Из сферы производственных отношений отчуждение распространяется и на социальные нормы, предписываемые со стороны безличным бюрократическим аппаратом, над которым обычный трудящийся не властен, так как назначение чиновника не зависимо от демократического процесса и определяется механизмом иерархии.
Чувство беспомощности и зависимости, возникающее у человека в результате отчуждения, зачастую ведет к аномии и отклоняющемуся поведению, которое мы в общей форме рассматривали выше (см. гл. V). Подрывается не только мотивация труда, но и принятие нормативного поведения: то и другое мало оправдывает себя с точки зрения человека, который не чувствует себя хозяином жизни.
Отчуждение стало одной из важнейших характеристик индустриального общества, изучением которой занимались многие мыслители разных школ. Уже в середине XIX в. с резкой критикой социальных условий, ведущих к отчуждению, выступил К.Маркс, раскрывший его истоки именно в классовой разделенности и неравенстве условий труда, когда господствующей силой являются индустриальные средства производства, находящиеся в частных руках. Преодоление отчуждения К.Маркс видел в уничтожении эксплуатации и всемерном развитии общественных отношений.
Марксистская критика капитализма по этому пункту стала одним из основных источников, питавших социалистическую мысль как в развитых буржуазных странах, так и в тех, где капитализм лишь начинал утверждаться.
На ранних этапах индустриализация приводила к резкому ухудшению условий существования значительных масс трудового населения, обрекала обездоленные слои на убогую жизнь и моральную деградацию, скученную жизнь в убогих жилищах, беспросветный труд. Достаточно вспомнить романы знаменитого английского писателя Ч.Диккенса, в которых он уже в период более высокого уровня развития общества пробуждал сострадание и симпатию к тем, кто оказался “на дне” жизни- Другим характерным явлением в культурной жизни Англии второй половины XIX в., когда она была “промышленной мастерской мира”, стало влиятельное эстетическое движение “прерафаэлитов”, отразившее протест против уродования человеческой жизни и человека, вызванного натиском промышленного производства и техники. Этому натиску английские поэты, художники и мыслители противопоставили возрождение “золотого века” красоты, существовавшего, по их мнению, в период раннего итальянского Возрождения.
Именно Англия стала родиной и организованного рабочего движения, слившегося с нараставшим по всей Европе социалистическим движением.
JS. Колониализм. Неизбежным спутником индустриализма стало подчинение более отсталых стран с целью эксплуатации их ресурсов, в которых нуждалась промышленная метрополия. Это явление получило название “колониализма” и не ограничивалось установлением экономического или политического господства, а сопровождалось подавлением локальных культур во имя универсализма западной цивилизации,что привело к широкомасштабным движениям национального освобождения. Социокультурные характеристики этих процессов будут рассмотрены подробнее в гл. XIV.
В. Антагонизм человека и техники. Несмотря на превращение техницизма в, казалось бы, универсальный принцип современной западной культуры, его власть никогда не была безграничной. Наступление техницизма —
и первой, довоенной, волны, связанной с вторжением техники в культуру, и второй, послевоенной, связанной с бурным индустриальным ростом 50—60-х гг.,— всегда встречало противодействие со стороны гуманитарно ориентированных слоев интеллигенции. И чем выше поднималась техницистская волна, тем ожесточеннее становилось противодействие ей.
Антитехницистское, антисциентистское движение умов чрезвычайно разнородное в своих позициях — от субъективистских и анархо-индивидуалистических концепций до религиозно-мистических, пытавшихся возродить те или иные формы спиритуалистического сознания. Иррационализм такого мировоззрения выражается и во фрейдистских и неофрейдистских трактовках человеческой психики и человеческого поведения, и в экзистенциалистском и персоналистском абстрактном гуманизме, и в возрождении различных моделей утопического социализма. Его социально-психологические устои также противоречивы — наивный, беспочвенный оптимистический взгляд на будущее соседствует с безысходно-пессимистическим мироощущением, неверием в возможности избавления цивилизации от угрожающих ей катастроф.
Учитывая эту трансформацию романтического миросозерцания в середине XX в. и изменение его веса в буржуазной культуре, мы все же вправе утверждать, что антагонизм техницизма и контркультуры, в который вылилось былое противостояние романтического и позитивистского типов общественного сознания, является важной характеристикой культуры индустриального общества.
