И Иисус пошел со стражником, и когда подошел ко дворцу, Пилат встретил его у ворот и сказал: "Молодой человек, у меня есть слово к тебе, которое послужит тебе добром. Я наблюдал за твоими делами и словами три года и больше. И я часто вставал на твою защиту, когда твои соотечественники были готовы побить тебя камнями, как преступника. Но сейчас священники, книжники и фарисеи возбудили простой народ до состояния бешеного неистовства и жестокости, и они намереваются лишить тебя жизни за то, что, как они говорят, ты клялся снести их храм, изменить законы Моисея, свергнуть фарисеев и священников и самому занять престол. И они утверждают, что ты в союзе с Римом. Сейчас все улицы Иерусалима заполнены ордой обезумевших людей, которые жаждут пролить твою кровь.
Для тебя нет иного спасения, как побег; не дожидайся рассвета, ты знаешь дорогу к границе этой проклятой страны. У меня есть небольшой отряд конных стражников, хорошо вооруженных, и они увезут тебя от опасности. Ты не должен оставаться здесь, молодой человек, но должен подниматься и идти".
И сказал Иисус: "Благородного князя имеет кесарь в Понтии Пилате, и по рассуждению мирского человека в твоих словах - соль мудрости человеческой. Но по рассуждению Христа твои слова неразумны. Трус бежит, когда приходит опасность. Но тот, кто пришел отыскать и спасти потерянных, должен отдать свою жизнь в добровольную жертву за тех, кого он пришел найти и спасти.
Прежде, чем закончится Пасха, весь этот народ осквернится пролитием невинной крови, уже теперь убийцы у дверей".
Пилат сказал: "Этого не будет, меч Рима обнажится для спасения твоей жизни".
И сказал Иисус: "Нет, Пилат, нет. Во всем мире нет воинства столь большого, чтобы спасти мою жизнь".
И Иисус простился с правителем и пошел своим путем. Но Пилат послал с ним двух стражников, чтобы Он не лопал в руки тех, кто хочет лишить его жизни.
Но в тот же момент Иисус исчез. Стражники больше его не видели. И вскоре он достиг ручья в Кедроне, где были Одиннадцать. Там сразу же за ручьем, был фруктовый сад и дом массалийца, в котором часто бывал Иисус. Массалиец был его другом, и он верил, что Иисус есть Христос, о приходе которого задолго до того возвестили пророки Иудеи.
Во фруктовом саду был священный холм. Массалиец называл это место Гефсимания.
Ночь была темна, а во фруктовом саду было вдвойне темно, и Иисус велел восьми ученикам ждать внизу у ручья". Я упускаю эпизод "моления о Чаше" [ЛВ. 18.163.1-28]. Это одно из самых глубоких переживаний Иисуса. Ниже я выскажу свое понимание миссии Христа. А пока вернемся в Гефсиманский сад.
"Господь с одиннадцатью были во фруктовом саду массалийца, и когда они разговаривали, они увидели множество людей с фонарями, мечами и кольями, приближавшихся к ним.
И сказал Иисус: "Вот посланцы злодея! А Иуда указывает путь".
И ученики сказали: "Господь, бежим, чтобы спасти наши жизни".
И Иисус сказал: "Зачем мы будем спасать наши жизни бегством, если это исполнение слов пророков и провидцев?". И Иисус вышел один навстречу тем людям. И когда они подошли. Он сказал: "Зачем вы здесь, люди? Кого вы ищете?".
И они ответили: "Мы ищем человека из Галилеи. Мы ищем Иисуса, который называет себя Христом".
И Иисус ответил: "Это Я".
И он поднял руки и могущественной мыслью привел эфир в состояние света, и весь фруктовый сад озарился светом.
Обезумевшие люди отпрянули, и многие побежали и не останавливались до самого Иерусалима, а другие пали ниц на землю. Самые храбрые и жестокие остались. И когда свет ослабел. Господь спросил опять: "Кого вы ищите?" И Анания сказал: "Мы ищем человека из Галилеи, мы ищем Иисуса, того, кто называет себя Христом".
И ответил Иисус: "Я уже раз сказал вам, а теперь говорю снова, что это Я".
Иуда стоял возле Анании, но потом отошел и, подойдя к Господу сзади, сказал: "Мой Господь". И поцеловал его в знак того, что это Иисус, которого они ищут.
И сказал Иисус: "Ты, Искариот, поцелуем ли предаешь своего Учителя? Это должно свершиться, но горе тому, кто предает Господа своего. Твоя плотская алчность притупила совесть твою, и ты не знаешь, что делаешь. Но скоро совесть твоя заявит о себе, и в раскаянии ты завершишь свой срок и лишишь себя жизни".
Тогда подошли его одиннадцать, схватили Иуду и хотели наказать его, но Иисус сказал: "Вы не должны причинять вреда этому человеку, не вам судить его, совесть - судья его, она приговорит его и он сам казнит себя".
А потом толпа под предводительством Малха, слуги Каиафы, схватила Иисуса, и его заковали в цепи.
И сказал Иисус: "Почему вы пришли во мраке ночи с мечами и кольями взять меня в этом священном месте? Разве не говорил я в открытых местах Иерусалима? Разве я не исцелял ваших больных, не открывал глаза слепым, не избавлял хромых и глухих? Вы могли найти меня в любой день. И теперь хотите сковать меня цепями. Что эти цепи, как не связка соломы?". И он поднял руки, цепи сломались и упали на землю.
