Но уже в античном мире человек и общество начинают выделяться в особую сферу, создаваемую человеческой деятельностью, усилиями, направленными на исправление “первичного” материала. В Древнем Риме в латинском языке слово “культура” зазвучало вначале для обозначения возделывания почвы или предметов окружающего мира, а затем и самого человека, что должно выражаться в его поведении. Это значение вновь зазвучало в просвещенном европейском сознании с XV или XVI в. Однако устойчивое признание в общественном сознании культура получила лишь в XVIII и XIX вв., что было связано с глубокими сдвигами в общественной регуляции и осознанием огромной важности культуры как самостоятельного компонента этой регуляции.
Теперь “в миру” стало значить только “среди людей”, а культура охватила то значимое начало в человеке и вокруг него, которое не существует само по себе, от природы, а появляется благодаря труду человека, его разуму и его деятельности в самом широком смысле.
Но с самого начала слово “культура” особенно настойчиво использовалось именно в просветительском духе как обозначение достижений человеческого разума и рук, а значит, и уровня человеческих свершений. Уже с периода древней истории в развитых обществах выделялась особая сфера деятельности и особый способ (стиль) поведения, отделенные или противопоставленные другим сферам как более высокие, достойные и престижные.
Еще знаменитая древнегреческая поэтесса Сафо (VI в. до н.э.) восклицала по чьему-то адресу:
... Деревенщина!
Не умеет она
платье обвить
Около щиколотки.
Следование высокой городской моде почти неизменно считалось признаком культурности, а тот, кто не понимает этого и не умеет придерживаться ее норм в своем поведении,— некультурен, невоспитан, “деревенщина”, “невежда” или — еще хуже — “варвар”[1].
Противопоставление культуры и некультуры дало сюжеты и для многих известных произведений мировой литературы. Достаточно вспомнить пьесу Шекспира “Буря”, в которой выведен Калибан как воплощение непокоренной дикости, пьесу Мольера “Мещанин во дворянстве” или пьесу Б.Шоу “Пигмалион”. Впрочем, более тонкий анализ покажет нам, что во всех этих случаях объект приручения, научения или приобщения к “достойной публике” обладает своей субкультурой, хотя и не престижной в ее собственном мнении.
В таком употреблении слово “культура” означает сферу и способ более высокого и достойного поведения, приобщение к значимым духовным достижениям человечества, понимание художественных творений или знание научных истин и положений, свободное владение литературным языком и иностранными языками, воспитанность и корректность в поведении, моральную ответственность, художественный вкус и т.д. Поэтому считается, что через приобщение к этой сфере человек может отойти от привычного и подчас утомительного существования и освоить более достойный образ бытия и стиль жизни. Для достижения такого состояния всякий человек проходит через длительный период воспитания и образования в семье, школе, университете, и именно эти институты определяют его сущность как человека. Для этого же он вчитывается в художественную литературу, посещает музеи и театры, смотрит кинофильмы, слушает музыку, приобщается к исполнительству в какой-то сфере.
Конечно, эта сфера приобрела особый престиж далеко не сразу. Длительное время высший статус отводился религиозной духовности и сакральное слово, образ или сюжет имели гораздо большее значение, чем остальная культура. Собор, мечеть и монастырь представляли и гораздо большую художественную ценность, чем дворцы знати с их художественной атрибутикой. Соборы строились для всего народа и воплощали высшую и непреходящую ценность Спасения. Что касается культуры, т.е. изящных искусств, то они служили в основном целям развлечения знати в периоды, когда она не занималась основным делом — управлением или войнами. Впрочем, и война была, как известно, не только “ратным делом”, но и служила целям стяжания славы, проявления геройства и чести. Война, как и культура, являлась способом выхода за пределы заурядного существования. Артистическая культура занимала явно подчиненное место: сказители и песенники приглашались в зал после торжественного пира.
