Но в отличие от прежнего режима, опиравшегося на «негласное соглашение» с крупным бизнесом и рядом глав регионов (на этой основе утратившего свою самостоятельность и жизнеспособность), новый режим ограничил давление олигархических и региональных элит на систему. Обеспечение территориальной целостности, единства правового пространства и системного качества исполнительной власти – становятся приоритетными задачами данного этапа политического развития. Создание условий для формирования единой системы органов исполнительной власти (в соответствии со ст. 77 п.2 Конституции РФ) было связано с разного рода институциональными изменениями, как – то: введение в 2000 г. института полномочных представителей Президента в федеральных округах (указ Президента РФ от 13 мая 2000 г. № 849 «О полномочном представителе Президента РФ в Федеральном округе»[36]), создание консультативно-совещательных органов таких, как Государственный Совет и Совет законодателей (указ Президента РФ от 1 сентября 2000 г. № 1602 «О Государственном Совете РФ»[37]). Несмотря на то, что данные структуры являются институтами вторичной легитимности (то есть действуют только от имени и по поручению президента), они послужили инструментом пространственной интеграции и режимной консолидации, так как стали дополнительным каналом коммуникации в разноуровневой системе управления.
Обеспечение единства правового пространства и развитие федерального контроля были сопряжены с мерами, существенно снизившими влиятельность и оппозиционность регионального уровня власти. В 2000 г. был изменен принцип формирования верхней палаты Федерального Собрания (ФЗ РФ от 5 августа 2000 г. № 113 «О порядке формирования Совета Федерации Федерального Собрания РФ»[38]), с 2005 г. процедура прямого избрания глав регионов заменена выборами законодательным собранием конкретного субъекта федерации по представлению Президента РФ[39]. Таким образом, суперпрезидентская форма правления получала дальнейшее институциональное оформление. По замечанию И. Клямкина, в России на федеральном уровне сложилась «своеобразная комбинация институтов, в которой различные ветви власти являются относительно самостоятельными, в состоянии субординации не находящимися, но в которой элементы разделения властей перекрываются властной иерархией, предполагающей фактическое доминирование по составу полномочий одного из институтов над всеми остальными»[40].
При этом суперпрезидентский характер республиканской формы правления в РФ определяется рядом объективных и субъективных факторов, среди которых мы выделили следующие:
- асимметричная модель Федерации, неравномерное экономическое развитие регионов стимулируют развитие вертикальных, а не горизонтальных отношений между Центром и субъектами (об этом свидетельствует изменение статуса губернаторов в соответствии с ФЗ РФ от 31 июля 2000 г. № 31. «О внесении изменений и дополнений в ФЗ «Об общих принципах организации законодательных (представительных) и исполнительных органов государственной власти субъектов РФ»[41]);
- слабость гражданского общества (например, так называемые, «гражданские парламенты» получили весьма ограниченное распространение, только с 2004 г. в Тульской области стала функционировать «Общественная палата»[42]) отсутствие механизмов взаимодействия гражданских и политических структур (хотя Гражданский форум 2001 г. и последующее интерактивное общение президента с гражданами могут рассматриваться в качестве попытки частично решить обозначенные проблемы);
- выборы на альтернативной основе сопровождаются применением, в том числе и со стороны государства, манипулятивных технологий, формирующих определенный тип электорального поведения (инициированный в 2003 г. Общественно-политический форум «Выборы» и принятые в его рамках «Общественный договор» и «Декларация участников общественного договора»[43] скорее сыграли роль «декларации намерений», не создав серьезных препятствий для нарушения избирательного права);
- партийное строительство эволюционировало от модели «много поляризованных партий» к системе фактического однопартийного доминирования (ФЗ РФ от 11 июля 2001 г. № 95 «О политических партиях»[44] в определенной степени контролирует создание миноритарных партий); на смену спектральной (по политическим ориентациям) дифференциации политических партий приходит их статусное разграничение (в 2003 и 2007 гг. удалось создать проправительственное большинство в Государственной Думе РФ). Следовательно, усиливающаяся исполнительная власть заполняет «институциональные вакансии» (термин А. Салмина[45]), возникающие на границе государства и общества, что связано с очевидной неспособностью последнего к политической самоорганизации на основе системы правил, предложенных современной политической системой.
