В 1914 г. были построены двухэтажный флигель с подвалом для служащих семинарии и каменный одноэтажный дом для размещения различных служб[94].
Больница и лечение воспитанников.
Первоначально больница находилась в семинарском корпусе, на нижнем этаже, и располагалась в одной комнате. В 1821 году семинарский врач Адамс доложил в правление, что эта комната слишком мала и не приспособлена для размещения в ней больных учеников. Начальство выделило другую, более вместительную комнату. Но и она была весьма неудобной. Поэтому ректор просил преосвященнейшего Филарета о позволении построить отдельный флигель для больницы за счет сэкономленных денег консистории. Но преосвященный не согласился на это и послал в Комиссию духовных училищ прошение о выделении денег для постройки при семинарии больницы. Из Комиссии был получен запрос о плане больницы. Уже преосвященнейший Григорий отослал новый план больницы в Комитет, но ответа не последовало. Поэтому, когда в 1832 году училища были переведены в свой корпус, то и больница была переведена в училище. Помещение больницы в училище семинария отапливала за свой счет. Но такое положение дел было обременительно и для семинарии и для училища. Вследствие этого преосвященнейший Евгений в 1833 году отправил план и смету в Комиссию духовных училищ, прося разрешения построить больницу за счет семинарии. Вскоре разрешение было получено, и в 1834 году был построен купцом Никифором Евгеньевичем Савельевым за 7500 рублей новый деревянный флигель.
Больничные принадлежности были незамысловаты: деревянные кровати, тюфяки, набитые сеном, подушки, простыни, одеяла, деревянные столы, лавки и табуреты.
В семинарской больнице лечили учеников семинарии и Училищ, обучавшихся не только на казенном содержании, но и своекоштных.
Наиболее распространенными болезнями были простудные заболевания и чесотка. В 40-х годах чесотка упоминается редко, но довольно часто встречаются случаи заболевания чахоткой (туберкулезом). Так, в 1934 году от этой болезни умерло 9 семинаристов.
В октябре 1831 года, во время эпидемии холеры в Рязани, по указанию преосвященнейшего Григория (Постникова) всех учеников распустили по домам. В семинарии остались самые бедные ученики и 10 певчих во главе с регентом. А бедных своекоштных учеников разместили по монастырям епархии. Благодаря этим мерам во время эпидемии никто из учеников не умер, а доктор Недригайлов получил Высочайшую награду за усердие.
Для постоянного ухода за больными на послушания в больницу назначались воспитанники семинарии. А для контроля за порядком и поведением больных, по предложению инспектора Ильдомского, с 1838 года назначался старший из учеников класса богословия.
В 1896-97 учебном году двое учеников умерло – один от кровоизлияния в мозг, а другой от тифа. Этот год был ярким по преобладанию лихорадки и инфлуенцы (гриппа)[95].
Служители в семинарии состояли из исключенных из нее или из Училища учеников. В 1816 году было особое предписание академического правления о принятии в служители исключенных воспитанников для избежания затруднений при найме.
Число служителей было различным, иногда их было даже меньше штатного назначения. Жалование им платили различное. До 1816 года служители жили на квартирах и получали от 30 до 60 рублей в год, но затем они проживали в здании семинарии и поэтому получали 20 рублей в год. В 1833 году хлебопекари получали по 6 рублей, а остальные служители от 3 до 4,5 рублей в месяц. Причем вольнонаемникам платили больше, чем исключенным ученикам.
Нужно отметить, что служители не всегда ответственно относились к своим обязанностям. Так, инспектор Г. Полотебнов в 1820 году доносил, что "во всю Светлую неделю при столе семинаристов прислуги никакой не было, потому что все служители пьянствовали"[96].
В период с 1814 по 1840 годы семинарская библиотека редко пополнялась и только книгами, которые высылались из комитета духовных училищ. Ректоры Иероним (Алякринский) и Илиодор (Чистяков) приобретали одни учебники, а учебные пособия присылались лишь по распоряжению высшего начальства.
С 1827 по 1837 годы в семинарскую библиотеку поступило: в 1827 году – 39 книг, в 1828 году – 46 книг, в 1830 году – 37 книг, в 1835 году – 15 книг и в 1837 году – 42 книги. Вообще книжный фонд увеличивался не так быстро, по некоторым предметам даже не было необходимых руководств[97].
В 1838 году новый ректор архимандрит Афанасий (Дроздов) поставил задачу – увеличить пополнение библиотеки серьезными изданиями. В 1838 году он приобрел 35 книг, а в 1839 году – 68 книг[98].
Кроме учебных сочинений, выписывались некоторые периодические издания: "Журнал Императорскаго Человеколюбиваго Общества", "Христианское чтение", "Московские ведомости", "Северная пчела", "Журнал Министерства Народнаго Просвещения", "Указатель открытий по физики и химии", "Сионский вестник" и "Воскресные чтения".
