Гостиное право требовало уплаты сборов, от которых местные жители были освобождены, или уплаты их в повышенном размере (сборы проездные, рыночные, приврат-ные). За исключением ярмарок и рыночных дней, приезжий не мог продавать товар в розницу. Приезжему запрещалось торговать с другим приезжим купцом: он обязан был предварительно предложить товар жителям города.
С прибытием Хасан-бека (в Нижний Новгород из Москвы плыли по Оке и Клязьме) Афанасий Никитин и тверские купцы присоединились к послу, и караван из двух судов — посольского и купеческого — двинулся к Астрахани.
Никитин весьма лаконично описывает эту часть своего пути. «И поехали есмя с ним на низ Волгою»,— читаем мы в Троицком списке «Хожения».— И Казань, и Орду, и Услан, и Сарай, и Берекезаны проехали есмя доброволно». В летописном тексте Услан и Берекезаны опущены, зато есть примечательная фраза, отсутствующая в Троицкой редакции: «И Казань есмя проехали доброволно, не видали никого» (34).
Расположенная на высокой горе, Казань была хорошо видна со стороны Волги. Под городом протекала р. Казанка. Над городом подымались очень высокие минареты мечетей и ханский дворец.
На первый взгляд, все выглядит спокойно, и, если не знать времени путешествия, можно подумать, что караван Хасан-бека и русских купцов просто не останавливался около столицы ханства. «Мимо Казани караван пробрался благополучно,— писал К. И. Кунин, комментируя «Хожение».— В середине XV в. между быстро возвышавшейся сквой и терявшей свое былое значение Казанью установилось перемирие, базировавшееся на временном равновесие сил»8. С такой характеристикой согласиться можно, если относить путешествие к 1466 г. Но мы уже знаем, что действие происходит двумя годами позже, после походов Казань ратей Ивана III в 1467—1468 гг. Следовательно, слов Никитина ясно, что посольство и ехавшие с ним купцы ждали нападения.
Сношения через ханства, закрывавшие Руси выход к аспийскому морю, и через Крымское ханство, отрезавшее выход к Черному морю, были подвержены влиянию двух тенденций. Ханства, лежащие на важных международных путях, были заинтересованы в расширении товарооборота, Нуждались в привозных изделиях и сбыте собственных роизведений, а ханская казна пополнялась торговыми Сборами. Развитие торговых путей способствовало ослаблению политических противоречий. Изменение же политического курса нередко вело к санкциям, препятствующим торговым отношениям, что еще более накаляло обстановку.
При проезде через территорию Крымского ханства пошлиины формально не брали, а хану и правителю Перекопа требовалось поднести «проводное». Об этих пошлинах «из старины» дает представление доклад московских купцов 1500 г.: «...а со всего каравана хозяин несет царю поминок — камку, куфтерь кафинскую да зуфь, да ковер, да тясьму, а князю несет то же; а не уговоряся с проводником приедет в Орду, ино с него возьмут со всего каравана тысячу алтын» 9. В Кафе с русских купцов взимали 5% от стоимости товаров. Когда в 1492 г. по приказу Ивана III г был задержан отъезд московских купцов в Крым, кафинские власти оценили убыток для себя в 160 тыс. алтын, т. е. 4800 руб.
Постоянство сношений и заинтересованность местных властей в их поддержании не ограждали караваны от ограбления. Грабили купцов и «в поле», и на реках, и на перевозах и переволоках. Так, при нападении на шедших «полем» к Азову русских купцов было захвачено товаров на 1500 руб., на Дону, на Усть-Воронеже — на 1080 руб. Грамота, составленная в связи с ограблением каравана на Таванском перевозе, называет сумму потерь товаров на 2455 руб. и 4 гривны. Нападали и на посольские караваны. У купцов, шедших степью с князем Кубенским, посланным в Крым, было захвачено товаров на 3325 руб., а у шедших с послом Кутузовым — на 1413 руб. Названные суммы потерь позволяют предположить суммы товарооборота русских купцов в конце XV — начале XVI в.
«Старые» казанские посольские книги в отличие от крымских дел не сохранились, однако из других источников, в том числе из свидетельств иностранцев, видно, что волжский путь использовался достаточно широко. В Астрахань в летнюю пору русские суда шли за солью и рыбой. Купцы Поволжья вместе с золотоордынскими посольствами ходили в Москву, а русские купцы с посланцами великого князя отправлялись в Орду. Ордынские посольства в Москву обычно бывали многолюдны, но, вероятно, самым большим было посольство от Ахмед-хана летом 1474 г., когда в Москву приехало свыше тысячи торговцев с товарами и было пригнано на продажу 40 тыс. коней.
Тем не менее ехавшие через территорию Золотой Орды все время находились под угрозой нападения. Венецианский дипломат Амброджо Контарини, следовавший из Персии в Москву вместе с русским и астраханским посольствами летом 1476 г., рассказывает, что их караван насчитывал 300 человек и вел с собой 200 запасных лошадей. Каждую ночь, пока они ехали степью от Астрахани, они ограждали караван повозками, устанавливая их четырехугольником, и выставляли караулы. Особо опасным считалось место, где Волга ближе всего подходит к Дону, знаменитый Переволок, от которого примерно в трех-пяти днях пути лежала столица Золотой орды. Засевшим на Переволоке в засаду было легко напасть как на тех, кто плыл Волгой в Астрахань, так и на тех, кто по Дону плыл в Азов и Кафу. Здесь был захвачен один из богатейших московских купцов Копыл, ехавший с товарами в Азов.
