Именно выявление роли государства в социально-экономических отношениях в доиндустриальном обществе породило хорошо известную концепцию “азиатского способа производства” (АСП). Согласно ее наиболее принятой трактовке, во многих обществах древнего и средневекового Востока, а в несколько иных вариантах также в Африке и доколумбовой Америке государство выступало как верховный собственник и распорядитель земли, главного предмета труда, и населения как основной производительной силы. Организуя и регулируя производство, государство было вместе с тем и главным “коллективным эксплуататором” трудовой части общества. Социальным воплощением государства выступала бюрократия, прежде всего ее верхушка, совмещавшая функции управления обществом с его эксплуатацией. Изъятие продукта производилось на основе государственной монополии и высокой централизации и обставлялось как “защита всеобщих интересов”.
Полемика по поводу АСП и “восточного деспотизма” многое прояснила относительно социально-экономического и политического устройства добуржуазных обществ. Однако обычный недостаток этой полемики состоял в том, что в ней не учитывались в достаточной мере характер и роль духовных факторов. Как мы увидим, ч и факторы отражали социально-экономические аспекты действительности, но вместе с тем они дополняли АСП в ряде отношений и на более высоком уровне регуляции существенно трансформировали характер общества и целом. Духовное производство в доиндустриальном обществе
Как же сказываются рассмотренные черты социальности доиндустриальных обществ на содержании их духовного производства? Мы видели, что в добуржуазной среде человеческая деятельность и отношения не облекаются в товарную или юридическую оболочку. Сознание в добуржуазных структурах основывается на иных формах социальности, вытекающих из приоритета межличностных связей. Носителями социальных отношений здесь выступают не товар, правовая норма или ролевая функция, которые в индустриальном обществе соединяют отдельных индивидов во взаимодействующее целое. Основой поддержания общности и условием принадлежности индивида к определенной группе, за пределами которой его существование крайне ненадежно, становятся верования, язык, обычаи, нормы поведения, исторический опыт и т.д. Они приобретают для сознания особое значение, становятся ядром духовной жизни, высшей ценностью и критерием идентичности общества и личности.
Структура и ценности традиционной культуры. Устойчивая мифологизация. На характер сознания в докапиталистической среде определяющим образом влияют тесная связь материальных и духовных сторон повседневной деятельности, слитность индивидуального и коллективного начал,нерасчлененность человека и природы. Эти обстоятельства приводят к устойчивой мифологизации восприятия внешнего мира. Социальные и природные процессы такое сознание уподобляют тому, что происходит в человеке или человеческом обществе. Внешний мир, например, представляется подверженным прямому воздействию привычных социальных отношений. Считается, что раздоры между родичами могут привести к природным бедствиям. Власть же над природной средой зависит от морального усовершенствования и гармонии отношений в коллективе в целом. Мифологические представления переплетаются с магическим отношением к окружающему миру, предполагающим способность воздействия на предметы и людей через символические поступки или словесные заговоры.
Нравственные добродетели традиционного общества, которыми восхищаются многие мыслители (благородство, смелость, справедливость, честь, щедрость, гордость, уважение к другим людям и т.п.), оказываются условными, гак как являются этическими ценностями только в рамках “своего” коллектива. Когда дело касается “чужих”, они выворачиваются наизнанку, превращаясь, в случае необходимости, во взаимное недоверие, ненависть и вероломство. Антагонизм — обратная сторона такого соли-даризма, его необходимый коррелят, создающий психический механизм отстранения от “чужаков” и их принижения. “Классовый враг” или “национальный враг” не может иметь пощады.
Стыд и вина. Солидаристские принципы, на основе которых оформляются отношения в традиционных струк-гурах, требуют психического подчинения индивида разным вариантам целого и общего, что создает систему унификации не только поведения индивидов,но и самого их сознания, когда их помыслы целеустремленно подчинены интересам данного социального целого. С невысокой степенью развитости личностного начала на уровне массового сознания в этих культурах многие исследователи связывают преобладание в них моральной ориентации на чувство стыда, а не на чувство вины. Вина связана с озабоченностью индивида своей внутренней правотой. Стыд — с озабоченностью личности тем, как будут оценены его достоинства другими, что рождает стремление избежать огласки неудачи, слабости, зависимости и т.д. “Культура стыда” несет на себе отпечаток локальности, гак как ориентирует сознание индивида исключительно на его собственную общину: стыд существует только в отношениях со “своими”. Достоинство и бесчестие соотносятся с внешними фактами контроля, осуждением, наказанием, насмешкой или же одобрением, похвалой, поощрением и т.п.
