Впрочем, весьма важно соблюдать и благоразумие: верный возлюбленный хранит свою любовь в тайне и не кричит на весь свет о своих любовных победах. Радость, которую рыцарь получает от такой любви, будет для него еще сильнее благодаря верности, а его решимость стать достойным своей дамы ничуть при этом не уменьшится.
…Он считает, что танцы и пение всегда хороши для молодых, и ему явно приятно, когда среди рыцарей царят радость и веселье. Нельзя падать духом, какие бы удары ни обрушила на вас судьба, утверждает он, тем более что рыцарю всегда следует ожидать подобных ударов. Разумеется, всегда нужно содержать свое тело в строгости, соблюдать дисциплину и боевую готовность, однако, если вас угощают чашей доброго вина, нет необходимости отказываться, хотя и при том условии, что вы проявите умеренность и сдержанность.
Как видим, Жоффруа де Шарни выводит вполне светский образ рыцаря – это воин, желающий подвигов и славы, влюбленный и желающий доставить удовольствие даме своего сердца, знающий как вести себя при дворе и вообще в светском обществе, умеющий и повеселиться, но соблюдая при этом известную меру. И вместе с тем, для де Шарни не менее важна религиозный, христианский аспект рыцарства, без которого светский аспект теряет все свое значение и привлекательность. Де Шарни тех рыцарей, в коих сильна вера в Бога, возводит на самую высокую ступень славы:
Есть и еще одна, особая, категория героев - plus soulverainement preux («еще более героические личности») – именно они мудро полагают, что вся выпавшая на их долю слава дарована им милостью Господа нашего и Пресвятой Богородицы. Тот, кто надеется только на свои силы, в конце концов все же погибнет, считает Жоффруа, как о том свидетельствуют истории Самсона, Авессалома и Юлия Цезаря.
А идеальным образцом для рыцаря может служить такой герой Ветхого Завета, как Иуда Маккавей, которого можно назвать и героем (preu), и храбрецом (hardi), и красавцем, но никак не гордецом; этот великий и благородный воин достоин вечного почитания, ибо погиб, сражаясь за дело Господне. Тот же из рыцарей, кого можно сравнить с ним, достигнет в своем сословии наивысшей славы и чести еще при жизни и удостоится вечного райского блаженства после смерти.
Таким образом, Жоффруа де Шарни выделяет в рыцарстве две основные цели – это стяжание мирской славы и спасение своей вечной, бессмертной души. Причем, следуя его логике, эти две цели в рыцарстве оказываются неразрывно соединены. Таким образом, рыцарство превращается в некое христианское учение, или дисциплину, направленную на достижение главной цели жизни христианина – спасение своей души. Вот что об этом пишет Морис Кин, излагая далее идеи де Шарни:
Рыцарство - это путь к Спасению; тот, кто берет в руки оружие ради великой и справедливой цели, сражаясь во имя Господне, или против неверных, или защищая слабых, или же спасая собственную честь и наследие, спасает прежде всего свою душу. Здесь Жоффруа предвосхищает страстные слова французского капитана Жана де Бюэйя, сказанные им через много лет во время войн с англичанами: «Мы, бедные солдаты, с оружием в руках спасем свои души точно так же, как спасли бы их, даже будучи отшельниками и питаясь лишь съедобными кореньями».
Наверное, это наиболее полное и точное изложение рыцарской идеи – так, как ее понимали в средневековой католической Европе. В рыцарстве начинают совмещаться несовместимые вещи – жизнь в миру и христианский подвиг, стремление к славе и религиозное благочестие. В этом соединении двух столь разных целей заложено либо оправдание рыцарства, либо его опровержение. Соединение светского и религиозного породило рыцарство и дало ему то обаяние и особую привлекательность, которым оно влечет к себе и сегодня. Вместе с тем, сомнения в возможности совмещения этих начал дает основания сомневаться и в самом факте существования рыцарства.