Как ни скромен был караван Хасан-бека и русских купцов, состоящий из двух судов, здесь было чем поживиться. Посол вез кречетов в дар от Ивана III ширванша-ху. «А ехал с кречаты от великого князя Ивана,— пишет Никитин,—а кречетов у него девяносто» (34). Всадника с ловчей птицей можно видеть на московских монетах, на новгородских печатях. Соколиная охота была придворной потехой, а лов охотничьих птиц контролировали князья и бояре. Кража сокола из перемета каралась по Русской Правде, как угон княжеского коня или морской ладьи.
Соколов вывозили в Европу, в Константинополь, в Крым, в Персию, в Среднюю Азию. Охотничьи птицы с севера считались желанным подарком для восточных владетелей, предававшихся охоте со специально обученными соколами, кречетами, ястребами. На персидских и индийских миниатюрах мы видим представителей мусульманской знати, мужчин и женщин с ловчей птицей на руке. Каждый крупный феодал, подражая двору, держал сокольничего — начальника охоты.
Из Пермского края кречетов, самых крупных из соколов, везли в повозках. На юг везли их чаще на судах, но нередко привезенный в Крым кречет умирал «с дорожной истомы». Известен случай, когда специальный кречатник за тысячи верст спешно вез замену заболевшей в пути ловчей птице. Обычно везли охотничьих птиц небольшим числом, например, «десять кречетов да ястреб белый», а при них три кречатника. Так что 90 таких птиц — дар совершенно исключительный. Посольские документы рассказывают и о рационе «государевых птиц». Корму в пути положено было на кречета «по гнезду голубей или по ку-ряти». Брали корм в городах — «имали б естя у посадских людей или у кого пригоже», а льду — «сколько надобно». Перед выходом в море брали живой корм про запас «счетчи на месяц» или на два. Сохранилась инструкция посольству, следовавшему Волжско-Каспийским путем, которая предусматривала случай перехвата посольства неприятелем. Предписано было посольские бумаги, «изготовя с камнем, тайно, безав крепко во что, да вкинути в воду, чтоб никому неприметно не было», подарки назвать «своею рухлядью, что везут на продажу», а про кречетов сказать, что купец «покупал собою, дорогою ценою, у охочих бояр и у боярских детей; а нарядные клобучки и обножи, и сильца в воду вкинути, а будет мочно, и лутчие кречаты порозпущать...» 10.
Прежде чем выйти в Каспийское море, Никитину и его спутникам предстояло еще пройти через территорию Золотой орды и Астраханского ханства. Путь от Москвы до Астрахани занимал до трех месяцев, примерно столько же времени, сколько до Крыма; от Казани — около месяца. Купец Федот Котов, выехавший 6 мая 1623 г. из Москвы с «государевой казной», прибыл в Астрахань 8 августа. Английский посланник Антон Дженкинсон, выехавший 23 апреля 1558 г. из Москвы, был в Казани 13 июня, а 14 июля прибыл в Астрахань. Осенью навигация на реке обычно заканчивалась. Известен случай, когда посольский корабль вмерз в лед в низовьях Волги в сентябре. Так что при следовании на судах выезжать из Москвы нужно было пе позднее июня, как, например, в 1629 г. выехало русское посольство Плещеева и Талызина. Если Никитин отплыл из Твери в апреле, две недели провел в Нижнем Новгороде, то в районе Астрахани он появился в самый разгар лета.
Дипломаты и путешественники, приезжавшие на Русь в XIII—XV вв., часто описывали внешний вид, обычаи, верования кочевников Приволжья. Однако места прикаспийские представлялись в средневековой Европе смутно. Люди, в Астрахани не бывшие, спорили, расположена ли она на самом берегу Каспийского моря или поодаль и откуда берутся несметные запасы соли. Некоторые полагали, что жители добывают ее из моря. Сказочные богатства двух крупнейших самосадочных озер Эльтон и Баскунчак породили легенду о двух горах, сверкающих, как хрусталь. Стоят эти горы под Астраханью. Они способны прокормить солью чуть не весь свет, и чем больше их рубят, тем выше они растут...
Те немногие строки, которые передают этот отрезок пути, вплоть до Астрахани, представляют собой простой перечень пройденных пунктов. Причем не ясно, останавливался ли караван в местах, упомянутых Афанасием Никитиным после Казани. Однако два из них — Орда и Сарай — требуют некоторых пояснений.
Название «орда» (тюрк, «орду») означало собственно ставку какого-либо восточного владетеля, кочевавшего со всеми своими людьми. Афанасий Никитин употребляет это слово и позднее, имея в виду ставки ширваншаха Фаррух Ясара, а также шаха Персии Узуна Хасана, которого он посетил. На Руси название это применялось к восточным и южным соседям. Выражение «ходить в Орду» мы встречаем в актах и дипломатической переписке как по отношению к Золотой и Ногайской орде, так и Крымскому ханству. «Вернулся из Орды»,—записал летописец о Василии Панине, побывавшем в Ширване. У Никитина, очевидно, речь идет о летней стоянке золотоордынского Ахмед-хана, что косвенно указывает на время года.