Таким образом, указанные антиномии, являясь внутренним стимулом развития языка, способствуют как появлению лакун в лексике, так и их элиминированию. Внутрисистемные преобразования в языке “...могут быть результатом отсутствия порождающей функции языковой системы, тенденции к экономии средств выражения, их унификации или повышения их выразительного потенциала, эстетических качеств (ср. лексикализацию сочетаний, сложных слов и основ, аббревиацию, развитие переносных, образных, метонимических, распространительных и т.д. употреблений, взаимодействие единиц синонимического ряда, стилистических вариантов и т.д.). Они могут быть результатом действия порождающей функции речевой реализации языка (ср. стереотипизацию линейных фрагментов речи, превращение их в идиоматические выражения). Сюда же следует отнести перераспределение языковых средств в видах и жанрах речи” /152, с. 6/.
Автономные процессы внутри лексической подсистемы языка, направленные на совершенствование системы обозначений, приняты нами как исходные моменты для выделения типологии лакун.
3. Концепты: иллогизмы и лакуны
В языке есть множество лексических лакун, т.е. отсутствующих названий (например, нет обозначения понятия говорить правду, нет слова для обозначения периода отдыха в конце недели (ср. уикенд - англ.), нет однословного наименования для крутой тропинки, крутого участка дороги (ср. raidillon - фр.), лесной тропинки ( ср. routin - фр.) и т.д.), однако это никак не свидетельствует о том, что в сознании носителей языка отсутствуют соответствующие концепты (мыслительные образы).
По данным А.А.Залевской, когда испытуемых просят вспомнить те или иные слова, предъявляемые им в эксперименте, они часто осуществляют подмену слова на близкие по значению - следовательно, в сознании испытуемых представлен концепт, а к нему уже подбирается подходящее слово.
Об этом же пишет Е.М.Верещагин: “Многочисленны свидетельства о том, как трудно подобрать нужное слово для выражения мысли... Субъективно переживание “мук слова” сводится к тому, что человек обладает “мыслью”, для которой не находится слова...” /37, с. 44/.
Вспоминая забытое слово, мы отчетливо осознаем, представляем ментальный образ (концепт), который нам нужно выразить адекватным словом, и перебираем подходящие слова. Вот как описывает этот процесс американский психолог У.Джеймс: “Допустим, мы пытаемся вспомнить забытое имя. В нашем сознании существует как бы провал... но эта пустота чрезвычайно активна. Если нам в голову приходит неверное слово, эта уникальная пустота немедленно срабатывает, отвергая его”. Это значит, что в действительности в нашей памяти имеют место не пустоты, а концепты - образы, которые “ищут” себе форму языкового выражения /цит. по 358, с. 22/. Следовательно, в лексической системе нашего языка есть активные, “живые” провалы, впадины, углубления, заполненные скрытыми “заместителями”, подстановками значений, некоторыми их “потенциями”, облегчающими общение и тесно связанными с человеком, с его национальным, культурным, возрастным и прочим опытом /177, c. 6/. Это и есть лакуны - виртуальные единицы, идеальные сущности, семемы, не имеющие физического воплощения в виде лексем, но способные проявиться на уровне синтаксической объективации в случае коммуникативной релевантности концепта.
Однако есть в лексемном массиве языка пустые ячейки иного рода. Например, в обследованном нами лексико-семантическом поле “Птицы” отсутствуют названия помещения (вместилища) для воробьев, ворон, сорок, галок, соловьев, снегирей, дятлов, жаворонков, кукушек, чаек, ласточек, цапель и многих других птиц, не разводимых человеком и не живущих в неволе (ср., однако, курятник, гусятник, голубятня, попугайник и др.). Наблюдаются как бы “мертвые” зоны, смысловые провалы, обусловленные семантическим запретом и коммуникативно неактуальные.
Двоякого рода пустоты обнаруживаются и в мотивированных наименованиями птиц названиях мяса из них: ворона - #, воробей -#, соловей - #, сова - #, грач - #, жаворонок - #, аист - #, куропатка - Æ, вальдшнеп - Æ, кряква - Æ, дрофа - #, свиязь - Æ, ласточка - #, малиновка - #, тетерев - Æ, стервятник - #, могильник - #, бекас - Æ, чибис - Æ, перепел - Æ, горлица - Æ, сойка - Æ, зарянка - #, пеночка - # и др.
Знаком Æ здесь отмечены значимые (виртуальные) пустоты (семема есть, но лексически не выражена). Как указывалось ранее /Ракушанова, 1988/, мясо куропаток, вальдшнепов, крякв, соек, бекасов, перепелов, свиязей, чибисов, горлиц и некоторых других птиц издавна употребляется на Руси в пищу, однако в языке имеются только описательные наименования указанной дичи при том, что существуют узуальные единицы голубятина, гусятина, утятина, курятина, фазанина, чирятина. Знаком # отмечены иллогичные (противоречащие логике) пустоты (концепт без семемы и лексемы, потому невозможен их словесный коррелят): мясо стервятников, дроф, сов, филинов, ворон, сорок, соловьев и т.д. несъедобно или не принято в русской кулинарной традиции.
