Таким образом, события, происходящие в нашем теле, имеют в мозге совершенно определенное представление, которое, помимо прочего, основано на том, что двигательное отображение тела в зонах 4 и 6 (называемое также «двигательным гомункулюсом») соответствует более или менее точно сенсорному отображению (в действительности их даже больше) в зонах А1, 2 и 3. Оба презентанта локализованы спереди и сзади от центральной борозды и корректируют друг друга при каждом движении. Свою руку я могу рассматривать как объект, который лежит на столе наряду с другими объектами. О том, что это - моя рука, и что она принадлежит моему телу, я узнаю не по ее виду, а из того, что она двигается в соответствии с моей волей, и что я воспринимаю характерный чувственный ответ по соматосенсорным каналам. Из этого мой мозг заключает: «моя рука». Без такого сенсорного ответа я бы рассматривал ее в качестве «пришитой» чужеродной части тела. Как об этом убедительно говорит О. Сакс, ничего также не изменится, если не будет обнаружено никаких признаков пришитости. Так, пациент Сакса вместо того, чтобы признать, что данная нога принадлежит ему, скорее будет искать спасительное объяснение в гипотезе, кажущейся нам совершенно нелепой, о том, что «настоящая» левая нога улетучилась в течение ночи (Sacks, 1987).
События внешнего мира представлены в мозге отлично от событий, происходящих в организме, локализуясь в зрительных, слуховых, вкусовых и других центрах. Кроме того, они не подчиняются двигательным «командам» и не отсылают обратно сообщений сенсорного характера, что является типичным для частей тела. Соответствующим образом, философы и физиологи, изучающие органы чувств (такие как фон Гельмгольц, Целлер, Рил), определяют в качестве «внешнего мира» все то, что не подчиняется моим «волевым импульсам», «оказывает мне сопротивление» (см. Gruneputl, 1992).
Субъективно переживаемые различия между телом и внешним миром не имеют (во всяком случае у человека) врожденной определенности, а являются результатом научения, пусть и генетически облегченного. Обучение начинается сразу же после рождения, когда младенец начинает постигать мир. Когда он, к примеру, дотрагивается то до частей своего тела, то до объектов внешнего мира, его мозг постепенно овладевает фундаментальным отличием между телом и окружающим миром. В первом случае он переживает двойную сенсорную обратную реакцию от обеих соприкасающихся частей тела, во втором случае — только одну. Каждая из обеих этих областей - тела и окружающей среды - становится теперь отдифференцированной одна от другой, причем на уровне анатомической и функциональной организации мозга, которая сама по себе в результате эпигенетических и самоорганизационных процессов подготовлена для этого уже до рождения. Прежде всего, это относится к пространственной ориентации тела, определяемой по положению суставов, степени напряжения мышц и сухожилий. Информация об этом запечатлевается в генетически предопределенных корковых и подкорковых центрах; иногда в результате какого-нибудь органического дефекта или ошибочных собственных движений тела общая схема получает неправильное развитие. Так, для формирования обособленных кортикальных представлений двух конечностей является важным, чтобы они осуществляли свои движения независимо друг от друга. В молодом и во взрослом возрасте соматосенсорные процессы остаются подчиненными этим требованиям (Merzenich et al., 1983).
Что касается событий внешнего мира, то такого рода дифференцировка относится в первую очередь к различиям модального характера. Эти различия являются, таким образом, «чистыми» конструктами, поскольку зрение, слух, обоняние и др. по своим сенсорным качеством не имеют ничего общего с событиями внешнего мира. Так, все, что происходит в затылочных и нижних височных долях, ощущается как «зрение», а любая активность в верхних и средних височных долях - как «слух», что является чем-то вроде договоренности мозга с самим собой. В случае зрения мозг полагает, что зоны, расположенные в затылочных и нижних височных долях, активируется, либо происходит модуляция их активности при движениях глаз и, соответственно, сетчатки. Процесс этот мозг может контролировать тем, что принуждает глаза к движениям, вызывая тем самым определенные изменения в центральном зрительном аппарате, - изменения, которые он сам в состоянии предсказать. Такого рода активностный контроль внутренних презентаций тела и внешнего мира служит мозгу в процессе индивидуального развития (а также и позже) для выдвижения достоверных предположений относительно связей между внешним миром, органами чувств и сенсорными центрами головного мозга.