С широко известной критикой техницизма выступил З.Фромм в ряде своих работ (“Иметь или быть?”, “Бегство от свободы” и др.). Он показывает, что техника промышленного общества подчиняет человека своим рациональным и дегуманизированным целям. Широкая технизация требует автоматизации, централизации и жестокой систематизации, что идет вразрез с антропологической сущностью самого человека, его стремлением к их проявлению. Вот с чего начинается первая глава книги “Революция надежды. Навстречу гуманизированной технологии” (1968): “Призрак бродит среди нас, ни ясно видят его лишь немногие. Это не прежний при зрак коммунизма или фашизма. Это новый призрак — полностью механизированное общество, нацеленное на максимальное производство материальных благ и их распределение, управляемое компьютерами. В ходе его становления человек, сытый и довольный, но пассивный, безжизненный и бесчувственный, все больше превращается в частицу тотальной машины*.
В широкой публицистике и даже в социологических работах часто встречаются обращения к мотивам из романа российского писателя Е.Замятина “Мы” и романа английского писателя О.Хаксли “О дивный новый мир”. В обоих произведениях изображается стандартизированный мир материального благосостояния и духовной ограниченности. Управляемое высокоспециализированными, но бездушными технократами, это общество состоит из обезличенных людей, являющихся объектами всесторонней и постоянной манипуляции.
Один из способов ослабления и сокрытия этих противоречий был найден в так называемой массовой культуре, основная социальная функция которой — направить разбуженные научно-техническим прогрессом массовые потребности в конструктивном направлении,встроить их в механизм расширенного воспроизводства. Это достигалось расширенным потреблением, в котором культура стала товаром массового спроса. Человек оказывается объектом культа потребления и добычей рекламы, которая драматизирует мир вещей, искусно преувеличивая их действительную значимость в человеческой жизни, раздувает смутное желание обладать ими до уровня всепоглощающей страсти. Тем самым вещизм не только неоправданно преувеличивает значение материально-вещных потребностей в ущерб духовно-творческим, но и придает элементарным нуждам людей видимость высокого духовно-эмоционального напряжения, превращая все действительно возвышенное в нечто пресное, скучное или вообще излишнее. А капризы искусственно обновляемой моды то и дело обесценивают еще недавно столь надежные и престижные вещи.
•Фромм Э. Революция надежды // Психоанализ и этика.— М., 1993.- С.220.
Г. Экологические границы индустриализма. Индустриальное общество основано на “жестких” технологиях, осуществляющих принцип “человек — покоритель природы”. Природа рассматривается лишь как внешний объект и как предмет труда, а не как среда обитания, с которой человек находится в постоянной связи. И хотя эта установка способствовала высокой эффективности производства, она же стала причиной глобальных процессов экологической деградации. Другим следствием такого отношения стала чрезмерная урбанизация планеты, создавшая тяжелые условия для физического существования человека.
Кризис классической культуры
Но что же происходит в этих условиях с другими типами духовности, прежде почти целиком определявшими содержание ценностно-смысловой сферы, хотя и находившимися между собой в состоянии жесткой конкуренции? Кризис охватывает как секулярно-просветительские направления художественной культуры или философии, так и религиозные формы духовности. Напомним, что даже в период своего расцвета классическая художественная культура оставалась привилегией достаточно образованных людей, имеющих положение в обществе. Именно образование давало ключ к освоению и пониманию почти любых видов литературы и искусства, творимых в то время. (Только театр в некоторых своих разновидностях сохранял связь с народной аудиторией.) Даже выходцам из богатых слоев приходилось предпринимать немало усилий, чтобы освоить “культуру штатских”. В университеты шли обычно уже сыновья разбогатевших буржуазных родителей, которые сами вряд ли что читали, кроме Библии и бухгалтерской книги. Устойчивое признание великой художественной культуры XVIII—XIX вв. было связано все же с теми слоями на>селения, которые входили в той или иной степени в орбиту буржуазных отношений. Литература и искусство критического реализма в значительной степени были ориентированы на менталитет слоев, вошедших в эти отношения или так или иначе к ним примыкавших. Для остального населения смыслы, нормы и ориентации по-прежнему поставляла церковь. А народная культура, как мы видели, если и сохранялась, то в сильно ослабленном состоянии, как остатки мифологическо-магического пласта прежней культуры.