Кристофер Хейг утверждает: «Правление Елизаветы I было основано на иллюзиях. Она правила при помощи созданных и распропагандированных ею самой образов»[19]. И поэтому в стране, особенно во время расцвета Англии, находилось так много поклонников королевского ума и красоты не только среди придворных, но и среди народа. Но при этом автор не оценивает королеву как великого правителя Англии: «Елизавета была порождением всех слабых мест монархии Тюдоров»[20].
О. Дмитриева считает Елизавету выдающимся монархом 16 века: королева полностью соответствовала условиям своего времени и намного опережала его[21]. И хотя Дмитриева большое внимание уделяет презентации королевы, она не меняет своего мнения по поводу Елизаветы, считая пропаганду одним из орудий политики.
Противоречат ли данные теории друг другу, или одна может дополнять другую?
Для начала оценим политическую атмосферу в Англии накануне прихода Елизаветы к власти в 1558г. После смерти короля Генриха VIII наступает тяжелое время: слабые правители недолго остаются на троне, экономический кризис, Контрреформация, проводимая Марией Тюдор, ее брак с ненавистными испанцами, потеря последней английской территории на материке – порта Кале. Все это не способствовало экономической и политической стабильности Англии, а также уверенности народа во власти и завтрашнем дне. Естественно, народ жаждет увидеть на троне нового законного, протестантского правителя, защитника веры и Англии. В это время, если интерпретировать поведение Елизаветы в рамках теории Э. Эриксона, королева преодолела кризис идентичности и приняла идентификацию любящей королевы, матери своего народа[22].
Поэтому не зря в период расцвета правления Елизаветы (после разгрома Непобедимой Армады в 1588 г.) разворачивается мощная пропаганда чистоты и самоотверженности королевы. В это время создаются картины, полные символов могущества и благословенности Елизаветы, навевающие ассоциации с Девой Марией. Шедеврами стали творения придворных художников, в том числе и Хиллиарда: «Портрет с радугой», «Протестантское наследство». Королева регулярно совершает поездки по стране и выступает с пламенными речами: «И верьте мне, что для безопасности и спокойствия вас всех я не пожалею, если надо, пролить свою кровь»[23]. В 1588 г. она говорила жителям Лондона: «У вас может быть более великий монарх, но никогда – более любящий»[24].
И народ Англии отвечал Елизавете тем же, ведь «нет более приятной музыки для народа, чем приветливость государя»[25]. В это время стали популярны баллады, восхваляющие Елизавету: «Пусть каждый верный богу бритт / Престол любовью озарит, / На нем царит сегодня / Любимица Господня»[26]. В проповедях очень часто имя королевы сопровождалось словами: «Да сохранит Господь ее здоровье и мир, чтобы она царствовала над нами. Да будет так, аминь!»[27].
Таким образом, в период правления Елизаветы Тюдор совпал желаемый народом образ правителя и сформированная идентичность молодой королевы. Это мы можем подтвердить всенародной любовью к правительнице и взаимной демонстративной любовью Елизаветы к своему народу. Дополнительным аргументом в пользу данного вывода может служить и тот факт, что в конце правления королевы ее популярность резко падает на фоне начавшегося экономического кризиса в стране, недовольства нарождавшейся буржуазии, требовавшей уже политической власти. В 90-е гг. 16 в. желаемому образу королевы перестала отвечать сама королева.
Традиционные исследователи деятельности Елизаветы такие как, рассматриваемые нами Хейг и Дмитриева, подробно описали «иллюзию». Но не затронули причину долголетия этой иллюзии. В контексте теорий таких психологов, как, например, Э. Эриксон, мы можем увидеть причину появления и стойкости взаимной, хоть и демонстративной, любви королевы и ее народа. А причиной является совпадение общественного заказа и сформированной идентичности королевы, основанного на повышенной чувствительности к этому заказу. Чувствительность идет из личного опыта королевы, которая нашла гарантии безопасности жизни и власти в народной любви.
Литература
1. Дмитриева О. Елизавета Тюдор. М. : Молодая гвардия, 2004. 306 с.
2. Хейг К. Елизавета I английская. Ростов н/Д : Феникс, 1997. 318с.
3. Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. М. : Прогресс, 1996. 344 с.
Низами Гянджеви в отечественной и зарубежной историографии
Сербин Всеволод
Творчество Низами Гянджеви – персидского лирика XII-XIII веков, представляет собой не только художественное значение, но является также историческим источником, который, при тщательном анализе, способен дать основание для выявления особенностей мировоззрения автора и специфики эпохи, касающейся общества, власти, веры и т.д. Отсюда – важной задачей является максимально полное представление о самом Низами (поскольку его убеждения вырабатывались и под несомненным влиянием личного опыта). Однако здесь исследователь сталкивается с огромным количеством штампов и пробелов, существующих в историографии. Данная статья посвящена обзору этой историографии, оценке ее достоинств, спорных моментов и слабых мест.
