Екатерина решилась остаться три дня в Смоленске. Это отдалило наше прибытие в Киев, где нас ожидало множество приезжих со всех сторон Европы. Государыня, помолившись в соборе, удалилась в свой дворец. Но на другой день она принимала дворянство, городские власти, купечество, духовенство, а вечером дала пышный бал, на котором было до трехсот дам в богатых нарядах; они показали нам, до какой степени внутри империи дошло подражание роскоши, модам и приемам, которые встречаешь при блистательнейших дворах европейских. Наружность во всем выражала образование, но за этим легким покровом внимательный наблюдатель мог легко открыть следы старобытной Московии».[47] Признавая всё это, он считает нужным привести, на мой взгляд, довольно забавный случай, который рассказала ему сама императрица. ««Господин де ла Ривиер, — рассказывала императрица, — недолго собирался и по приезде своем немедленно нанял три смежных дома, тотчас же переделал их совершенно и из парадных покоев поделал приемные залы, а из прочих — комнаты для присутствия. Философ вообразил себе, что я призвала его в помощь мне для управления империею и для того, чтобы он сообщил нам свои познания и извлек нас из тьмы невежества. Он над всеми этими комнатами прибил надписи пребольшими буквами: Департамент внутренних дел, Департамент торговли, Департамент юстиции, Департамент финансов, Отделение для сбора податей и пр. Вместе с тем он приглашал многих из жителей столицы, русских и иноземцев, которых ему представили как людей сведущих, явиться к нему для занятия различных должностей соответственно их способностям. Все это наделало шуму в Москве, и так как все знали, что он приехал по моей воле, то нашлись доверчивые люди, которые уже заранее старались к нему подделаться. Между тем я приехала и прекратила эту комедию. Я вывела законодателя из заблуждения. Несколько раз поговорила я с ним о его сочинении, и рассуждения его, признаюсь, мне понравились, потому что он был неглуп, но только честолюбие немного помутило его разум. Я, как следует, заплатила за все его издержки, и мы расстались довольные друг другом. Он оставил намерение быть первым министром и уехал довольный как писатель, но несколько пристыженный как философ, которого честолюбие завело слишком далеко». На этот же случай намекала Екатерина, когда писала к Вольтеру: «Г. де ла Ривиер приехал к нам законодателем. Он полагал, что мы ходим на четвереньках, и был так любезен, что потрудился приехать из Мартиники, чтобы учить нас ходить на двух ногах».[48]
Записки Сегюра уделяют много внимания путешествию в Киев. Может быть потому, что здесь также проявляется характер императрицы, как и при дворе. Она не изменяет своим привычкам: встает в 6 утра, занимается, потом принимает послов и вельмож, выслушивает их просьбы, обедает, прекрасно проводит время в кругу своих друзей. Считаю, что стоит особое внимание обратить на слово «друзья», потому что, как я уже говорила, для неё не имеет значения пост или должность человека, важен сам человек. При этом она остается непринужденною и отодвигает придворный этикет, ведя себя как обычная женщина. «Раз или два в неделю императрица имела собрание при дворе и давала большой бал или прекрасный концерт. В прочие дни стол ее накрывался на восемь или на десять приборов. Трое послов, ее сопровождавших, были ее постоянными гостями, также князь де Линь и иногда принц Нассау. Вечера мы всегда проводили у нее, в это время она не терпела принуждения и этикета, мы видели не императрицу, а просто любезную женщину. На этих вечерах рассказывали, играли в бильярд, рассуждали о литературе. Однажды государыне вздумалось учиться писать стихи. Целые восемь дней я объяснял ей правила стихосложения. Но когда дошло до дела, то мы заметили, что совершенно напрасно теряли время. Нет, я думаю, слуха, столько не чувствительного к созвучию стиха. Ум ее, обширный в политике, не находил образов для воплощения мечты. Он не выдерживал утомительного труда прилаживать рифмы и стихи. Она уверяла, что попытки ее в этом роде будут так же неудачны, как попытки славного Малебранша, который говорил, что, сколько ни старался, не мог сочинить более двух стихов…Общество в Киеве представляло три различные картины. У императрицы можно было видеть то великолепнейший двор, то самый тесный кружок. Дом, где жили Кобенцель, Фитц-Герберт и я и где мы принимали и русских, и иностранцев, принял вид какой-нибудь европейской кофейни, которая была всегда полна и в которой сходились разноплеменные люди; здесь раздавалась речь на различных языках и употреблялись блюда, фрукты и вина разных стран. Время проходило в общей беседе или в частных толках о разных предметах — от важнейших до самых обыкновенных».[49]
Несколько войн с Турцией завершились победой русского оружия. Турки потерпели сокрушительное поражение на море. В Чесменской бухте был уничтожен весь их флот. Князь Потемкин завоевал Молдавию и Крым.