Особую приверженность рыцарства христианству немецкий историк Ваас назвал рыцарским благочестием (нем. Ritterfrömigkeit). Морис Кин пишет в другом месте своей книги[4]:
Двойная цель активной жизни рыцаря – 1) слава в этом мире и 2) спасение души в мире ином – начала в XI веке превращаться в единую, как бы сдвоенную цель и основную составляющую рыцарского благочестия… Именно стремление к этим двум целям и стало основой рыцарства, самой его сутью. И одним из наиболее показательных признаков того, что в итоге свойство, названное Ваасом Ritterfrömigkeit, – рыцарской приверженностью христианству, – гораздо более обязано своим возникновением древней, некогда самостоятельной героической этике, в которую христианство лишь добавило религиозной окраски… Христианство и воинственность – как составляющие понятия «рыцарство» – были неразрывно сплетены друг с другом с момента зарождения этого понятия, как тесно связанные между собой элементы, унаследованные им от героического прошлого.
Таким образом, М. Кин полагает, что основным элементов в рыцарстве являлось светское начало, а религиозное явилось лишь дополнением к нему. Однако, на мой взгляд, сложно выявить, что в рыцарстве первично, а что – вторично. Факт тот, что светское и религиозное неразрывно связаны в рыцарстве, что сам М. Кин здесь же и признает.
Важнейшие качества идеального рыцаря
В чем же конкретно заключался этот так называемый «рыцарский путь к Спасению»? Что должен был делать рыцарь, чтобы не только удостоиться мирской славы, но и спасти свою бессмертную душу? В от что пишет на этот счет Раймон Луллий:
Ему также нужно: получить определенные знания о добродетелях, необходимых для выполнения всех вышеперечисленных обязанностей; постараться набраться мудрости; воспитать в себе милосердие и верность. Однако же в рыцаре важнее всего воинская доблесть, «ибо более всего рыцарство славится именно благородством мужества (noblesse de courage)» (т.е. доблестью). А превыше всего для него честь. Ну а гордыни рыцарь должен бежать, как и лжесвидетельства, лени, разврата и – предательства (следует отметить в концепции Луллия весьма архаичный привкус – особенно в том, что касается особо тяжких видов предательства: убийства своего сеньора, сожительства с его женой, сдачи его замка неприятелю).
В конце своей книги Луллий делает вывод о том, каким человеком в результате должен стать рыцарь. Во-первых, ему следует обладать учтивыми и благородными манерами, хорошо одеваться и проявлять гостеприимство - разумеется, в пределах своих финансовых возможностей. Верность и правдивость, отвага и великодушие (largesse), а также скромность - вот основные черты характера, которых нам следует ожидать в рыцаре.
Этот текст кажется немного напыщенным, однако нам следует учесть, что для Средних веков такого рода возвышенная риторика, а также символизм и условность в изложении идей были самым обычным, распространенным явлением. Тем более, что в данном случае рыцарская идея излагается кратко и сухо, можно сказать, теоретически. А литературное ее преломление мы уже видим в рыцарских и куртуазных романах Средневековья. По Раймону Луллию выходит, что рыцарское благочестие представляет собой завершенную и целостную систему христианских ценностей, которые должны быть свойственны всякому истинному рыцарю. В эту систему входят:
- рыцарские добродетели – доблесть, верность, мужество, великодушие, щедрость;
- воинские подвиги – участие в рыцарских поединках, рыцарских турнирах, войнах за короля (или своего сюзерена) и, наконец, Крестовых походах;
- защита и покровительство храмам и монастырям, вдовам и сиротам, обездоленным, несправедливо осужденным;
- исполнение христианских обрядов и ритуалов – пост, молитва, участие в храмовых Богослужениях;
- куртуазность, или светскость – умение вести себя при королевском дворе и вообще в аристократической среде, образованность, галантность, обходительность.
Вот примерный перечень элементов, которые в совокупности делали любого рыцаря – образцовым рыцарем.
Влияние рыцарской идеи на дворянство
В третьей главе будет исследоваться средневековый обряд посвящения в рыцари. Из текста мы увидим, что истоки обряда лежат в древнегерманских традициях инициации молодого воина. Однако впоследствии, когда рыцарская идея получила в Западной Европе всеобщее признание и распространение, в этот обряд были принесены многие элементы христианской религиозности, заимствованные преимущественно из Литургии. И относились к этому обряду вполне серьезно во всех слоях общества: и в среде духовенства, и в самом рыцарстве, и в простонародье. Правда, как показала затем история, массовая практика рыцарских инициаций продержалась в Европе от силы полтора-два столетия. Затем она была сведена до пышных обрядов индивидуальных инициаций, а затем вовсе отошла в прошлое, оставив о себе лишь возвышенное и красивое воспоминание. Однако было время – и этот период был достаточно продолжительным – когда все было по-другому и очень серьезно.