Все имеющиеся исследования, затрагивающие Низами Гянджеви, можно разделить на зарубежные и советские. Зарубежные представлены исследованиями сотрудников университета Оксфорда и университета Нью-Йорка, а так же исследованиями авторов из Ближневосточных стран (прежде всего это Иран, Азербайджан и Ирак). Советская историография формировалась в период с 1920-х годов до 1940-х., все работы, написанные в указанный период, определили развитие рассматриваемой нами темы.
На данный момент существует несколько фундаментальных исследований жизни и творчества Низами, написанных советскими авторами до Великой Отечественной войны, их значение для науки трудно переоценить, но, так же трудно и не заметить сознательное упущение учеными-марксистами некоторых фактов для создания однозначной теории, удовлетворяющей официальную идеологию того времени. Основу советской историографии по этому вопросу заложил ученый Е.Э. Бертельс, написавший несколько трудов как посвященных поэтам, писавшим на фарси в целом, так и Низами отдельно. Главной для нас работой является «Низами и Физули», опубликованная в 1962 году, но написанная гораздо раньше. Е.Э. Бертельс выстроил биографию Низами по обрывочным свидетельствам источников и рассмотрел важнейшие вопросы, связанные с формированием мировоззрения поэта.
Важной особенностью советской историографии является отрицание религиозности Низами. Это утверждение выводится через рассмотрение спорного вопроса: был ли Низами Гянджеви суфием или нет? Бертельс, рассматривая все возможные варианты, приходит к выводу, что Низами таковым не являлся[28]. Так же существует мнение, что при переводе на русский язык из некоторых поэм Низами (например Искендер-наме) были исключены главы, имеющие яркую религиозную окраску.[29] Кроме версии о светском характере творчества и мировоззрения Низами, в советской историографии ярко прослеживается тенденция по утверждению Низами как национального азербайджанского поэта, несмотря на то, что все его работы написаны на фарси. Многие ученые стали говорить о том, что в творчестве Низами ярко выражена его национальная идентичность, именно как азербайджанца. Подобная позиция свидетельствует о политизации исследовательской деятельности.
Зарубежную историографию мы можем начать с работы венгерского ученого В. Бахера, написанной во второй половине XIX века. Необходимо сказать, что Бахер располагал далеко не всеми поэмами Низами, а последнюю поэму – «Искендер-наме» вовсе считал неоконченной. В период с 1920х по 40-е года труд Бахера был основательно раскритикован, иранскими литературоведами Саидом Нафиси и Вахидой Дастгирди.
В конце 1990-х – начале 2000-х годов в Англии и США вышло несколько монографий[30], посвященных персидской литературе и Низами в частности. Иностранные авторы во главу угла ставят уникальность творческого наследия Низами Гянджеви и считают его основоположником новой традиции в средневековой персидской литературе.
В заключении следует сказать, что в течение XX века в историографии рассматриваемого нами вопроса сложилась сложная ситуация: сформировалось несколько противоречивых тенденций в изучении биографии и творчества Низами Гянджеви. С одной стороны мы располагаем массивом сходных советских исследований, а с другой – труднодоступными отечественному специалисту работами, написанными в Азербайджане и Иране, а так же блоком относительно новых монографий на английском языке. На последние мы возлагаем отдельную надежду в нашей дальнейшей работе.
Список использованной литературы
1. Бертельс Е.Э. Избранные труды. Низами и Фузули. М., 1962. 555 с.
2. Бертельс Е.Э. Избранные труды. Суфизм и суфийская литература. М., 1965. 524 с.
3. Бертельс Е.Э. Избранные труды. История Персидско-Таджикской литературы. М., 1960. 557 с.
4. Бертельс Е.Э. Избранные труды. История литературы и культуры Ирана. М., 1988. 560 с.
5. Брагинский И.С. Иранское литературное наследие, М., 1984. 297 с.
6. История Народов Восточной и Центральной Азии. М. : Наука, 1986. 584 с.
7. Костюхин Е.А. Александр Македонский в литературной и фольклорной традиции. М., 1972. 190 с.
8. Каграманов Ю. Поэзия важнее истории // Татарский мир. 2007. 6 августа [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.tatmir.ru/ article.shtml?article=599§ion=0&heading=0, свободный.