Большинство ученых сходятся во мнении, что основной особенностью политической системы исследуемого периода выступает нестабильность и слабость демократических институтов. Это обстоятельство объясняется целым рядом причин. Во-первых, либерализация политики опередила реальное реформирование других сфер общественной жизни (до сих пор не созданы определенные социальные и экономические условия, позволяющие с большей или меньшей степенью эффективности использовать конституционно провозглашенные политические, гражданские права и свободы).
Во-вторых, несмотря на то, что следующая за либерализацией (появление новых политических принципов и правил) и демократизацией (их институциональное и процедурное оформление) фаза ресоциализации предполагает разрушение ранее принятых ценностей и моделей поведения, демократические настроения и устремления не сложились в организационную политическую силу, не смогли заставить власть считаться с собой. Не сумев создать единый демократический фронт, силы демократической ориентации оказались разобщенными, фактически проигравшими парламентские выборы 1995/2003/2007 гг. и отсутствующими как особая сила на президентских выборах 1996/2004/2008 гг.
В-третьих, возникновение и становление нового режима привели к тому, что вместо восприятия норм демократического процесса российская оппозиция копила потенциал конфронтации. Она приобрела преимущественно внесистемный характер, так как, не имея реальной возможности контролировать исполнительную власть, оппозиционеры скорее борются против системы с целью изменения ее институциональной структуры.
В-четвертых, несмотря на то, что функционируют парламент, политические партии, выборы, «ни общественное мнение, ни система принятых политических решений не отражают равных возможностей, терпимости и общественного контроля, которые подразумеваются в демократических обществах»[46].
С точки зрения Д.Е. Москвина[47], результатом трансформации политической системы России является институциональная неопределенность, при которой основные субъекты не находят компромисса относительно политических и поведенческих процедур и правил, а последние постоянно меняются и могут носить спорадический характер, о чем свидетельствуют: частотность изменения выборного законодательства (под каждые общефедеральные выборы менялся весь пакет законов, их регулирующих); переход общефедеральных телевизионных СМИ из-под «неограниченного контроля олигархических группировок» под ограниченный контроль государственной бюрократии; отсутствие автономии политических партий, выражаемое в постоянных попытках «перекроить» партийный спектр путем законодательного регулирования численности, наименования партий и т.д.
Но, тем не менее, «это тоже форма демократии, она строится на проведении свободных выборов и соблюдении политических прав граждан (в том числе права критиковать президента и создавать оппозиционные партии), что отличает ее от президентских диктатур, существующих в Туркменистане, Казахстане или Узбекистане»[48]. Сегодня суперпрезидентский характер правления жестко не противопоставляется возможностям демократизации. Так, по мнению американских исследователей А. Шляйфера и Д. Трейзмана, несмотря на то, что «российские политические институты во многом несовершенны и гражданские свободы соблюдаются далеко не всегда, с точки зрения политической обстановки Россия находится в ряду наиболее демократичных в регионе. Тогда как изъяны демократии в стране являются характерными для многих государств со средним достатком»[49]. В связи с этим немецкий исследователь Г. Зимон отмечает, что лишь постепенно на Западе начинают сознавать, что модернизация отнюдь не означает обязательного приспособления к западноевропейско-североамериканским отношениям; более того, заимствование тех или иных технических навыков и достижений западных политических систем может привести к политическому и культурному дистанцированию от них[50].
Очевидно, что расхождение между результатами демократического транзита на Западе и в России будет сохраняться и в дальнейшем. Обозначенная специфика выразилась в частности в том, что массовая консолидация в меньшей степени была связана с процессами политической ресоциализации, так как во многом состоялась благодаря личности президента. Данную ситуацию М. Вебер обозначал термином «плебисцитарная демократия»[51]. Это такой тип политического режима, при котором созданные демократические институты выступают в качестве формы выражения населением своего отношения к национальному лидеру. Его легитимность существенно превышает уровень поддержки гражданами всех иных политических институтов, поэтому общество ориентировано на политические приоритеты, транслируемые центральной фигурой в политической системе.