И вот диакон Кураев действительно безупречно формулирует идею церковных фундаменталистов, оправдывающих преступления западной церкви в течение последнего тысячелетия, и в целом не многим отличающуюся от доктрины "истинных арийцев" с их принудительной стерилизацией, концлагерями и газовыми печами:
"Представьте, что на Земле произошла ядерная война... Правительство, возглавляющее остатки человечества, принимает жестокое решение. Избирается один небольшой участочек земли ("шесть соток"). С него срезается верхний зараженный слой почвы. Обнажившиеся глубинные слои выжигаются и прокаливаются огнем – чтобы никаких следов радиации не осталось в этой земле. На очищенное место высыпается здоровая земля с космической станции. В нее засеиваются здоровые же семена... А по периметру ставится охрана – чтобы никто из людей или из зверей не ворвался и не растоптал эту уникальную делянку. Чтобы даже пыльца от мутантов не залетала сюда, и чтобы ветры не приносили радиационную пыль, делянка обносится прозрачным шатром. И все же... и здесь время от времени появляются мутанты. Когда тот или иной побег... проявляет склонность ко все тем же печальным мутациям, садовник безжалостно отрезает его и сжигает засохшие или мутировавшие колоски и ветви...
В конце концов среди этих первоначально многотысячных побегов одна веточка принесла тот плод, ради которого и существовало это странное земледелие. Этот плод можно вынести за пределы опытной станции и раздать всем желающим ... Вот фундаментальная разница в христианском понимании истории Израиля и в иудейском, – торжественно возглашает Кураев. – ...Надо иметь изрядно помраченные совесть и рассудок, чтобы обвинять христиан в том, что они, дескать, украли у евреев Библию и пророков. Не украли, а сохранили", – заканчивает диакон.
Можно только порадоваться, что этим "садовником" не стал диакон Кураев!
То, что человек деградировавших великих культур древности привык переносить на высшие силы свое невежественное и варварское представление о мире и морали – дело не новое, – подобное было свойственно в большей или меньшей мере любой массовой религии. И в этом мы, может быть, не усмотрели большой беды, если бы отдельные священнослужители самочинно не присваивали себе прав такого божества на вершение судилищ, устраивая на земле свои маленькие и большие аутодафе и освенцимы.
Кураев прав. Нельзя не согласиться, что наиболее воинствующая догматика Западной церкви именно так понимала Бога и Его методы господства. Там также "любовь" била через край: среди сжигаемых на кострах инквизиции были дети; их перед казнью, в сторонке от остальных, исповедывали священники Общества Иисуса (иезуиты). Какие просьбы для Бога слышали эти "божьи садовники" из уст невинных малюток? Очевидно, иезуиты так же специфически понимали слова Иисуса: "пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им; ибо таковых есть Царствие Божие" (Мк. 10:14).
Однако вернемся к сравнительному религиоведению Кураева и его книге "Если Бог есть любовь". Если оставить в стороне нравственную сторону суждений диакона, то в научном смысле (ведь Кураев еще и профессор) можно отметить, что у диакона не научный, а поистине поверхностный подход к рассматриваемому предмету, т.е. вынесение суждений об иных доктринах и верованиях на основе чужих мнений. Для понимания духа совсем иной, т.е. восточной религиозной культуры, мало будет даже кропотливого прочтения бесчисленных письменных источников. Необходимо проникнуться, вжиться в совершенно другую культуру. Для восприятия Вед и Учения Будды надо открыть сердце, т.е. проникнуться любовью к далеким народам, их обрядам, храмам, философии. Много ли можно понять, например, о таинстве православного причастия, начитавшись лишь одних книг, да еще и предпосылая чтению агрессивную ненависть и неприятие, какие наблюдаемы у Кураева по отношению к восточным религиям и практикам? Диакон в лучших традициях "научного атеизма" принижает восточные религии и их эзотеризм, совершенно не владея рассматриваемым предметом. В его критике наблюдается странная для священника черта: она поразительным образом напоминает хлесткую пропаганду научного атеизма былых времен, целью которой было низвергнуть идею Бога. Заметным отличительным признаком примитивной антирелигиозной пропаганды тех времен было то, что сваливались в общую кучу и преступления отдельных священноначальников, и темные суеверия народа, и святое предание первооснователей. При этом, в отношении христианства, никогда атеистический спор не касался сущности святоотеческой религиозной мысли и праведного пути. Восточные религии критика атеизма затрагивала меньше, чем христианство, видимо, за малой их изученностью, а также за меньшей актуальностью. Но и здесь за основу критики бралось не подлинное содержание восточных религий, а их обрядовые или еще чаще – народно-фольклорные представления.
Кураев на восточные религии перенес тот же самый грубо-атеистический метод и аргументацию, которые были свойственны "научному атеизму" в отношении христианства. Если внимательно проанализировать его критику, то окажется, что иные религии поклоняются другим (не Христу) богам, а так как Бог, Всевышний – один, то, собственно, иные религии и не поклоняются Богу. Последовательно довести цепь умозаключений, свойственную дьяволоборческой богословской апологетике о том, что "если поклоняются не Богу, то кому?" – каждый читатель может сам. Но даже без столь радикального вывода (ну, в конце концов, бoльшая часть может и заблуждаться и лишь пoпусту возносить молитвы никому), игнорирование нетождественности подлинно сакрального профанному и фольклорно-бутофорскому – характерная черта поверхностного религиоведения и тех, кто вообще с трудом способен допустить существование трансцендентного.