В библиотеку иногда передавали книги архиереи, общественные деятели и частные лица. Например, преосвященнейший Евгений (Казанцев), архиепископ Ярославский, пожертвовал 1-й том "Отечественной портретной галлереи"; преосвященнейший Гавриил (Городков) – рукописное Евангелие, рукописную Минею и "Литовский" статус, изданный в 1586 году в Вильно; Тихон Иванович Воздвиженский – 20 экземпляров "Практической ботаники"; священник Стефан Радосский пожертвовал до 20-ти различных книг и рукописей и т. д.
По приказанию высшего начальства некоторые сочинения были изъяты из библиотеки или как вредные, или как излишние. Так, по указу Святейшего Синода в 1825 году было предписано изъять книги мистического направления.
Приведем статистику книжного фонда библиотеки за 1896/97 учебный год как пример, показывающий, насколько обширный был этот фонд. Так, за текущий учебный год в семинарскую библиотеку год поступило 284 тома книг 90 наименований, периодических изданий 48 томов 23 наименований. Всего в фундаментальной библиотеке было: 1) книг 6908 наименований в 12010 томах; 2) периодических изданий – духовных и светских – 73 наименования в 2954 томах; 3) древних рукописей 536 номеров[99].
Степан Дмитриевич Яхонтов вспоминал впоследствии, что библиотека создавалась одновременно с созданием семинарии. Много книг было подарено правящими архиереями (некоторые подписаны ими собственноручно). «Даже академии не имели таких собраний. Равная по многочисленности и составу библиотека Тверской семинарии.… В 1937-8 гг. эту библиотеку музей распродавал в Москву»[100]. Благодаря стараниям Яхонтова сохранилось много документов бывшей семинарии, но много книг безвозвратно утеряны, а некоторые из них просто разграблены.
Отсрочка воспитанников от воинской службы.
В связи с вступление России в 1 Мировую войну в стране началась мобилизация. Но для учащихся были предоставлены отсрочки. Согласно указу Святейшего Синода от 26 ноября 1914 года "Лицам, подлежащим по возрасту призыву к исполнению воинской повинности в 1915 году (т.е. тем, кому 1 Января 1915 года исполнилось 20 лет) и обучавшимся в высших и средних учебных заведениях, для получения отсрочек для окончания образования надлежит до 1 Января 1915 года подать прошение о сем уездному (окружному) или городскому по воинской повинности присутствию по месту приписки их к призывному участку, с приложением свидетельства о продолжении образования от начальства того учебного заведения, в коем заявитель обучается..."[101].
Временное Правительство Указом от 9 мая 1917 года также предоставило семинаристами, желающим поступить в высшие учебные заведения, отсрочку от воинской повинности[102].
30 марта 1911 года в связи с убийством инспектора Саратовской Духовной семинарии Целебровского бывшим воспитанником этой семинарии, вышел указ св. Синода. В нем содержалось следующее: "...предписать Епархиальным Преосвященным циркулярными указами вменить в обязанность начальствам вверенных их попечению духовно-учебных заведений, чтобы они не допускали пребывания в них таких воспитанников, которые не поддаваясь никакому воспитательному воздействию, явно обнаруживают настроение, не соответствующее задачам и целям духовной школы"[103].
С.Д. Яхонтов описывает волнения студентов, происходившие в 1911 г. в Рязанской семинарии: «В семинарском зале объявлен был митинг во время уроков… «Суды» являются и говорят, что четвероклассники собираются в зале и «снимают» остальные классы. Мы были в учительской. Помнится в большую перемену. Пора было идти на урок по классам. Преподаватели перетрусили… в классы не идут. Но я пошел. Взошел на кафедру, а потом спустился с нея и обратился к ученикам: «Что такое происходит, почему кричат в корпусе и зале?» Ученики взволнованно передают, что четвероклассники предъявляют требования о допущении в высшие светские учебные заведения. Так как ученики были взволнованны и обступили меня, сошедши со своих парт, некоторые вышли на средину класса, и каждый передавал что – то. Признаться, я и сам был не в своей тарелке, но не давал вида ученикам, что и я неспокоен. Это моя обычная тактика. Я просил толково передать мне, а потом стал по пунктам разбирать их требования. Чрез несколько минут, когда все затихли в классе, вижу к дверям (стекло) кто–то подходят и уходят. Я «почуял» неладное, но тут уж показать, что треволнуется, особенно невыгодно… Вдруг двери отворяются и в той класс с шумом вваливается толпа учеников четвертого класса под предводительством Перова (4 класс). Меня окружают: возбужденные лица, раскрасневшиеся глаза горят, лезут каждый вперед, что–то кричат. Жутко вдруг стало. Перов, совершенно исступленный, не владеет собой, подскакивает ко мне и кричит: «Ст. Дмитрич, вы срываете забастовку! Удерживаете учеников! Уходите!…» и еще что–то, не помню. Признаться я труслив… но я овладел собой и хотя руки и ноги дрожали и в горле пересохло, но я «как–будто» хладнокровно заметил этой толпе, что мы занимаемся своим делом и прошу им не мешать. «Мы сами разберем все требования учеников без вашего участия». Ученики мои, сначала ошеломленные буйствовавшей толпой, ободрились: «Идите отсюда, не мешайте нам и т.п., иначе мы вас выставим отсюда.» Окружили Перова и вытеснили их из класса… Сражение было выиграно…»[104].