…А там мой мраморный двойник,
Поверженный под старым кленом,
Озерным водам отдал лик,
Внимает шорохом зеленым.
И моют светлые дожди
Его запекшуюся рану…
Холодный, белый, подожди,
Я тоже мраморную стану.
Пройдя долгий путь, Ахматова осознала какой ценой «покупается» слава поэта:
Кто знает, что такое слава!
Какой ценой купил он право,
Возможность или благодать
Над всем там мудро и лукаво
Шутить, таинственно молчать
И ногу ножкой называть?..
5. Образы и сюжеты античности, библейские образы
Творчество Ахматовой и Цветаевой насквозь пронизано реминисценциями из мировой и русской классической литературы. В первую очередь они связаны с античным искусством и Библией. Ахматова часто сравнивала волнения любви своей лирической героини с великой «Песнью Песней» из Библии.
А в Библии красный кленовый лист
Заложен на «Песне Песней»…
Стихи Ахматовой наполнены постоянными пророчествами, предающими библейскую торжественность. Библейские мотивы оживают под её пером:
Так много камней брошено в меня, -
Что ни один из них уже не страшен,
……………………………………..
И голубь ест из рук моих пшеницу…
А недописанную мной страницу,
Божественно спокойна и легка,
Допишет музы смуглая рука…
В этой жизни я немного видела,
Только пела и ждала.
Знаю: брата я не ненавидела,
И сестры не предала…
Ее страстное неприятие войны, как убийства, основано на христианской философии:
Низко - низко небо пустое,
И голос молящего тих:
«Ранят тело твоё пресвятое,
Мечут жребий о ризах твоих».
Народные страдания и беды во время войны нашли в её стихах такой отклик:
Во мне печаль, которою Давид
По - царски одарил тысячелетья
Библейские мотивы у Ахматовой – это художественный прием для обозначения масштаба трагедии, переживаемой человеком:
Я гибель накликала милым,
И гибли один за другим,
О, горе мне! Эти могилы
Предсказаны словом моим.
Неотъемлемой частью лирического мира Марины Цветаевой стал античный мир, знакомый ей с детства, с его мифами и легендами, с поэзией Гомера, трагедиями Софокла и Эврипида. С раннего детства она жила в мире мифологии, и даже в семейном быту в доме отца ее постоянно окружали гипсовые и мраморные боги, - домашние знакомые с Олимпа. Сюжеты и образы греческого эпоса встречаются в самых различных ее произведениях: «Психея» (1918), «Амазонки», «Сивилла и юноша», «Орфей», «Хвала Афродите» (1921) «Сивилла» (1922)
«Федра», «Эвридика - Орфею», «Ариадна» (1923)
«Наяда», «Ахилл на валу», «Венера»…
Значительное влияние на формирование духовности Цветаевой оказала христианская мифология и искусство, с ней связанное. Особое место занимала в ее духовной жизни Библия: «Даниил»(1916), «Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес»(1916), «У камина, у камина»(1917), «Старинное благоговенье»(1920), «Ученик», «Отрок», «Простоволосая Агарь…»(1921), «Магдалина»(1923) и др.
Я тебя отвоюю у всех других – у той, одной,
Ты не будешь ничей жених, я – ничьей женой,
И в последнем споре возьму тебя – замолчи! –
У того, с которым Иаков стоял в ночи.
Но пока тебе не скрещу на груди персты, -
О, проклятие! – у тебя остаешься – ты:
Два крыла твои, нацеленные в эфир, -
Оттого, что мир – твоя колыбель, и могила – мир!
6. Любовная лирика
Основное место в лирике Ахматовой, бесспорно, занимает любовная тема. Она говорит о простом человеческом счастье и о простом, интимном и личном горе: разлуке, измене, одиночестве, отчаянии – о том, что близко каждому, что переживает и понимает каждый.
На руке его много блестящих колец –
Покоренных им девичьих нежных сердец.
…Но на бледной руке нет кольца моего,
Никому, никогда не отдам я его.
Её любовь почти никогда не изображается в спокойном состоянии. Она изображается в предельном кризисном выражении: взлета или падения, первой счастливой встречи или убивающего разрыва. Обычно ее стихи - начало драмы или ее кульминация.
Вообще, даже самые откровенные любовные стихи Ахматовой – тайные и о тайном, это не крик, даже не слово, обращенное к возлюбленному, как это почти всегда бывает у Марины Цветаевой. Это скорее мысль, чувство, возникшее при встрече с любимым, при взгляде и высказанное в стихе:
Тот же голос,
Тот же взгляд,
Те же волосы льняные.
Все как год тому назад.
Сквозь стекло лучи дневные
Известь белых стен пестрят…
Свежих лилий аромат.
И слова твои простые.
Душевная буря, смятение чувств, когда падает сердце и холодеет в груди, когда малое расстояние растягивается на мили, когда ждешь и желаешь лишь смерти, передаются Ахматовой скупой подробностью еле заметных, скрытых от чужого, постороннего глаза деталей, в стихах всегда выдается то, чего бы не заметили без стихов:
Так беспомощно грудь холодела.
Но шаги мои были легки.
Я на правую руку надела
Перчатку с левой руки.
Показалось, что много ступеней,
А я знала – их только три!
Между кленов шепот осенний
Попросил: «Со мною умри!
