Другая группа – законы, вводившие маргинальные изменения – примечательна ограниченной действенностью норм.
Ульпиан (в весьма испорченном тексте поздней эпитомы Ulp., Reg., 1,1–2) различает три вида законов, в зависимости от их санкции:
legesperfectae (законы совершенного вида), которые предусматривают ничтожность запрещенного акта;
legesminusquamperfectae (законы менее чем совершенного вида), которые устанавливают наказание (обычно штраф) за нарушение, но не лишают противозаконный акт силы;
legesimperfectae (законы несовершенного вида), которые не предусматривают никакой санкции: ни ничтожности акта, ни наказания.
Эта классификация поучительна: наличие санкции оказывается несущественным не только для естественного, но и для позитивного права, что говорит о принципиальном единстве этих выражений нормативности социальной жизни.
Как пример leximperfecta Ульпиан упоминает закон Цинция (lexCincia) 204 г. до н.э., запрещавший совершать дарения, стоимостью выше определенной (точно не известной) суммы. По другим источникам известно, что позднее претор защищал предусмотренное здесь отношение посредством искового возражения, основанного на этом законе (exceptiolegisCinciae), то есть даритель имел возможность опрокинуть иск кредитора (одаряемого), но сама сделка дарения, совершенная вопреки закону, оставалась действительной по iuscivile. В пример lexminusquamperfecta приводится закон Фурия о завещаниях (lexFuriatestamentaria) первой половины II в. до н.э., запрещавший принимать отказы по завещанию ценностью выше 1000 ассов и наказывавший нарушителя штрафом в четырехкратном размере.
Большинство известных законов III–II вв. до н.э. были legesminusquamperfectae или imperfectae. Например, закон Лэтория (lexLaetoria) 200 г., защищавший лиц моложе 25 лет от обмана, сначала предусматривал наказание нарушителя, но позже приводил к последствиям лишь в плане преторского права, то есть стал leximperfecta. Объяснение распространенности таких законов состоит в том, что законы не могли отменить эффект ритуальных форм, в которых совершались нежелательные акты, в плане iuscivile. Legesrogatae в постдецемвиральную эпоху либо вносят дополнения в существующую систему, либо устанавливают наказания за злоупотребление индивидуальной свободой распоряжения, но бессильны отменить формально безупречный акт, отвечающий фундаментальному для iuscivile принципу автономии воли. Ограниченность силы законов ставит их в один ряд с такими средствами развития iuscivile, как интерпретация юристов, преторское право и рескрипты императоров. Предпочтение интерпретаторского пути законодательному связано с естественно-правовым видением позитивной формы права как внешней по отношению к нормативной реальности, данной в самих отношениях людей. Соответственно, форма предстает зависимой непосредственно от этой реальности, а не от другой, пусть более авторитетной, формы того же порядка.
2. Исковая давность
Если законы устанавливают общезначимые ограничения произвола, гарантируя тем самым определенный уровень социальной свободы, то защита актуальных субъективных юридических ситуаций реализуется посредством организованного спора частных лиц при посредничестве особой публичной власти – судебной. Утверждая основанную на законе претензию против другого лица и выявляя в суде обоснованность этой претензии, субъект права добивается признания своего правомочия и воплощает в жизнь положение закона. На практике само существование средств защиты придавало такую действенность норме закона, что одна угроза судебного преследования зачастую обеспечивала беспрепятственное осуществление своего права.
Самостоятельное значение процессуальных средств как источников позитивного права определяется тем, что по содержанию они могут отличаться от той нормы закона, на которой они основаны, предусматривая защиту специфических отношений, в законе прямо не упомянутых.
Термин «legis actio» указывает не столько на формальный источник иска – lexpopuli, сколько на фиксированный характер самого иска: «legeagere» означает «certisverbisagere» – искать в суде посредством определенных слов фиксированного заявления (lexprivata– частного закона), текст которого почитался неизменным, как слова закона («immutabilesproindeatquelegesobservabantur», – Gai., 4,11). Продолжая эту мысль, Гай приводит замечательный пример: responsumest– дан ответ указывает на ответ понтификов на консультации как источник решения) вкладывали в них новый смысл, распространяя действие нормы на не предусмотренные в ней отношения. Так, XII таблиц упоминали только ответственность лица, порубившего деревья; развитие виноградарства поставило проблему защиты, которая была решена, не прибегая к созданию нового иска посредством распространительной интерпретации слов закона. Если Гаи видит в этом случае редкий в его время формализм, то нам следует оценить свободу толкования, которая позволяла понтификам (и республиканским prudentes, но уже менее вольно) расширять сферу защиты, не меняя слов в законных исках. Это явление показывает также, что понятие позитивной формы права не сводится к форме, в которой фиксируется норма: слова иска, оставаясь прежними, получили новое содержание, и отношение, прежде безразличное для законодателя, обрело законное признание.