С таким положением вещей вполне согласуется то, что двигательные центры мозга позвоночных в процессе онтогенеза развиваются раньше сенсорных. Спонтанная двигательная активность и сенсорная обратная реакция на нее являются чрезвычайно важными для построения и «калибровки» центральных сенсорных карт и других репрезентаций. Животные и человек вначале проявляют поведенческую активность, чем впоследствии и определяется построение чувственного мира. Это проявляется, к примеру, в том, что нормальные модально-специфичные зоны мозга не формируются, если ребенок был лишен возможности активно исследовать окружающий мир, как это бывает в случае длительной госпитализации (Spitz, 1952). Описанные случаи врожденной слепоты (v.Senden, 1932; Gregory, 1966) показывают, что поздний сенсорный опыт никак не может, либо с огромными усилиями вписывается в уже сформированные когнитивные структуры. Те из слепорожденных взрослых пациентов, которые в результате операции стали видеть, испытывают огромные трудности в интерпретации увиденного, в особенности, если оно недосягаемо для осязания. Зачастую они подчиняют свои визуальные впечатления другим известным им сенсорным модальностям, либо воспринимают их просто как боль. Большинство описанных пациентов пасовало перед трудностями вхождения в этот неизвестный мир и буквально закрывало на него глаза.
Неясным остается то, каким образом мозгу удается проводить различия между цветом, формой и движением, между высотой тона и тембром и т.п. Известно только, что для формирования восприятия формы и глубины зрительной системой важным является определенный стереотип научения именно в течение некоторого чувствительного периода. Если вырастить кошку в оптически гомогенной среде, то в ее зрительной коре вообще не формируются ориентационно-специфические клетки (см. об этом Purves и Lichtman, 1985). Сложное образное восприятие является, безусловно, зависимым от предыдущего опыта, и, по-видимому, существует определенная чувствительная фаза также для наследования родного языка.
Третья область - область ментальных процессов - формируется позднее всего и, явно, «методом исключения». Это означает, что все то, что не является непосредственно восприятием и/или не связано с актуальным действием, рассматривается в сенсорных кортикальных центрах мозга как воображение, память или мышление. Данное обособление формируется в процессе детского развития чрезвычайно медленно и маленькие дети, по-видимому, еще не проводят четкого различия между фактически воспринимаемым и просто воображаемым или вспоминаемым, между действием и просто предполагаемым или планируемым. Однако и взрослый мозг не в состоянии провести абсолютно достоверное различие между «действительным», с одной стороны, и «воображаемым» или «галлюцинаторным», с другой. Такое различие проводится согласно определенным внутренним критериям, которые будут охарактеризованы ниже.
Кроме того, существуют значительные этнические и исторические различия в формировании внутреннего отграничения телесного от ментального, так что не следует безоговорочно обобщать то относительно четкое разграничение, к которому мы привыкли в нашем современном европейском мышлении. Фон Кучера справедливо указывал на данный факт, а также на близкие языковые отношения между телесным и ментальным (von Kutschera, 1982).
Критерии действительности.
Восприятие «действительно существующего» - как все мы знаем из опыта - далеко не всегда достоверно отличимо от сенсорных иллюзий, галлюцинаций, мечтаний, либо обычного воображения. Данный вопрос Уильям Джеймс в своей книге «Основы психологии» сформулировал следующим образом: «При каких условиях мы рассматриваем вещи как действительно существующие?» С того времени было проведено немало психологических исследований по выяснению критериев действительности, которые показали, что те многочисленные критерии, которые мы используем для ответа на вопрос: «действительное или кажущееся, реальное или иллюзорное?» применяются нами по преимуществу бессознательно. В своей статье 1990 года Штадлер (М. Stadler) и Крузе (P. Kruse) провели обзор такого рода критериев действительности. Все критерии были поделены ими на синтаксические, семантические и прагматические.