В основе ценностного размежевания между элитными и массовыми группами, которое сложилось в период с 1994 по 1997 гг., лежит неравенство личностных ресурсов (уровень образования, квалификации), «социального капитала», несходство жизненных стратегий, и, в конечном счете - конфликт между субъектами политических, экономических, социальных решений и основной массой населения[71]. Среди ценностей, активно дифференцирующих элитные и массовые слои, особое место принадлежало так называемым «западным» ценностям, так как в отличие от элиты, основная масса российского населения воспринимала эти ценности пассивно. В целом же российское общество (как совокупность социально-демографических групп) сохраняло устойчивую ценностную структуру и тем самым противостояло процессам размывания и поляризации ценностной системы.
Период с 1997 по 2001 г. характеризуется противоречивыми процессами ценностной консолидации и ценностного размежевания внутри элитных групп. Элита и основная масса граждан пребывали в состоянии неопределенности и выбора между различными возможностями ценностной эволюции. Новую направленность получили традиционные для российской истории идеологические противостояния: западничество/почвенничество, элитарность/социальность. При этом ориентация на западные потребительские стандарты сочеталась с недоверием к западным образцам политического и хозяйственного устройства. С одной стороны, широкие социальные слои явно не приемлют верхушечные, технократические реформы, с другой, они не противопоставляют никакого альтернативного способа реформирования[72]. Этой ситуации способствовали ценностные конфликты вокруг таких понятий, вызывающих наибольшее непонимание и наиболее полярные оценки, как деньги, богатство, верховенство государственных интересов над интересами личности, коллективизм, справедливость и равенство. Более того, конфликт ценностей, возникнув как раскол между элитой и основной массой населения, затронул и сами элитные группы (имеется в виду конфликт между акторами, ориентирующимися преимущественно на рыночные и на административно-государственные механизмы управления).
Период 1998 – 2001 гг. характеризовался тем, что наибольшее ценностное размежевание наблюдалось в отношении таких категорий, как равенство, демократия, свобода. «В обществе вызревал настрой на перемены в государственной политике, в формировании новой социальной атмосферы, помогающей большинству населения включиться в рыночные отношения, а значит строить новый порядок на приемлемых для конкретного человека условиях личной заинтересованности в успехе преобразований»[73]. Именно в этот период отчетливо сформировалась ориентация населения на политические силы, демонстрирующие способность обеспечить порядок и консолидацию в обществе. Переломный этап настал в 1999 – 2000 гг., когда изменился сам способ существования политической элиты, сложившийся при режиме Б. Ельцина. На смену во многом искусственной поляризации элит и размежевания сторонников и противников реформ (размежевания в плоскости «традиционализм – модернизм») приходит искусственная (принудительная) консолидация элит («бюрократическая консолидация» - термин А.А. Яковлева).
Итак, анализ периодизации ценностной трансформации элит свидетельствует о том, что на ранних этапах преобразований сближение политических ориентаций основной части населения с идеологическими установками власти достигалось посредством политической мобилизации, строящейся на стимулировании максимального раскола элиты. Однако, достигнутая подобным образом, солидаризация общества была временной и крайне неустойчивой, ее эффективность ослабевала по мере снижения актуальности события, используемого в качестве импульса политической мобилизации.
Вместе с тем новый виток коэволюции ценностных ориентаций элитообразующих и массовых групп, выражающийся в принудительной (контролируемой) консолидации элит, также сопряжен с взаимным отчуждением власти и общества (при этом острота кризиса легитимности снижается с помощью исполнения минимальных социальных обязательств государства по отношению к населению). Следовательно, как мы уже отмечали, специфика политической трансформации в России заключается как в отсутствии интенсивных, систематических и стабильных связей между элитой и массами (взаимодействие происходит преимущественно в кризисных ситуациях), так и единой (относительно непротиворечивой) ценностной системы, разделяемой всеми слоями общества.