И все же к новому времени положение меняется и структура культурной жизни предстает как сложное многообразное и многослойное образование, охватывающее в той или иной степени все сферы жизни. Прежнее безмолвное большинство выступило как носитель мощного устойчивого пласта народной культуры. Подвергавшаяся прежде осуждению и преследованиям со стороны религии, то допускавшаяся, то ограничиваемая официальными властями, народная культура становится частью признанного общественного достояния. Как мы увидим, уже в рамках Реформации в европейском менталитете получила признание и обыденная жизнедеятельность, хотя и строго регулируемая религиозными принципами. На протяжении XVIII—XIX вв. в общественном сознании упрочивается принцип реализма, что находит отражение и в признании этого принципа в художественной культуре: низкая повседневность становится достойным предметом изображения, впрочем, до поры до времени только предметом, подлежащим переосмыслению с точки зрения более высоких ценностей и перспективных ориентации. В XIX и начале XX в. еще шла упорная борьба против снижения культурного уровня или смены установившихся стилей. Классические нормы постепенно отступали под давлением чувства реальности и признания ценности практицизма, утверждаемого упрочением рыночных отношений и их проникновением во все сферы жизни. В культуре происходит утверждение низких истин как ориентации в повседневной жизни.
В XX в. положение заметно изменилось и утвердилась “массовая культура”, формируемая большей частью через явное противостояние высокой культуре или нарочитое снижение заимствуемых из нее сюжетов и смыслов. В ходе многочисленных дискуссий часто звучит острая критика по поводу низменных вкусов, отвечающих потребностям рынка, но эта критика остается ценностным суждением со стороны художественной элиты, ревниво относящейся к пригодности такого искусства для более широких масс населения.
Тем не менее на протяжении всей истории и в каждом обществе сохраняется некоторый высший уровень культуры, оцениваемый как главный, стержневой, ведущий, определяющий основной облик общества. В течение многих веков во всех цивилизациях такой уровень создавался религией, ее сакральными ценностями и символами. По отношению к этим ценностям другие люди могли считаться хотя и не варварами, но “грешниками” или “погаными”. Лишь миссионерское попечение могло вызволить их из “мрака язычества”.
На грани XIX и XX вв., в созревшем индустриальном обществе таким критерием для современного европейца становится владение машинной технологией. В конце XX в. формирование постиндустриального общества делает ведущим критерием овладение информационной технологией. Вот как пишет об этом российский академик Н. Моисеев: “Подобно тому, как в прошлом веке после первой научно-технической революции люди, не умеющие читать, оказались лишенными “места под солнцем”, так и сейчас, уже в наступающем десятилетии, лица, не владеющие элементарной компьютерной грамотностью, окажутся на обочине общественной жизни. Народы, не сумевшие овладеть информационными технологиями и использовать их, неизбежно окажутся на периферии исторического процесса”[2].
Впрочем, как на заре античной истории, так и при наступлении “технотронного века” уровень развития какой-то одной из сторон культуры — лишь одно из измерений ее многогранной системы. Существуют и другие измерения, не менее важные для полноценной регуляции социальной жизнедеятельности.
Культура как многообразие и самобытность
Уже мифические строители Вавилонской башни столкнулись с разнообразием языков, а следовательно, и культур, которое и помешало им закончить проект, не учитывавший важность “интеркоммуникации”. Позднее христианство давало единую духовную систему, в которой снимались различия “между эллином и иудеем” и возникла устойчивая система общения. Такую же роль выполняли в других регионах такие мировые религии, как ислам, индуизм, буддизм и конфуцианство. На протяжении многих веков народы узнавали друг о друге прежде всего как о носителях иной веры, строителях храмов иного стиля. Величайший авторитет религии до поры до времени ограничивал рамки признания и даже допущения значения иной веры, носители которой нередко представлялись как “поганые”, “дикари”, “нехристи”, “немцы” и т.д. Наряду с религиозным различением друг друга все большее значение и распространение приобретают национально-этническая дифференциация и идентификация. На протяжении XVI—XX вв. просветительское деление народов на “цивилизованных” и “диких” в ходе великих географических открытий и экспансии европейского колониализма все больше уступает место сравнительному изучению культур, означающему их признание как самостоятельных, особых, по-своему ценных проявлений тех универсалий, которые присущи всем народам.