Еще более показательно отсутствие однословных наименований для обозначения наливок, настоек, хмельных медов, мотивированных названиями растений, на основе которых изготавливаются домашние крепленые напитки из плодов: яблони - яблоновка, груши - грушовка, вишни - вишневка, вишняк, смородины - смородиновка, сливы - сливянка, липы - липец (мед и медовый напиток), рябины - рябиновка; из трав: зверобоя - зверобой, зубровки - зубровка (настойки), но малина - Æ, крыжовник - Æ, черемуха - Æ, черника - Æ, черешня - Æ, земляника - Æ, клубника - Æ, клюква - Æ, голубика - Æ, фасоль - #, белена - #, бузина - #, свекла - свекольник (квас, суп), облепиха - Æ, паслен - Æ, калина - Æ, подсолнух - #, ранет - Æ, дуб - Æ (мед дубовый), береза - Æ (березовый сок, березовый мед) и т.д.
Из 151 обследованного наименования растений только указанные 9 мотивированных растениями названий напитков зафиксированы толковыми словарями русского языка. Здесь также наблюдаются как значимые пустоты, так и иллогичные отсутствия мотивированных растениями наименований (не готовятся напитки на ядовитых травах, несъедобных ягодах). В отличие от лакун (виртуальных единиц) иллогизмы обусловлены невозможностью существования денотата или его невостребованностью в реальной действительности. В аспекте выделения двух пар признаков, сформулированных Н.Ф.Клименко: осуществленные - неосуществленные слова и возможные (осуществимые) - невозможные (неосуществимые) /144, c. 87; 184/ иллогизмы должны быть отнесены к последним. В матрице же лингвистического существования лексико-семантических единиц А.А.Кретова - к “неосуществленным, невозможным = ирреальным единицам” /155, c. 170/.
Лакуной принято считать отсутствие языковой единицы в системе языка. Это расхожее и слишком общее толкование термина требует уточнения на основе понятий “семема” и “концепт” в традиции С.А. Аскольдова-Алексеева, продолженного Ю.С.Степановым и Д.С. Лихачевым, а также Е.С.Кубряковой, Р.М.Фрумкиной, П.В.Чесноковым, Л.О.Чернейко, З.Д.Поповой, З.А.Харитончик, Т.Н.Ушаковой, Е.В.Рахлиной, Б.Ф.Ломовым, И.А.Стерниным, В.З.Демьянковым, М.А.Холодной, А.П.Бабушкиным, О.Н.Чарыковой, В.Б.Гольдберг, В.И.Убийко, Н.С.Поповой, Л.И.Зубковой, Ю.Т. Листровой-Правда и др. Опираясь на основные положения статьи “Концепт и слово” С.А.Аскольдова-Алексеева, Д.С.Лихачев развивает его идею о “мысленном образовании, которое замещает нам в процессе мысли неопределенное множество предметов одного и того же рода”. Это мысленное образование и есть концепт /цит. по 177, с. 4/.
Соглашаясь с С.А.Аскольдовым-Алексеевым по основным положениям его статьи, Д.С.Лихачев считает, что концепт существует не для самого слова, а, во-первых, для каждого основного (словарного) значения слова отдельно и, во-вторых, предлагает считать концепт своего рода “алгебраическим выражением” значения, которым мы оперируем в письменной и устной речи.
Итак, Д.С.Лихачев в словарном запасе языка четко выделяет четыре уровня: 1) сам словарный запас (включая фразеологизмы); 2) значения словарного типа, примерно так, как они определяются словарями; 3) концепты - некоторые подстановки значений, скрытые в тексте “заместители”, некие “потенции” значений, облегчающие общение; 4) концепты отдельных значений слов, которые зависят друг от друга, составляют некие целостности, и представляют собой концептосферу. Богатство языка определяется на всех четырех уровнях: самого запаса слов; богатства значений и нюансов значений, разнообразия словоупотреблений и пр.; отдельных концептов; совокупности концептов - концептосфер.
А.П.Бабушкин не без основания считает бесспорным, что “концепты как структуры представления знаний являются идеальными сущностями”. Он предлагает пронаблюдать “чистый срез” концепта на примере так называемых “мифем” - пустых понятий, или понятий с нулевым объемом, фактов воображения, не имеющих соответствующего оригинала в окружающем нас мире (кентавр, русалка, леший, домовой, дракон и др.). Каждый носитель языка, реализуя в сознании тот или иной концепт, вносит в его объективное содержание элементы субъективного опыта /9, c. 117; 10, с. 5, 7/.
Как показали многочисленные исследования /11, 46, 49, 67, 77, 126, 133, 158, 204, 235, 239, 245, 254, 289, 306, 321, 329/, отражение мира в сознании человека осуществляется посредством не одинаковых, а разных по своей организации концептов, разных по содержанию, разнотипных по способу репрезентации /11, c. 41/: мыслительные картинки, схемы, фреймы, сценарии или скрипты и др. Концепты многих абстрактных имен можно назвать “калейдоскопическими” по той причине, что они бывают окрашены то “картиночной” образностью, то реализуются как “схемы”, то как целые “сценарии” /10, c. 7 - 11/.