Конечно, перечень специфических признаков посткоммунистических транзитов может быть уточнен и расширен, мы охарактеризовали преимущественно те из них, которые в большей степени демонстрируют взаимообусловленность институциональных и социокультурных составляющих трансформационного процесса. Исходя из этого, подчеркнем, что отличительные признаки посткоммунистического развития, прежде всего, отражают несоответствие между формируемой институциональной структурой и ценностями, нормами, стратегиями элитных и массовых групп. Именно посткоммунистические транзиты подтверждают возможности осуществления демократического перехода результатом которого выступает институциональная или режимная консолидация существенным образом отличающаяся от консолидации либеральной демократии.
Режимная консолидация, на наш взгляд, является своего рода реакцией на тенденции десуверенизации, возникновения многосоставных конфликтов, неопределенности результатов перехода. И хотя некоторые авторы (Т.Л. Карл, Ф. Шмиттер) говорят о том, что проблема «восточноевропейской исключительности» серьезно надумана, мы считаем необходимым рассматривать посткоммунистические трансформации в качестве особого типа транзитов, осуществленных в уникальных условиях, сочетающих «конституционные революции», поиск национальной идентичности, плюрализацию политической и экономической систем, изменение статуса на мировой арене и многие другие процессы.
Более того, ряд авторов (В.Н. Якимец, Л.И. Никовская) полагают, что нужно дифференцировать подходы к анализу посткоммунистических трансформаций и исследованию переходов, реализованных бывшими республиками Советского Союза. По нашему мнению, такой взгляд на проблему не лишен объективных оснований, так как впервые в истории именно на постсоветском пространстве были осуществлены так называемые «безальтернативные» (Р. Дарендорф)[20] или «выпрямляющие» (Ю. Хабермас)[21] «революции». Речь идет о радикальных, по сути, изменениях, которые не основывались как традиционные революции на альтернативном представлении о будущем, наоборот эти процессы как бы соединяли утраченный прежде прошлый опыт с практикой социально-политических и социально-экономических отношений, сформированной в государствах, не имевших коммунистического этапа развития. Помимо того, что опыт осуществления демократических практик в постсоветских государствах был несколько скромнее, чем, например, в ряде европейских стран, их отличительной особенностью выступает разрыв между элитными и массовыми группами в уровне информированности (относительно целей, стратегии и методов) и вовлеченности (политический процесс оставался нацеленным скорее на интересы политических элит) в трансформационный процесс.
Обозначенные особенности взаимосвязаны с необходимостью решения сложных проблем снижения социальной поляризации, формирования системы социально-политического представительства, обеспечения легитимации режима, создания условий предотвращающих возможность авторитарного отката, интеграции в мировое сообщество на условиях сопряженных с реализацией национальных интересов и т.д. Несмотря на то, что мы отметили ряд характеристик общих для посткоммунистических и постсоветских государств, необходимо подчеркнуть, что пути и способы, использованные ими для решения сверхзадач, поставленных в ходе демократического транзита, существенно дифференцированы.
1.2. Специфика модели демократического транзита
в посткоммунистической России
Изменение политической системы российского общества в 90-х гг. ХХ в. происходило на фоне системной трансформации, включавшей в себя политико-правовые, социально-экономические, культурные и иные трансформационные процессы. Взаимообусловленные преобразования, протекавшие в различных сферах жизнедеятельности общества, были сопряжены с институционализацией норм и интериоризацией ценностей не традиционных для российского ценностно-нормативного комплекса. Изменения в ценностных структурах массового сознания россиян отражали специфику цивилизационного поиска более или менее жизнеспособных форм политического развития. Переустройство политического пространства, реализованное одновременно с экономическими преобразованиями, было направлено на изменение формы государственного устройства (строительство федеративных отношений), институционального дизайна (порядка формирования и функционирования властных структур), способов коммуникации между обществом и государством (развитие СМИ, многопартийной системы, местного самоуправления и т.д.).
Рассматривая демократический транзит, осуществленный в России, следует подчеркнуть такие его характеристики, как сложный и противоречивый характер, цикличность траектории развития, ограниченность возможностей для реализации согласительных процедур. Периодизация российского демократического транзита включает в себя несколько основных этапов, содержание которых отражает различные попытки политической элиты сформировать условия необходимые для режимной или институциональной стабилизации в определенной мере гарантирующей невозможность возвращения к прежней системе управления.
