Эволюционная школа предполагает, что миф — достояние традиционного общества и традиционного типа преемственности, так как развитие цивилизации приводит к обесцениванию мифа как неадекватного, ненадежного и ограниченного способа социокультурной регуляции. Поэтому в определении мифа обычно подчеркивалось, что это “фантастическое представление, возникшее в результате одушевления природы и всего мира в первобытном сознании”. Конечно, всегда признавалось значение мифологических мотивов в тех сказках, на которых воспитывается подрастающее поколение, но лишь на этапе первоначального становления человека. Детские и народные игрушки — фольклорные или же “модерновые” — как правило, несут в своем облике и значениях мифологические элементы, возвращая человека в “первозданность” или же создавая воображаемое органическое соединение с новым сложным миром.
Такое определение может быть вполне лестным для философии, полагающей, что еще в древних обществах любовь к мудрости была отделена от мифологии, чтобы утвердить в дальнейшем свое влияние в общественном
сознании.
История духовной культуры не подтверждает таких претензий философского сознания, которое всегда осСвязь мифа со значением проявляется еще и в том обстоятельстве, что нередко имена богов, каких-то особо выделенных явлений или процессов становятся “заповедными”, они отправляются в спецхран и только специальные жрецы или подготовленные хранители древних знаний могут знать эти имена.
Объяснительная функция мифа осуществляется и через введение культурного героя, который добывает или впервые создает для людей предметы культуры, учит их ремеслам и промыслам, вводит брачные правила, социальную организацию, ритуалы и праздники (Про-метей, Гефест, Гильгамеш и т.д.).
Как показал в своих работах К.Леви-Стросс, миф можно рассматривать как упорядочивание коллективного восприятия мира и деятельности. Это упорядочивание, основанное на единстве чувственного и рационального, необходимо и для современного человека не менее, чем для первобытного. Миф устраняет противоположность оппозиций (например, жизнь —смерть, свет — тьма), вводя посредника, промежуточные состояния, цикличность, взаимодействие. Жизнь и смерть, высокое и низкое обратимы, свет и тьма сменяют друг друга. Огромное разнообразие мифологических метаморфоз снимает противоположности, создавая градации значений.
Мифологическая организация мира происходит нередко ценой нарушения запретов, очевидных жестоко-стей, убийства соперников и родственников ради достижения жизненных целей или как проявление эмоционального состояния (сюжеты “Медея убивает своих детей”, “Каин убивает Авеля”, судьба царя в конце сказки “Конек-Горбунок”). Поэтому аксиологическое значение мифа может быть условным и подвижным. Миф используется как для подтверждения высокого статуса религиозных ценностей, так и для их ниспровержения, что проявлялось, например, в демонизме романтической литературы, представленной Блейком, Байроном, Лермонтовым. Именно через мифологические сюжеты и мотивы велась в литературе борьба за снижение статуса религиозных установок и за утверждение иных, прямо им противостоящих. Этот принцип ревно
стно отстаивал Ф.Ницше, а воплощение он нашел в творчестве Р.Вагнера и других крупных мастеров. Образ Прометея в позднейшей идейной борьбе часто служил иллюстрацией превосходства мифологии над религией как иллюстрация способности человека покорять природу вопреки воле богов.
Хотя мифология — непременный компонент всякой религиозной системы, миф не совпадает с собственно религиозным настроем, так как религия предполагает наличие сверхчувственного мира и жизнь согласно высокой вере, ценности которой в той или иной степени выходят за посюсторонние рамки. Мифология оперирует очеловеченными представлениями об окружающем мире — природе и обществе, поддерживая через эту очеловеченность конкретно-чувственные ориентации, подпитывая витальные побуждения в культуре, упорядочивая социальную практику. Поэтому мифология означает не только мифопоэ-тический взгляд на окружающий мир, но и включает в себя магию как способ практического воздействия на окружающую человека природную или социальную среду или же его телесный или душевный мир — с целью улучшения его положения или состояния в “земных” делах и отношениях либо нанесения ущерба и порчи сопернику. Конечно, роль магии оказывается преимущественно компенсаторной, так как она создает иллюзию совершения практически действенных поступков, что не исключает ни возможности благого действия на самоощущение того, кто прибегает к этим актам, ни вполне реальной порчи отношения вследствие целенаправленного недоброжелательства. Как отмечают этнологи, во всех примитивных культурах существуют как разработанные обычаи магического воздействия на окружающий мир, так и преследование колдовства и антиведовские культы, направленные на пресечение “черной магии”.