К “культуре стыда” обычно причисляют азиатские и африканские культуры. Но как в рамках каждой “высокой” культуры, в них в той или иной степени утверждалась и вина — ориентация на ответственность индивида за свои поступки и свое состояние. Такое значение приобрел, например, принцип кармы в индуизме. Он оз начал признание человеком не только груза прежних перерождений, но и ответственности за содеянное в данном существовании. И все же вина уступала по своей значимости стыду как более очевидному и массовому типу воздействия на поведение индивида. Чувство стыда тщательно культивировалось в конфуцианстве.
Но и в более сложной социальной среде заметное место в практике идейно-политической борьбы занимает антитеза стыд — гордость. Однако в такой среде стереотипы стыда и гордости могут резко различаться в зависимости от идеологических установок и для их насаждения или подавления могут пускаться в ход разные средства вплоть до репрессии. Место прежних стереотипов занимают новые. “Белые” и “красные”, “коммунисты” и “буржуа”, “интернационалисты” и “патриоты” могут меняться местами.
Дело, конечно, "вовсе не в изначально высоком уровне агрессивности, как утверждают некоторые исследователи, сравнивающие это состояние с описанной английским философом Т.Гоббсом “войной всех против всех”. Антагонизм — лишь крайняя, ситуационно обусловленная реакция против “чужого” через укрепление внутренней сплоченности. Развитие отношений между коллективами, несомненно, расширяет рамки солидариз-ма и устраняет крайности антагонизма, но не снимает его до конца.
Эгалитаризм и иерархизм. Для традиционного общества характерен замедленный рост средств производства, что порождает представление об ограниченности жизненных благ, доступных обществу (стереотип “постоянного пирога”), и возможностей природы как источника благ. Поэтому важной заботой для общества является соблюдение привычной меры распределения имеющихся средств существования. Ее нарушение вызывает острые конфликты и приводит в движение сильные мотиваци-онные установки за “восстановление справедливости”.
Эгалитаризм питается в немалой степени настроениями низших слоев общества, которые существуют в основном за счет перераспределения. Эгалитаристские требования — способ защиты интересов низов, ограничения запросов господствующих классов и меры эксплуатации,
предотвращения чрезмерного престижного и паразитического потребления имущих слоев.
Однако сами по себе эти требования не содержат установки на переход к новому, более прогрессивному способу производства. Уравнительные отношения к совокупному продукту ставят барьер на пути использования накопленного труда с целью увеличения производства. В примитивных культурах и ситуациях накопленное достояние попросту уничтожается в дорогостоящих пиршествах (потлатч), войнах, набегах и погромах. Потребность в создании устойчивой системы разделения труда и дифференциации ролей диктует обращение к иерархическим принципам организации общества, регулирующим как производственную деятельность, так и образ жизни различных слоев населения. Такое разделение труда неизбежно совпадает с отношениями господства и подчинения.
Эгалитаризм в традиционных обществах сосуществовал в сложном переплетении с принципами иерархизма, четко фиксируемыми в сознании. Степень и характер иерархизма резко менялись в зависимости от уровня социальной дифференциации. Ранговые, кастовые, сословные разделения, оформляемые внешними признаками и нормами поведения, становились и в сознании воплощением внутренней ценности индивидов. Такая система вырабатывает не только повиновение,но и преклонение,раболепие, льстивость по отношению к вышестоящим и установки на доминирование и презрение по отношению к нижестоящим. Господство и подчинение воспринимаются как составные части солидаризма “своих”, в рамках которого “большой” человек (“хороший” монарх, помещик, вождь, чиновник) оказывает обязательное покровительство, а “маленький” человек отплачивает ему повиновением.
Соотношение между указанными амбивалентными ценностными ориентациями (солидаризм — антагонизм, ягалитаризм — иерархизм) обнаруживает сложную динамику в зависимости от конкретного состояния коллек-гива и общества в целом. Солидаризм в рамках различных групп и между ними может сменяться острыми смутами и открытыми столкновениями, чтобы утихнуть по исчерпании потенций конфликта. Жесткая система гос подства оживляет эгалитаристские тенденции, порождает активное движение протеста, которое вновь приводит к воссозданию иерархических структур.