Я обманут моей унылой,
Переменчивой злой судьбой».
Я ответила: «Милый, милый!
И я тоже. Умру с тобой…».
И в этой постоянной скрытости, завороженности чувства чудится какая-то тайна, изъян, неспособность открыться. Недаром Н. Гумилев сетовал: «Из логова Змиева, из города Киева, я взял не жену, а колдунью…».
Ее любовь, как тайная болезнь, скрываемая и изнуряющая, не приносящая утоления.
Тема любви не ограничена лишь изображением отношений любящих. В ней всегда – неиссякаемый интерес поэта к внутреннему миру человека.
Своеобразное сочетание женственности, хрупкой нежности с решительным и волевым жестом, прямым и даже «низким» словом, - одна из самых характерных и озадачивающих примет ахматовской любовной лирики. В этом она отчасти похожа на Марину Цветаеву, чей громкий «невоспитанный экспрессивный стих на самом деле выходил из тончайшего, едва ли чем защищенного родничка нежности и отзывчивой грусти».
Любовь Цветаевой, напротив, - вспышка, яркая как молния.
А что касается ее души, то ее хватило бы на всех. Душа ее была неистребима, она не сумела бы и не успела бы ее истратить, живя хоть до ста лет. А жить для нее – значило любить. «Без этого (любви) я вообще не живу…».
Между любовью и любовью распят
Мой миг, мой час, мой день, мой год, мой век
Это отнюдь не поэтическое преувеличение, так длилось всю ее жизнь.
«Каждая моя строка – любовь». Возлюбленный лирической героини Цветаевой идеален, совершенен, не сравним ни с кем в этой жизни, его чувства несоизмеримы ни с чьими земными.
Ты, меня любивший фальшью,
Истины – и правдой лжи,
Ты, меня любивший – дальше
Некуда! – За рубежи!
Ты, меня любивший дольше
Времени. – Десницы взмах!-
Ты меня не любишь больше:
Истина в пяти словах.
Ее романы часто проходили в виде переписки.
«Мой любимый вид общения – потусторонний: сон: видеть во сне. А второе – переписка». Любовь к Б. Пастернаку зародилась с первых писем. «…Борис Пастернак для меня – святыня. Это вся моя надежда, то небо за краем земли, то, чего еще не было, то, что будет…». Двум поэтам понадобилось очутиться в разных краях, чтобы между ними возникла горячая эпистолярная дружба – любовь.
В 1926 году у нее будет роман с Рильке. «…Всю жизнь напролет пролюбила не тех…и равных себе по силе я встретила только Рильке и Пастернака. Одного – письменно, за пол года до его смерти, другого – незримо…».
Она увлекается молодым поэтом, которому 18 лет – Николаем Гронским.
Встрече с К. Б.Родзевичем – студентом Пражского университета, товарищем Сергея Эфрона - мы обязаны «Поэмой Горы» и «Поэмой Конца».
«…Всё дело в том, чтобы мы любили, чтобы у нас билось сердце – хотя бы разбивалось вдребезги! Я всегда разбивалась вдребезги, и все мои стихи – те самые серебряные сердечные дребезги…». Марине Ивановне была нужна игра воображения, ей нужно было заполнить «сердца пустоту», она боялась этой пустоты. «…Это ведь совершенно неважно, с кем роман, роман может быть с мужчиной, с женщиной, с ребенком; у нее был роман с дочерью Алей, когда та была совсем маленькой девочкой, роман может быть с книгой …». В конечном итоге, это всё равно, с кем, ведь важно только, чтобы не было этой устрашающей пустоты! Душа не терпит пустоты, а для нее, для М.И., пустота – это просто погибель.
Каждое новое увлечение она переживала, словно бы всё было в первый раз, в ней жила неистребимая молодость чувств и восприятия.
В силу своего характера, темперамента, тех бурь, которые бушевали в ней, она, - столь гениально умевшая выразить себя в стихах, - не очень то умела «выразить» себя в жизни…Она и те, с кем она сталкивалась, шли по разным параллелям, она страдала от отсутствия взаимности.
При всех её падениях и взлётах, при всех разочарованиях и увлечениях, всегда присутствует муж, Сергей Яковлевич Эфрон... Он прошел тенью через всю её жизнь. Он был для нее, той спасительной гаванью, где она могла укрыться от штормов и бурь, быть может, при всех ее полетах, поисках, душевных колебаниях, непостоянствах – нужно было иметь что-то постоянное и неизменное. Еще в начале их совместной жизни она сказала: «Только при нем я могу жить так, как живу – совершенно свободная!». Сергей Яковлевич был тем единственным человеком, который действительно ее любил, и чтил в ней поэта, и любил ее саму, то, чего ей в жизни так всегда недоставало. Он был единственный, кто ее понял, и, поняв, любил, которого не устрашила ее безмерность.
«Отдаваться с головой своему урагану – для нее стало необходимостью, воздухом ее жизни. Сегодня отчаяние, завтра восторг, любовь, отдавание себя с головой, и через день – снова отчаяние… », - С.Я. Эфрон.
«Им обоим не вырваться из рокового круга взаимопритяжения и взаимоотталкивания…».
Он почти всегда отсутствует: война, бегство за границу, занятия в Парижском университете…Он в доме – гость. Но и она в доме тоже гость – душой.