Первый этап (1985 – 1991 гг.), в соответствии с парадигмой транзитологии, был связан с существенной дифференциацией правящей элиты, вызванной, прежде всего, структурным кризисом, выражавшемся в разрыве между уровнем требований, предъявляемых к системе и недостатком ресурсов для их удовлетворения. Как справедливо отмечает А.Ю. Зудин, «позднесоветская культура, унаследованная постсоветским обществом, перестала быть традиционалистским монолитом и превратилась в дифференцированное образование, которое включало не только ограничители, но и внутренние ресурсы для общественной трансформации»[22]. По его мнению, модернизационный пласт культуры, сложившийся в позднесоветском обществе в результате внутренних сдвигов, стал основой глубоких общественных перемен в постсоветский период и задал их основные рамки. Использование практики ранних большевиков в экономике (законы «О кооперативах», 1987 г., «О предприятиях», 1988 г.) и политике (введение института Съезда Народных депутатов, 1988 – 1989 гг.), положило начало формированию противоборствующих властных группировок и плюрализации политического пространства в целом.
Однако в отличие от классических моделей, предполагавших наличие национального единства, собственно российская политическая система формировалась в условиях противоборства центральной и региональных (республиканских) властей, в результате которого сначала была принята Декларация о государственном суверенитете РФ (12 июня 1990 г.), а затем прошли первые выборы президента РФ (12 июня 1991 г.) по сути дистанцировавшие новую российскую государственность от системы союзного государства. Таким образом, транзит начинался в условиях разворачивания геополитического, структурного, идеологического, поведенческого кризисов и разрушения устоявшейся системы идентичностей. Уже на первом этапе преобразований проявилось противостояние сил, выступающих за реформирование политической системы и стремящихся сохранить свои властные позиции. При этом всякий раз разрешение подобных противоречий было связано с силовыми, а не договорными способами, о чем свидетельствует попытка государственного переворота в августе 1991 г. и ряд последующих событий. Следовательно, подготовительная фаза транзита (согласно модели Д. Растоу) состоялась частично, так как с одной стороны предварительная «либерализация» связанная с большей открытостью политической системы в период перестройки привела к поляризации политических интересов, но, с другой стороны, обозначенные процессы протекали вне контекста национального единства и согласительных практик во взаимоотношениях оппонирующих сил. Анализируя данную проблему, А.И. Соловьев[23] указал на то, что «не было создано ценностной основы, опираясь на которую в классических моделях демократического транзита происходила модификация позиций элит традиционно присутствующих на политическом рынке и нетрадиционных, появившихся в связи с новыми запросами населения. Для трансформации политической системы постсоветской России свойственно отсутствие условий для становления общей конфигурации целей и ценностей, объединяющих различные политические силы».
Второй этап (1992 – 1993 гг.) характеризовался обострением противоборства вокруг взаимосвязанных проблем распределения власти и определения модели политической системы. Тот факт, что формирующаяся политическая система складывалась из сочетания традиционных институтов и новых, созданных на подготовительном этапе, определил основных субъектов противостояния. Данный период исследователи[24] часто сравнивают с «конституционным двоевластием», указывая на наличие перманентного конфликта между двумя центрами власти: правительством и Президентом с одной стороны, и большинством Съезда народных депутатов с другой. Предметом обозначенного конфликта формально выступало определение конституционного будущего России, которое виделось оппозиции в парламентско-президентском (соответствующий проект был принят на 6-й Съезде народных депутатов в апреле 1992 г.), либо в реставрационном (на 9-м Съезде народных депутатов была утверждена очередная редакция Конституции, предполагающая возврат к политической системе советской власти) вариантах. Фактически же речь шла о сохранении статуса институтов, появившихся в период первичной либерализации (конфликт обострился после издания указа № 1400 от 21 сентября 1993 г., согласно которому деятельность Съезда и Верховного Совета приостанавливалась, так как в соответствии с проектом Конституционного Совещания, предстояло формирование новых властных органов). И вновь, как и на первом этапе преобразований, конфликт перерос в открытое столкновение (кризис 3 - 4 октября 1993 г.). В результате победы реформаторов, 12 декабря 1993 г. была принята Конституция, закрепляющая суперпрезидентский характер федеративной республики.