И Малха подумал, что Господь побежит, спасая свою жизнь, и колом хотел ударить его в лицо. У Петра был меч, и, подбежав, он ударил этого человека и ранил его.
Но Иисус сказал: "Стой, Петр, стой, положи свой меч, вы не призваны биться с мечами и кольями. Взявшийся за меч от меча и погибнет. Я не нуждаюсь в защите сынов человеческих, ибо я мог бы призвать и более того, двенадцать легионов посланцев Божиих, которые пришли бы и встали на мою защиту, но это было бы нехорошо".
А потом Он сказал Малху: "Человек, я не хотел, чтобы тебе повредили". И он возложил свою руку, и исцелил рану, нанесенную Петром. И сказал Иисус: "Не беспокойтесь, я не вырвусь от вас и не сбегу, спасая свою жизнь. Я не желаю спасать свою жизнь, делайте со мной, что хотите".
И тогда они кинулись, чтобы схватить одиннадцать учеников, отвести их и представить перед судом, как сообщников Иисуса в его преступлениях.
Но все ученики покинули Иисуса, и убежали, спасая свои жизни.
Иоанн был последним из убегавших. Его схватили и изорвали в клочья его одежду, но он спасся нагим.
Массалиец увидел этого человека, взял его в свой дом и дал ему другую одежду. И тогда он последовал за теми, кто увел Господа. И Петр устыдился своей слабости и, придя в себя, присоединился к Иоанну, последовал за толпой и пришел в Иерусалим" [ЛВ. 18.164.1-33].
Суд над Иисусом подробно изложен в Евангельских свидетельствах. И все-таки я хочу дать еще раз слово Мережковскому: "В верхней части города, близ храма, в доме-дворце Каиафы собралось по второму пению петухов семьдесят членов Синедриона - нужное по закону число для Верховного суда над "богохульником".
В доме этом, как во всех иудейских старых, почтенных домах, пахло кипарисовым деревом, розовой водой, чесночно-рыбьей кухней и ладаном. Голые белые стены, отражавшие свет множества ярко пламенеющих лампад и восковых свечей, украшены были только наверху, под самым потолком, сделанной красноватым золотом вязью тех самых священных письмен, которыми издревле Господь начертал на Скрижалях Моисея, слова Закона: "Слушай, Израиль. Я есть Бог Твой Единый".
Сидя с поджатыми ногами на коврах и низких ложах, полукругом, так, чтобы видеть друг друга в лицо и нелицеприятно судить, семьдесят членов Синедриона ждали Узника: знали, что Он уже схвачен.
Здесь ли, между ними, первосвященник Ганан или не здесь - никто не знал, но то, что, может быть, невидимо присутствует, еще грознее было для них, чем если бы присутствовал видимо. Чудилось всем между складок тяжелой завесы в глубине палаты всеслышащее ухо, всевидящий глаз. Узника ввели и поставили на возвышении в середине полукруга между двух ярко пламенеющих в уровень лица Его восковых свечей в высоких серебряных свечниках. Туго связанные на руках веревки развязали; красные от них, вдавились запястья на смугло-бледной коже рук. Прямо повисли руки; складки одежд легли прямо; кисточки голубой шерсти, капаффы, по краям одежды могли бы напомнить судьям, что учителя Израиля судят Учителя. Тихое лицо Его спокойно, просто такое же точно, с каким Он, сидя с ними, каждый день учил народ в храме; точно такое же лицо и совсем другое, новое, страшное, ни на одно из человеческих лиц не похожее. Веки на глаза опустились так тяжело, что, казалось, уже никогда не подымутся; так крепко сомкнулись уста, что казалось, не разомкнутся уже никогда.
Тихо сделалось от этого лица и страшно; камнем навалилось молчание на всех; вспомнился, может быть, "камень, который отвергли строители: на кого упадет, того раздавит" (Лук. 20, 17-18). Все вздохнули с облегчением, когда начался допрос свидетелей.
"Первосвященники же, и старейшины, и весь Синедрион искали свидетельства против Иисуса... и не находили (Мат. 26,59-60). Ибо многие свидетельствовали на Него, но свидетельства эти были между собою не согласны (Map. 14,56).... Но наконец, пришли два свидетеля и сказали (Мат. 27,60-61).; "Мы слышали как Он говорил: "Я разрушу храм сей, рукотворный, и через три дня воздвигну другой, нерукотворный".
Но и их свидетельства были между собою не согласны (Map. 14,59). "Правду ли он говорит или неправду?" - спрашивал Иисуса после каждого свидетеля председатель суда, первосвященник Каиафа. Но Иисус молчал, и снова наваливалась камнем тяжесть молчания на всех.
Понял, наконец, Каиафа; поняли все: могут убить Его, но осудить не могут. Сильно было некогда слово Его, неодолимо, а теперь еще неодолимее молчание. Вспомнили, может быть: "Никогда человек не говорил так, как этот Человек" (Иоан. 7, 46). Никогда человек не молчал так, как молчал этот Человек. А если подслушивал Гапан, то понял и он, что семьдесят судий - мудрецов - семьдесят глупцов и он сам - глупец, предал истину на поругание Лжецу, закон - Беззаконнику. Что же делать, мудрый не знал; знал тот, кого Гапан считал "дураком", слепым орудием воли своей, в кукольном театре пляшущей на невидимых ниточках куколкой. Снова и теперь, на явном допросе, как на тайном, мудрого спас дурак.