Во-первых, в подмене в такого рода высказываниях понятия «представление о действительности» понятием «действительность» и, во-вторых, в неявной подмене агностицизма солипсизмом, т.е. вместо «реальность непознаваема» говорят «реальности не существует». Таким образом, говоря о несуществовании действительности (существующего), конструктивисты добиваются сенсационного эффекта, за которым следует недоумение. Дабы избежать такого недоумения, необходимо всегда пояснять, что данное высказывание относится к той картине действительности, которую каждый из нас создает в процессе жизни (проживания) на основе непрерывной деятельности и сенсомоторного опыта. Понятно, что таких «действительностей» ровно столько, сколько во Вселенной существует когнитивных систем. Что же касается действительности как сущего, то здесь следует различать два аспекта. Во-первых, никакая действительность не может выступать в роли референтной системы, служить эталоном знания. Как неоднократно говорилось в этой работе, у нас нет прямого доступа ни к окружающему миру, ни к картинам мира других людей. Но ни в коем случае не следует из этого делать ошибочный вывод об абсолютном несуществовании какого-то мира. Более оправдано говорить о его относительном несуществовании, о незнании того, существует он или нет. Второй аспект продиктован особенностями нашего (человеческого) мышления. Мы ничего не знаем о реальности, мы не имеем возможности увидеть реальность как она есть, зато нам ничего не мешает выдумать ее, постулировать ее существование. Более того, как было показано Ротом, и что явно или имплицитно предполагается другими конструктивистами (причем всеми без исключения), постулирование реальности является логической необходимостью. Это нужно, чтобы, с одной стороны, «остановить» бесконечный рекурсивный цикл: мозг конструирует теорию мозга, в которой описывается мозг, конструирующий теорию мозга и так до бесконечности; а с другой стороны -объяснить тот факт, что наш опыт, поступки и знания не являются произвольными фантазиями, что наш организм не расплавляется в гомогенной массе первозданного хаоса, а продолжает существовать (жить) как нечто автономное и целостное. Однако, я повторяю - и это очень важно - допущение существования внешнего мира - это всего лишь допущение, предположение, конструкция.
В таком случае может возникнуть вопрос: почему бы конструирование картины действительности из первичного сенсомоторного материала, возникающего в результате столкновения организма с какими-то внешними факторами не интерпретировать как процесс познания этих факторов, а значит, и реальности? Ответ на этот вопрос состоит в том, что складывающаяся в результате этих взаимодействий картина реальности конструируется не по правилам существования внешнего мира, а по правилам функционирования (существования) живого организма (когнитивной системы). Учение об аутопоэзе говорит нам, что любой фактор среды может быть воспринят, оценен, «познан» не таковым, каков он есть, а исключительно по степени и направленности своего воздействия на живой организм. Никакого первичного понятия (идеи, эйдоса), скажем, часов не существует. Часы -это нечто такое, глядя на что (сенсорный аспект) мы выходим из дому (моторный аспект). Огонь - это нечто такое, что причиняет нам боль, если до него дотронуться. Можно видеть, с какой легкостью из таких операционистских определений «выпадает» это нечто. В наших повседневных определениях предметов и явлений мы просто забываем, не думаем об обязательности двигательной составляющей, а ведь именно она является тем фактором, который определяет, что мы видим, слышим, знаем; и именно она подчинена самым строгим образом диктату познающего организма (его аутопоэзу), а не качественному разнообразию внешней среды. Так что, если и говорить о каком-то соответствии, отражении, то, скорее, об отражении познающим организмом познающего организма (т.е. самого себя).
Выводы радикального конструктивизма могут носить и более «радикальный» характер, если не останавливаться на сугубо научной стороне данной теории познания. По сути дела, конструктивистская позиция оставляет возможность для предположения существования самых «невероятных» реальностей. Так, к примеру, мы не знаем, с какими еще факторами мы, как люди, можем столкнуться, с которыми до этого никак не взаимодействовали. И тогда мы говорим о Боге, о трансцендентных силах, об инопланетянах. Надо помнить лишь об одном существенном обстоятельстве: человек, как аутопоэтическая система, должен каким-то образом взаимодействовать с этими факторами, быть на них «настроенным». Причем речь идет не столько о порогах сенсорного восприятия, сколько о всей когнитивной феноменологии (сенсомоторной). Мы строим наш мир как трехмерный (пространственно), необратимый, с опытными данностями, описываемыми как закон тяготения, электромагнитные силы и т.д. Однако принципиально допустимы и другие реальности: с четырьмя и более измерениями, с обратимым потоком времени, без гравитации, но с другими силовыми полями. Мы никогда не сможем взаимодействовать с таким миром, ибо его когнитивные существа, чьи аутопоэтические циклы отличаются от наших, из того же самого первичного материала, что и мы, будут конструировать (или конструируют) совершенно другие реальности.
