нюдь не всегда соответствовало действительности — но это
задавало в обществе совершенно определенное отношение к
преступности (она ВНЕ Закона, Закон с ней борется, и, по-
скольку он a priori сильнее — победа всегда будет на его сто-
роне). Таким образом общество получало от власти знак: с
преступностью мы боремся даже на уровне борьбы видов
(ведь преступник — вроде бы даже и не человек в обычном
понимании слова).
Но при демократии преступность как бы «легитимизи-
ровалась» в сознании общества, исчезал императив «неук-
лонной борьбы с ней до полного ее искоренения».
Главная задача такой кампании, кроме облегчения су-
ществования преступной среде (ВСЕ общество, в том числе
и представители правоохранительных органов приучались
СОСУЩЕСТВОВАТЬ с преступностью; во что выливалось
такое «сосуществование» для сотрудников соответствую-
щих служб — догадаться не сложно), заключалась еще и в
создании в обществе неявной, но отчетливой и нарастающей
депрессии. Дело в том, что для любого общества, для любой
общности людей преступность — зло, однозначно подлежа-
щее искоренению. Для советского общества, воспитанного
на традиционных ценностях, во многом ориентированного
на неписаные нормы и правила («пусть в суде и не удалось
доказать, что бандит — бандит, но он должен сидеть в тюрь-
ме!»), сосуществование рядом с сильной и мощной, вызы-
вающе заметной и агрессивной преступной средой являлось
знаком, образно говоря, «конца света». Если вокруг все ру-
шится (привычная стран, привычный уклад жизни) — а бан-
диты жируют, если они грабят, убивают, насилуют, а потом
становятся «уважаемыми бизнесменами» и «законопослуш-
ными членами общества» — это общество обречено. Если
бандитизм сильнее Закона — такое общество существовать
не может. Интуитивное осознание этой истины огромным
числом людей было неявным, но совершенно отчетливым
и неизменным.
Однако сознательное «выделение» бандитизма, пози-
ционирование и «распознавание» обществом могло привес-
ти к тому, что значительные силы в стране могли бы воспро-
тивиться самоубийственной политике «реформ», ставшей
причиной невиданного разгула преступности. Общность
людей могла бы отказаться покорно идти на заклание (са-
моразрушение) и соглашаться с уничтожением страны и го-
сударственности. А ведь именно это и являлось конечной
целью «реформ» и было запрограммировано их иностран-
ными заказчиками. Животное, ведомое к месту забоя, мо-
жет начать активно сопротивляться своей неизбежной уча-
сти, если почувствует приближение смерти (в деревнях осо-
бенно ценятся те забойщики, которые, убивая животное, до
последнего момента не дают ему повода подозревать о близ-
кой гибели). В этом случае придется потратить немало сил,
чтобы справиться с «жаждой к жизни».
Безусловно, существование преступности и осознание
неприемлемости неизбежного сосуществования с нею, не
были единственными причинами депрессии социума. Наря-
ду с другими, это был мощнейший символ, знак, который не
возможно было не заметить и не «принять к сведению». И об-
щество отреагировало так, как требовалось манипуляторам.
Подавляющее число людей уверилось, что «в этих условиях с
преступностью не справится», «мы всегда будет жить рядом с
ней и под ней» и «бандиты всем заправляют в стране».
Показывая бандитов нормальными людьми, как уже от-
мечалось, манипуляторы заставляли аудиторию подсознатель-
но принимать преступников как людей нормальных, равных
себе. Они же тоже любят и страдают! — думали люди, прини-
мая в подсознании установку: преступников (и породившую
их преступность) нельзя извести, как нельзя извести НОР-
МАЛЬНЫХ людей. Ведь они — нормальные, имеют семьи, со-
всем как мы, переживают, дружат, любят и ссорятся...
Эффективность такой установки была многократно
усилена мощью информационной кампании и высочайшим
уровнем ее исполнения. Действительно — как люди могли
воспринимать преступность как нечто, подлежавшее унич-
тожению, если с экрана на них глядели такие близкие и по-
нятные, хоть и жестокие порой парни? Ну, работа у них та-
кая, жаль, конечно. Но вот они (судя по фильму) и учились
в таких же школах, как мы, и ели раньше в таких же сто-
ловых, и в армии так же служили. Их ведь такими ЖИЗНЬ
СДЕЛАЛА. «Не мы такие — жизнь такая» говорил один из
персонажей фильма «Бумер». К тому же музыкальные роли-
ки, сопровождавшие эти кадры, становились неизменно по-
пулярнейшими шлягерами — например, мелодии из «Буме-
ра», «Бригады», «Бандитского Петербурга», «Братьев». Все
это создавало устойчивое «приятие» преступности как не-
избежной черты «новой России», с которой и под которой
придется жить дальше.