Эта нерасчлененность преодолевается в мировых религиях, которые изгоняют примитивные языческие мифы, но, в свою очередь, создают собственные, оправдывающие свою веру. Обе формы сознания — мифологическая и религиозная — достаточно самостоятельны, несмотря на их переплетение. Как в древности, так и в настоящее время мифология могла и может существовать, не проходя через религиозную сакрализацию, выполняя во многом объяснительную функцию. Мифологическое сознание питается не только стародавними, устоявшимися образами, но и новыми соками. Оно нередко выступает формой массового сознания новых явлений действительности, хода истории и национальных судеб. И в современный период в национальных историях часто встречается преувеличенное описание достижений древних героев и царей, способствующих возвеличиванию нации, и т.д. Как развитие национализма, так и распространение социалистических течений в XIX—XX вв. сопровождалось широким распространением мифологии с присущими ей установками на усиление потенций человека, социальной или национальной общности. Достаточно вспомнить ту апологию мифотворчества, с которой выступили во второй половине XIX в. в Германии Р.Вагнер и Ф.Ницше. В Советском Союзе сторонником творческой роли мифологии выступил М.Горький, полагавший, что миф выше религии, так как он утверждает способность человека быть активным преобразователем условий существования, не подчиняясь предустановленной воле богов.
Мифология участвует в формировании национального или классового самосознания, мифы могут сопровождаться и противопоставлением одной нации другой. Так же действуют и новейшие мифы XX в. Возникая как в лоне, так и за пределами религии, они не исключают наивных или пагубных представлений, очеловечивающих действительность. На массовом уровне культуры вновь и вновь — вопреки всем попыткам демифологизации — срабатывают принципы мировидения, связанные с исходными типами социальности и жизнедеятельности народных масс. Ремифологизация, охватившая в первой половине XX в. различные стороны европейской культуры, показала, что и в этом развитом регионе миф — отнюдь не архаика и не удел либо массового сознания, либо художественного творчества. Выяснение роли политического мифа в массовой культуре показало устойчивость мифологического мышления. Введенный К.Юн-гом термин “архетип” стал емким обозначением отлаженного в коллективном подсознании предшествующего
культурного опыта, из недр которого вновь и вновь выходят мифологические образы и символы.
Огромная роль мифологии для синкретического сознания объясняется значительностью того места, которое отводится в нем словесной активности как важной форме воздействия на субъективные факторы и тем самым регуляции поведения индивидов. Эта активность питает в немалой степени устное творчество, в котором словесные восхваления (за храбрость, щедрость, верность и т.д.) — форма повышения престижа индивида, а словесные обвинения (в слабости, трусости, нарушении обещаний, бесчестности, незнатности предков, аморальности, привязанности к осуждаемым привычкам, таким, например, как поедание свинины, мяса собак, в занятии низкими профессиями и т.д.) — средства снижения морального и социального статуса противника. Слово здесь служит действенным орудием социальной борьбы. Правящими классами оно используется для повышения своего престижа, низами — для посрамления владык и описания народных бедствий.
Аналогичное использование словесной активности и мифической образности характерно и для современной культурной и политической жизни.
Искусство и литература на протяжении всей своей истории неизменно обращались к мифу, используя и переосмысляя сложившиеся мифические образы в художественных целях и создавая по их образцу свои собственные, вполне оригинальные фантастические образы. В таких произведениях, как “Медный всадник” Пушкина, “Портрет” и “Нос” Гоголя, “Путешествия Гулливера...” Свифта, “История одного города” Салтыкова-Щедрина, “Чевенгур” Платонова, “Волшебная гора” или “История Иосифа и его братьев” Томаса Манна, “Сто лет одиночества” Маркеса, и многих других даны мифические по своему характеру образы, выступающие в качестве сознательного художественного приема*.
Мифологизация широко поддерживается в массовой культуре, создавая образы суперменов, супершпионов,
• См.. Л о т м а н Ю.М., Минц Э.Г., Мелетинский Е.М. Литература и мифы//Мифы народов мира: Энциклопедия,— М., 1982.— Т.2.