азии потянулись в Европу; но у всех у них одно мнение, что все европейцы — варвары. Имеют же они такое мнение по той причине, что в Азии все еще сохраняется многое от древней науки о духе, от древнего познания духа, так что все знания европейцев эти люди считают детской забавой. Все, что вызывает удивление в Европе, эти люди в Азии считают детской забавой.
Видите ли, европейцы развивались таким образом, что даже их величайшие технические новшества, по существу, страшно юны, родились совсем недавно. Интересно, например, следующее: когда вы приходите в некоторые музеи, где демонстрируются древние европейские экспонаты, вы порой можете быть очень сильно удивлены. Вы могли бы, например, удивиться, находясь в этрусском музее, где находятся экспонаты, остатки этрусской культуры — то есть культуры, которая когда-то была в Европе, — обнаружив, как искусны были те люди, например, в стоматологии. Они исключительно искусно, ловко лечили зубы, вставляли своеобразные пломбы, причем из камня! Все это в Европе погибло; в Европе действительно наступило варварство. В период, называемый Великим переселением народов — с III по VII век по Р. Х. — все в Европе было, по существу, варваризировано, приведено в варварское состояние. Только после этого периода этими вещами овладевали заново. Конечно, сегодня страшно удивляются имеющимся достижениям! Однако это уже было когда-то. Откуда же оно приходило в то время? Тогда эти вещи в большей или меньшей степени переносились из Азии! Ту внешнюю технику, которой обладали жители Азии, они утеряли. Кое-что из этого еще имеют китайцы. Но в отношении духовной культуры азиаты сегодня действительно опережают европейцев. И если мы в Европе не сможем найти ничего лучшего, чем то, что в духовной культуре имеют жители Азии, то зачем вообще нужны в Азии миссионерские организации и тому подобная ерунда? В этом нет никакой необходимости!
Итак, культуртрегерство в Азии получит смысл только в том случае, если у самой Европы будет духовная наука. Если Европа сможет дать жителям Азии духовную науку, тогда этим жителям Азии будет нравиться, что европейцы доставляют им технику. Однако теперь они воспринимают это так, что европейцы кроме этой техники вообще ничего не знают. Среди азиатов дело обстоит так, что на них производит большое впечатление, если они приезжают, например, в Германию; если настоящие азиаты, образованные, обученные, приезжают в нынешнюю Германию, — например, хорошо образованные китайские ученые, — если они приезжают в Германию и им рассказывают о Гёте или Шиллере, они внимательно прислушиваются. Но затем ученый говорит только одно: да, хотя Гёте и Шиллер не были так умны и мудры, как отдельные индивидуальности в Древней Азии, тем не менее, и в них была кое-какая духовность. Однако в XIX столетии это быстро пошло на спад, все это быстро исчезло. И в настоящее время китайский ученый рассматривает, например, немцев как страшных варваров. Он говорит: с Гёте и Шиллером немецкая культура пришла в упадок. Ему не импонирует, что в XIX столетии открыли железнодорожное сообщение. Ему слегка импонирует еще гётевский «Фауст», хотя он и утверждает, что отдельные индивидуальности древней Азии были гораздо мудрее. В первую очередь европейцу следовало бы осознать вот что. Ему следовало бы осознать, что азиаты вообще не делают ничего на основе таких понятий, какие свойственны европейцу; на этой основе азиат не делает ничего, нет, азиат стремится к образам, к таким образам, которые находятся в монастырях в Тибете. Азиат хочет образов. Те абстракции, те понятия, которые имеет европеец, азиат иметь не желает, они причиняют ему головную боль, они ему не нужны.
И такой знак, как, например, крюкообразный крест, так называемая свастика, этот знак был древнейшим солнечным знаком — исключительно распространен в Азии. О нем жители Азии еще помнят. У некоторых большевистских руководителей на уровне правительства хватило ума, точно так же, как и у немецких националистов, народников, использовать этот крюкообразный, гаммированный крест в качестве своего знака. (На некоторых денежных знаках в первые годы после революции 1917 г. изображался гаммированный крест, то есть свастика — прим. перев. ). На азиатов это производит гораздо большее впечатление, чем марксизм. Марксизм состоит из понятий для мышления; это людям не импонирует. Но такой знак импонирует им. Если же, не поняв, что надо изучать в людях, прийти к ним с тем, что для них совершенно чуждо, ничего среди них достигнуть не удастся.
Вот еще один пример, показывающий, что Европа действительно приходит к тому, чтобы самой иметь духовное познание, духовную науку.
Вы, возможно, тоже слышали, что появилась большая двухтомная книжка известного Шпенглера(61), — он однажды читал в Базеле лекцию; как я слышал, эта книга Освальда Шпенглера «Закат Европы» (буквально «Закат западных стран» — прим. перев), итак, закат Европы и Америки. Автор показывает, что все существующее сейчас в так называемой европейской культуре должно погибнуть. Это обнаруживается в одном. Он рассматривает культуру как обреченного на смерть больного. Да, господа, то, что сегодня является внешней культурой, должно погибнуть. Только изнутри, только из духа может быть достигнуто что-то новое. А внешнее должно погибнуть. Вот почему речь в книге идет о закате западных стран, о том, что по необходимости следовало сказать о внешних проявлениях. Но вот Шпенглер приходит к тому, что он рассматривает как позитивное начало, в чем он обнаруживает новое. Так на что он указывает, господа? Чем это является по Освальду Шпенглеру? Это прусское начало! Всей Европе следовало бы принять это прусское начало; это и должно было бы быть культурой будущего Европы, полагает Шпенглер.