Воспользовавшись внутренними распрями в Польше, Екатерина II договорилась с Пруссией и Австрией о её разделе и присоединила к Российской империи часть Польши, Белоруссию и Украину. «Несмотря на все усилия саксонского двора, она восстановила власть Биронов в Курляндии. Она успела употребить честолюбие других монархов в свою пользу: так, когда она увидела, что король, которого она дала Польше, не способен быть самостоятельным и не довольно уступчив, чтобы служить ее намерениям, она разделила со своими союзниками эту страну и увеличила свои владения. С другой стороны, успешно шествуя по пути, предначертанному Петром Великим, она победила турок, невежественный народ, некогда грозный для Европы, и падение Порты было остановлено только несогласием христианских монархов. 500 000 турок были вооружены против нее; половина этого войска была истреблена славными победами Румянцева и Репнина. Удивленная Европа видела, как русский флот прошел через океан и Средиземное море, пробудил покоившуюся во прахе Спарту, возвестил грекам свободу и взорвал мусульманский флот в Чесменском заливе; наконец, великий визирь был осажден Румянцевым в Шумле, и тень Петра Великого отомщена. Султан, побежденный и принужденный согласиться на постыдный мир, уступил русским Новую Сербию, Азов, Таганрог, дозволил им свободное плавание по Черному морю и признал независимость Крыма. Вслед за тем Екатерина отняла у Сагим-Гирея этот полуостров, овладела течением Кубани и покорила остров Тамань. На пути к этим завоеваниям войска ее встретили запорожцев, которые обитали на островах при Днепровских порогах. Они составляли общину из казаков-выходцев и жили грабежом и добычею, захваченною то у турок, то у поляков, то у татар. Казаки эти грабили иногда и русских, хотя признавали над собою власть русского царя и со времени... измены... Мазепы должны были иметь гетманов, назначаемых русским правительством. В этой странной и воинственной общине не было женщин. Пленницы, захваченные в набегах, бережно охранялись в станах, вне Сечи, и не могли перейти границы Запорожской земли. Когда эти несчастные жертвы насилия рождали детей, то мальчиков отцы брали к себе на острова, а девочек изгоняли вместе с их матерями. Запорожцев легче было истребить, нежели покорить. Из них образовали матросов для черноморского флота, заведенного при Екатерине… Таковы были счастливые войны и возрастающие завоевания императрицы, когда я прибыл к ее двору. После того и уже в последние годы ее царствования, снова торжествуя над турками, она сожгла их флот в устье Днепра, отняла у них Очаков, покорила Грузию, покрыла войсками Молдавию, взяла Хотин, Бендеры, Измаил и одержала несколько побед, в которых погибло более 40000 турок. По Ясскому миру в 1792 году Днестр был назначен границею и за Россией упрочено владение Кавказом. Екатерина, присвоив себе Грузию, распространила свои владения до пределов Персии. Польша после вторичного раздела потеряла свою независимость. Курляндия стала русскою областью… Между тем как войска Екатерины распространяли ее славу и владения, она деятельно занималась мерами преобразований в управлении государством и развитием народного образования. Русские законы представляли хаос: государи издавали новые законы, не уничтожая старых; судьи, не имея ни правил, ни начал, которыми бы могли руководствоваться, судили произвольно. Екатерина, желая устранить этот беспорядок, учредила правильные суды и старалась ввести единство в судопроизводстве. Движимая великодушием, созвала она в Москву выборных со всех областей своей обширной империи, чтобы совещаться с ними о законах, которые намеревалась издать. Когда они собрались, им прочтено было введение к Уложению, предложенному императрицею. Эта книга, пользующаяся такой известностью, была переведена на русский язык, но первоначально написана по-французски рукою Екатерины. Мне показывали ее в петербургской библиотеке, и мне приятно было увидеть, что это было довольно полное извлечение из бессмертного Монтескье. Но собрание депутатов, столь новое и неожиданное, не оправдало тех надежд, которые оно пробудило, потому что члены его большей частью удалялись от цели, предначертанной правительством. Выбранные от Самоедов, дикого племени, подали мнение, замечательное своей простодушной откровенностью. «Мы люди простые, — сказали они, — мы проводим жизнь, пася оленей; мы не нуждаемся в Уложении. Установите только законы для наших русских соседей и наших начальников, чтобы они не могли нас притеснять; тогда мы будем довольны, и больше нам ничего не нужно». Между тем, вследствие слухов о прениях, крепостные некоторых вельмож, побуждаемые надеждой на свободу, начали во многих местах волноваться. Собрание было распущено, и императрица должна была одна заняться составлением законов. Она издала несколько законоположений, имевших предметом правосудие и управление, но не могла совершить тех великих преобразований, для успеха которых нужны благоприятная среда, обычаи, сообразные цели законодателя, и стечение многих особенных обстоятельств. Нередко Екатерина, с гордостью удовлетворенного самолюбия, говорила мне о двух указах, которые она высоко ценила: один из них — дворянская грамота, а другой — об отмене дуэлей. Цель обоих указов была и благородна, и нравственна; но первый из них не предоставлял дворянству полной свободы, а второй был часто нарушаем из предрассудка point d'honneur. (дело чести — фр.)».[50]