Но как только хоть в чем-то наши аутопоэтические циклы совпадут, мы тут же это почувствуем, явятся Боги и инопланетяне, мы их узнаем, так как сами же их и сконструируем из тех пертурбаций нашего собственного организма, которые они вызовут.
Операции по конструированию базовых понятий (таких как предметы, причинно-следственные связи, законы логики и т.д.) происходят вне нашего сознания, осознания того, что мы сами их порождаем. Наше мышление устроено таким образом, что свои знания мы воспринимаем как отражение внешней действительности, т.е. - так, как будто бы это в таком виде существует по ту сторону нашего сознания. Так нам удобнее. Выражать свой внутренний мир посредством категорий истина-ложь, да-нет, реальный-мнимый мы будем всегда. И в этом нет никакого противоречия, поскольку прежде, чем ответить на вопрос: «это правда, что листья зеленые, а не синие?», мы уже сконструировали сам контекст, в котором этот вопрос задается, каждое из его понятий, логическую систему «да-нет», и, естественно, возможные варианты ответов. Иллюзия сопоставления с действительностью как с референтной системой возникает от того, что одни понятия конструируются раньше других, обладают для нас большей достоверностью (проверенной на собственном сенсомоторном опыте), имеют более важное значение для нашего аутопоэза. Другие же находятся в состоянии формирования, их надо как-то вписать в уже имеющийся опыт, произвести действия, подтверждающие их пригодность. Менее устойчивые конструкции кажутся нам и менее реальными.
Таким образом, я хотел бы подчеркнуть, что эпистемология радикального конструктивизма не посягает на наше повседневное существование и обыденное мышление. Если мы говорим о Луне, как о конструкте нашего сознания, то это не значит, что она должна исчезнуть сразу же, как только мы сами того пожелаем, по велению мысли.
Однако, в нашей жизни существует огромная область, в пределах которой мы в силе менять сконструированную действительность сознательно, по своей воле. Ватцлавик уделяет такого рода конструктивизму основное внимание, обозначая его как конструктивизм коммуникационный.
В этой области конструктивистская позиция из объяснительной системы превращается в чрезвычайно мощный фактор воздействия на нашу сознательную жизнь. Если человек овладевает методикой смены своей реальности (снова-таки - картины реальности), он значительно успешнее выживает в своем окружении (удерживает свой аутопоэтический цикл). Когда начинаешь понимать, что реальность нашей сознательной жизни состоит не из объективных истин типа «на самом деле», а из мнений, оценок, интерпретаций (из того, что Ватцлавик называет реальностью второго порядка), то появляется уверенность в том, что в любой ситуации можно быть достаточно счастливым. Так, например, больным человека делает не болезнь, а ее интерпретация. Если я не собираюсь стать пилотом или чемпионом по стрельбе, то моя близорукость никоим образом не может считаться болезнью, так как на практике не существует ситуаций, в которых я бы как-то от этого страдал. Физиологические показатели тем более не имеют значения, так как, согласно метафоре Глазерсфельда, я успешно прохожу сквозь сито естественного отбора (не важно, в биологическом или социальном смысле). Не достаточно ли этого, чтобы говорить о норме, а не о болезни? Болезнью это станет на те несколько минут, когда я, забыв надеть очки, ударюсь головой о косяк. Или - а именно в этом и состоит проблема - мне об этом скажут доктора, я в это поверю и, несмотря на великолепное самочувствие, вдруг стану больным только потому, что «на самом-то деле я больной». И так во всем. Любая норма - это соответствие результата действию, а не какому-то объективному эталону. Скольких людей сделала больными одна лишь мысль о несоответствии тому, чего просто не существует!
Подводя итог сказанному, попробуем еще раз кратко определить, что включает в себя дискурс радикального конструктивизма.