Однако цивилизационные установки людей никуда не
делись; они, сохраняясь в подсознании, продолжали инфор-
мировать каждого человека: наше общество с ТАКИМ раз-
гулом преступности, с ее безнаказанностью, обречено и не-
жизнеспособно. Результатом, в том числе и этого «конфлик-
та установок», стала чудовищной силы социальная апатия и
депрессия, которые не замедлили (наряду с другими факто-
рами) сказаться на катастрофическом вымирании населения
страны, снижении качества «человеческого потенциала» и
прогрессирующей деградации России как Державы.
Вообще, в создании необходимой манипуляторам ин-
формационной атмосфере СМИ и, прежде всего телевиде-
ние, играют ключевую роль. Они могут донести до колос-
сального количества реципиентов необходимые информа-
ционные установки, создающие такую атмосферу.
Пример — показанный на телеканале РТР документаль-
ный фильм «Красный император. Жизнь и смерть Николае
Чаушеску», посвященная лидеру СРР. В этом фильме все,
связанное с жизнью и деятельностью главного героя, по-
казано в черно-белых, мрачных тонах. Вся прижизненная
хроника специально обработана с помощью компьютер-
ных технологий так, чтобы выглядеть подавляюще и удру-
чающе. Черно-белыми, «мрачно-анахроничными» показаны
даже те кадры прижизненной хроники семьи Чаушеску, ко-
торые в других передачах показывались «в цвете». Если же
показываются кадры цветные — они смыто-нечеткие, как
будто «некачественные», «со сбитой фокусировкой». При-
том что в других передачах эти же самые кадры отличаются
неплохим качеством изображения. Эта «некачественность»
вызывает неуловимое раздражение у зрителя, так как глазу
трудно «улавливать» детали видеоряда, умело «заретуши-
рованные» на компьютере. Именно так, например, демон-
стрируется встреча «двух диктаторов» — Чаушеску и Ким
Ир Сена в Пхеньяне.
В то же время все современные записи высказываний
критиков Чаушеску показаны цветными, превосходного ка-
чества. Нет ни малейшего намека на некачественность изо-
бражения; оно воспринимается исключительно легко, как
любая современная съемка. Так же хорошо, в цвете, ярко
и насыщенно, показаны кадры «народного недовольства»
в Тимишоаре. Правда, авторами «документального» филь-
ма использованы съемки послереволюционных, 1994—1996
годов походов шахтеров на Бухарест, доведенных до голода
и отчаяния хозяйничанием румынских «рыночных рефор-
маторов» (там тогда уже сидело правительство «демократа»
Илиеску — ложь прямая, 18.1, специальные эффекты, 23.2).
Путем такой подачи видеоряда создается впечатление
злобности и мрачности всего, что связано с личностью и
деятельностью Чаушеску. И наоборот — привлекательности
и «красоты» всего, что связано с «народным восстанием»
1989 года (проведенной западными спецслужбами при по-
мощи горбачевской группировки операцией).
Особенно стараются авторы документального фильма
показать «ошибочность» решения Чаушеску выплатить долг
международным структурам. Детально описывается, какие
«лишения» терпел румынский народ ради политики освобо-
ждения страны от финансово-долговой зависимости. Кад-
ры, когда диктор говорит о том, что «электричество в Ру-
мынии включалось всего на два часа в день», показаны чер-
но-белыми. В других передачах именно эти кадры показаны
цветными и очень неплохого, несмотря на почти тридцати-
летнюю давность, качества. Именно выполнение Чаушеску
своей программы освободить Румынию от долговой петли
создало страшный — для «цивилизованных» неоколониза-
торов — прецедент. Из-за него и был инспирирован воен-
ный переворот, а чета Чаушеску была расстреляна без суда
путчистами (легитимность которых немедленно призна-
ли на Западе и в разваливающемся СССР). В фильме рас-
сказ об успехе политики Чаушеску по освобождению стра-
ны от внешнего долга вынесен в конец фильма, вся кри-
тика румынского лидера показано ярко и привлекательно,
вся прижизненная хроника — мрачно и «тоталитарно». Это
создает необходимую атмосферу, благодаря которой даже
здравое решение (освободиться от финансовой кабалы над-
национальных элит) у неподготовленного зрителя вызовет
подсознательное отторжение — как и все, что так или ина-
че связано с «тоталитарным диктатором». Таким образом,
создав необходимую информационную атмосферу и отклю-
чив критическое восприятие, авторы добиваются «подсозна-
тельной легитимизации» варварского военного вмешатель-
ства Запада в жизнь суверенной державы.
Свидетелями начала раскручивания новой, массирован-
ной информационной кампании по созданию заданной ат-
мосферы мы стали не так давно, в период смерти Папы Рим-
ского Иоанна Павла II (Войтылы) и избрания его преемни-
ком Бенедикта XVI (Ратцингера).
Процесс «умирания» предыдущего «папы» освещался