Зависимость участников древнего процесса от необходимости строго соблюдать фиксированный характер слов иска –исковой формализм – оборачивается уверенностью в положительном решении суда, который столь же связан словами закона, установившего определенную санкцию за нарушение. Такая согласованность материального и процессуального аспектов правовой формы обеспечивает определенность прав и обязанностей, гарантируя одинаковую защиту всех сходных отношений.
Неудобства формализма, связанные с разрывом между словами legisactio и их новым значением, когда участники правоотношений, аналогичных предусмотренным в законе, также вынуждены вкладывать иной смысл в текст своего заявления, компенсировались стойким пиететом перед законом, который позволял воздействовать на противника не прямым указанием на несправедливость его действия, а ссылаясь на общезначимый формальный авторитет.
Исковой формализм предполагает широкую распространенность юридических знаний. Проигрыш дела при неправильно составленном иске маловероятен: такой иск не был бы принят к рассмотрению как несуществующий. Деление процесса на две части приводит к тому, что к судье дело попадает только, если спор признан достойным рассмотрения судящим магистратом. Если в современном Гаю процессе performulas иск дает претор, направляя дело к судье, то в эпоху legisactiones надлежащее оформление дела, а значит, и интерпретация содержания иска, предшествовало первой фазе процесса.
Составленные в IV в. до н.э., legisactiones стали восприниматься наравне с законами как составная часть iuscivile (D. 1,2,2,6: «pars iuris»). Отсюда – практика обнародования формул исков подобно законам.
В то же время legisactiones как форма позитивного права существенно отличаются от законов: если последние имеют значение как таковые, то иски (formaagendi) – только когда их применяют. Помимо прикладного значения, самостоятельность этой формы ограничена ее зависимостью от интерпретаторской деятельности понтификов, то есть от другого источника позитивного права – авторитета юристов.
3.Правовое положение латинов и перегринов
Гражданская эксклюзивность iuscivile, которая была доступна исключительно римским гражданам, предопределяла особый гражданско-правовой статус неграждан (hostes, peregrini), допустимость правильных сделок с которыми – commercium– специально устанавливалась законом. Уже законы XII таблиц предусматривали доступность торжественных юридических актов («iusman <cipii>» – Fest., p. 472 Lindsay) некоторым категориям иностранцев (FORT1 SANATI– XII tab., 1,5), связанных с римским народом договором о дружбе (amicitia– Fest., р. 474 L), а также возможность судебного разбирательства с чужестранцем (STATUSDIESCUMHOSTE– Cic., deoff., 1,12,37; Fest., p. 414 L). Постепенно вырабатывается общая дифференциация иностранцев по категориям в соответствии с их статусом. На место аморфного «hostis», ситуативно обозначавшего то друга, то воюющего врага («perduellis» – Varro., de 1. 1., 5,3; D. 50,16,234 рг), приходит терминологическая определенность в различении степени близости прав иностранцев к правам римских граждан.
Наибольшей близостью к римским гражданам отличались Latiniprisci (древние латины) – граждане городов в Лации, которые входили в Латинскую лигу во главе с Римом и после ее распада в 338 г. до н.э. удержали те права, которыми их общины пользовались с 493 г. до н.э. по foedusCassianum. Эти латины располагали «правом заключать сделки iuriscivilis с римлянами (iuscommercii), селиться в Риме (как и в любом другом городе Лиги), становясь римскими оажданами (iusmigrandi), а также вступать в законный брак с римлянами (iusconubii).
В эпоху Республики (до середины 11 в. до н.э.) римляне создавали на завоеванных землях колонии, наделяя колонистов статусом латинских граждан – coloniiciviumLatinorum. После 338 г. граждане этих колоний стали рассматриваться как особая категория – Latinicoloniarii. Располагая iuscommercii и iusmigrandi, они обычно были лишены iusconubii (если оно им не было специально предоставлено – Gai. 1,56–57; Dip., Reg., 5,4). В эту эпоху латины, достигшие высших должностей в своих общинах, получали римское гражданство (Gai., 1,96) и могли продолжить политическую карьеру в Риме: так называемоеiushonorum. Результатом было фактическое двойное гражданство политической элиты (ordodecurionum) латинских городов и колоний, которое, однако, не воспринималось таким образом (Cic., proBalb., 45), поскольку сами Latinicoloniarii были обычно выходцами из Рима. Если добавить к этомуiussuffragii– право голосовать в народном собрании в Риме (в случае присутствия), которым располагали граждане латинских городов и колоний, – станет понятно, насколько несущественным было различие между римским и латинским гражданством, почему одно беспрепятственно переходило в другое.