О таком понимании всех-отрицающего богословия говорил о.Георгий Чистяков: "Вообще их писания удивительно похожи на журналы "Коммунист", "Политическое самообразование" и на другие выходившие под эгидой ЦК КПСС издания. Их авторы тоже везде и во всем видели врагов и тоже пугали читателей губительностью любого уклонения от марксизма-ленинизма. Увы, до сих пор я не встретил пока еще ни одного человека, который пришел к православию благодаря книжечкам такого рода... Когда мы заявляем, что православие – это единственно верный святоотеческому преданию и единственно правильный способ веры, мы оказываемся учениками, увы, не святых отцов, а Суслова, Жданова, Андропова и прочих партийных идеологов, тех, кто насаждал марксизм, настаивая на том, что это единственно правильное и единственно научное мировоззрение. Монополия на истину вообще крайне опасна, ибо делает нас жесткими и жестокими, но, к сожалению, очень удобна, ибо освобождает от необходимости думать, выбирать и брать на себя личную ответственность за принятие тех или иных решений. Я уже не говорю о том, что она истину просто и сразу убивает, ибо истина может быть только свободной".
Сама постановка проблематики религиоведения, т.е. изучения народных религий, еще не означает, что религаре (связь с богом), в иных формах, кроме как канонически-церковных, не существует или невозможна. Положение в этом вопросе можно сравнить с наукой – здесь также глупо утверждать тождественность науки системе академий и отраслевых научно-исследовательских институтов, несмотря на доминирующий вес последних. И еще более глупо судить о науке по конъюнктурной и политически-окрашенной деятельности отдельных ее начальствующих бюрократов.
Но, впрочем, что мы знаем о традиционной доктрине христианской церкви, о центральном и главном вопросе, волнующем каждого человека, – о бытии после смерти, на пути к которому обязательной инстанцией должна оказаться церковь? Известного богослова протоиерея Георгия Флоровского, попрекаемого реакционерами за его либерализм, никак нельзя обвинить в слепом догматизме. Но и он в своей статье "Долина смертной тени" подчеркивает отличие ортодоксального взгляда на вопрос о посмертном существовании от общепринятого (или приписываемого "взглядам Церкви"), что может удивить не искушенного в догматике читателя:
"Смеpть – неизбежный конец, полное кpyшение всех человеческих чаяний и стpемлений. Смеpть есть следствие гpеха, есть результат падения пpаpодителей. Смеpть не создана Богом. Смеpти не было места в Божественном Замысле yстpойства миpа. Умереть былo неноpмально и неестественно для человека. Смеpть была неестественным удалением от Бога, Твоpца и Господа человеков, даже физическая смерть, т.е. разделение дyши и тела. Человеческая смеpтность – это позоp, "возмездие за гpех" (Рим. 6:23).
Большинством современных хpистиан, – продолжает Флоровский, – такое, библейское, понимание смеpти yтеpяно. Смеpть воспринимается, скоpее, как освобождение бессмеpтной дyши из-под непосильного pабства телy. Однако, это кpайне pаспpостpаненное отношение к смеpти совеpшенно чyждо дyхy Св. Писания. Hа самом деле это гpеческая (эллинская), языческая точка зpения.
Меpтвый человек yже не человек в полном смысле этого слова. Потомy что человек – не бестелесный дyх. Тело и дyша сохpаняют единое целое, они пpинадлежат дpyг дpyгy. Их pазделение есть искажение человеческого существа. "Развоплощенная" душа – всего лишь дух. Бездyшное тело – всего лишь меpтвая плоть. "Ибо в смеpти нет памятования о Тебе, во гpобе кто бyдет славить Тебя?" (ПС.6:6)...
А славное дpевнее пpоpочество (о втором пришествии Христа, – авт.) исполнится снова. "...Вот, Я откpою гpобы ваши и выведy вас, Hаpод Мой, из гpобов ваших и выведy вас в землю Изpаилевy... И yзнаете, что Я, Господь сказал это – и сделал, говоpит Господь" (Иезек. 37:12,14) ".
Отрывок этот мы привели для тех, кто сегодня, совершенно не зная Православного догмата, утверждает – "мы тоже православные". Вот в этом-то и весь вопрос – какое оно, Православие?! Например, высоко чтимый на Руси заволжский старец Нил Сорский (1433-1598), проповедник в русском монашестве традиции исихазма, в завещании от своих учеников потребовал после своей смерти выбросить его тело в пустыни, т.е. в лесной чаще, на съедение зверям и птицам, ибо это тело "согрешило много перед лицем Господним и не достойно погребения". Несмотря на кажущуюся противоположность святоотеческого учения о воскрешении из гробов и учения о реинкарнации (не в вульгарном, конечно, представлении, как о "перепрыгивании из тела в тело"), в них заложена одна и та же мысль. Сегодня церковь уже не предполагает, исходя из буквального чтения Евангелия, нарастание на полуистлевших костях в гробах цветущей плоти (тем более, что человек мог от рождения быть уродом и инвалидом, без рук или без ног). Как речь идет о "новой земле", которая грядет со Вторым Пришествием, так и о "новом теле". С другой стороны, концепция реинкарнации никогда не утверждала, что воплощения человеческой индивидуальности в разные личности тождественны друг другу. Говорится иное, что осознание индивидуальности самой себя в своей самоцельности и полноте всех прежних воплощений – величайшее событие, венец эволюции духовной монады. Данное можно было бы рассматривать как сходное с христианским иносказанием о воскрешении в новых телах. Ибо провозглашено Апостолом Павлом: "Но скажу вам, братия, что плоть и кровь не могут наследовать Царствия Божия, и тление не наследует нетления. Говорю вам тайну: не умрем, но все изменимся; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся. Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в бессмертное. Когда же тленное сие облечется в нетление и смертное сие облечется в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: "поглощена смерть победою" (Исаия, 25:8.)". 1 Кор. 15:50-54.