Сложности взаимодействия и взаимопонимания между различными слоями российского общества связаны с проблемой универсализации правил социального и политического поведения, решение которой адресуется большинством населения к элитным слоям (45,4 % россиян считают, что президент РФ В.В. Путин является главным «мотором» движения России вперед; 35,3 % отводят эту роль российскому народу в целом; 23,4 % называют в качестве таковой ту часть населения, которая научилась жить в условиях рынка и т.д.)[74]. Вместе с тем, дефицит субъектности, противопоставленность социальности и элитарности, коренятся не только в пассивности масс, но и в качестве элит, их способности отвечать на вызовы времени. В конечном счете, ценности демократии воспринимаются сквозь призму представлений о власти, властвующих группах и политических лидерах. Следовательно, образ элиты опосредует восприятие тех или иных ценностей, особое место в этом процессе принадлежит одному из основных элементов политической инфраструктуры - политическим партиям.
Консолидация демократии — сложный и многомерный процесс, состоящий из множества компонентов. Наряду с формированием и функционированием эффективных законодательных органов, государственной бюрократии, судебной системы и системы согласования интересов, демократическая консолидация предполагает консолидацию партийной системы. Последняя возможна только при автономии партий от государства и поддерживается целом рядом институциональных предпосылок. По мнению отечественных исследователей (А.Н. Щербак, С.М. Елисеев, Г.В. Голосова и др.)[75], институциональными условиями партийной консолидации являются, во-первых, дефрагментация партийной системы; во-вторых, снижение уровня электоральной неустойчивости (т.е. уменьшение числа голосов, отданных избирателями за другие и/или новые партии на каждых последующих выборах). Немецкий исследователь К.фон Байме[76] к этим двум критериям добавляет еще четыре: минимизацию экстремизма; структуризацию расколов; разделение территориального и функционального представительства интересов; спад фракционности.
С точки зрения Ф.В. Рюба[77], партийное строительство в России на протяжении трансформационного периода отличалось рядом специфических характеристик, к которым можно отнести следующие. Во-первых, политические партии были слабы в структурном плане, так как они развивались на основе культурно-идеологических конфликтов внутри элит. Партийное строительство было спроецировано сверху, поэтому партиям не хватало организованной связи с обществом и группами избирателей, которые их поддерживали. Во-вторых, партии в России не смогли стать организациями, стабилизирующими электоральное поле, так как партийная система является консолидированной тогда, когда партии в состоянии организовать сегменты электората и сформировать прочную политическую идентичность. В-третьих, электоральные поля характеризовались открытостью и нестабильностью, а чем более открытыми они являются, тем более конфликтным становиться политическое противоборство, при этом партийная конкуренция имеет тенденцию к поляризованному плюрализму. Кроме этого постсоветская партийная система в России отличалась и высоким уровнем фрагментации: «во всех сегментах российского электорального рынка имело место большое количество предложений, а наряду с партиями значимую роль играли непартийные кандидаты, опиравшиеся на иные ресурсы, нежели партийная поддержка (в основном, на региональные и/или секторальные заинтересованные группы)».[78]
В формировании партийных систем в посткоммунистических странах А.Н. Щербак[79] выделяет три основных периода:
-поляризация, выражающаяся в противостоянии коммунистических партий и широких «зонтичных организаций», обычно заканчивающаяся поражением коммунистических сил;
-фрагментация, характеризующаяся распадом как «зонтичных организаций», так и коммунистических партий на десятки, а иногда и сотни мелких партий;
-период плюрализма, в течение которого существенно уменьшается число партий, формируется стабильная партийная система, которую, по Дж. Сартори, можно обозначить как систему «умеренного плюрализма».
Используя обозначенную периодизацию для анализа эволюции партийной системы посткоммунистической России, важно подчеркнуть, что в своем развитии она трансформировалась от атомизированного состояния к системе поляризованного плюрализма. На современном этапе партизация политической системы создает необходимые предпосылки для формирования системы умеренного плюрализма выступающей базовым условием партийной консолидации. Вместе с тем, институциональные изменения должны подкрепляться изменением ценностных ориентаций и политических установок административных и партийных элит, степень ценностного размежевания между которыми обуславливает уровень дефрагментации политической системы и стабильности электорального рынка.