Пять месяцев спустя ей приснился такой сон: «Со мной на какое-то время оказался маленький мальчик. Я обняла его одной рукой, чтобы защитить. Он захотел пописать. Я повела его в туалет».
В этом сне ребенок из колбы уже значительно вырос. Он хочет пописать, но контролирует свое желание, что говорит о возрастании его возможностей, о появлении ощущения силы и своей эффективности80. Этого ребенка, символизирующего молодой Анимус и возникающего из грандиозной самости, можно рассматривать как продукт аналитического процесса, порожденного плодотворным союзом, который произошел в бессознательном. Так как ее ребенок - ее новые установки продолжали расти, вскоре ей приснился сон, имеющий нуминозный смысл. На шестом месяце анализа ей приснилось следующее:
«Я выглядываю из окна мансарды. На некотором расстоянии я вижу какой-то белый объект, но смутно и не очень отчетливо. Я знаю, что это летающая тарелка, которая меня очень привлекает. Я кричу в надежде, что кто-то подойдет и увидит ее, но тщетно: тарелку вижу только я одна. Она влетает прямо в окно, рассыпая вокруг искры и звезды».
До этого сновидения мою пациентку мало интересовали сны. Однако этот нуминозный сон ее просто ошеломил и захватил все внимание. Такая реакция для нарциссической личности является типичной. Медленный процесс развития и взросление ее внутреннего «маленького мальчика» оказались недостаточно зрелыми, чтобы победить живущий в бессознательном пациентки страх, что ее окружают только преступления и ненависть. Этот сон вызвал у нее драматическое ощущение новой жизни. Как убедительно показал Юнг, летающая тарелка является символом Самости81; в данном случае она символизирует центр ее новой идентичности. Это было посещение ее потенциальной целостности, выделившейся, как это было с Анимусом, из грандиозно-эксгибиционистского слияния. После этого сна у А. стало возникать чувство, что «внутри» нее может быть что-то интересное и позитивное.
В это время в анализе наступил перерыв (у меня был месячный отпуск), и А. приняла решение закончить лечение. Может быть, на него повлияла ярость, которая появилась у пациентки, когда она на какое-то время почувствовала себя покинутой, и которую я не успел интерпретировать. Между тем ярость все возрастала и получила облегчение в приступе зависти А. к своей матери. Этот приступ внешне выразился в полной потере контроля пациентки над собой, когда она, полная ненависти, набросилась на мать. После этого А. замкнулась и у нее появилось ощущение, что внутри нее поселилась огромная черная змея. Бессознательное приняло такой образ после того, как из-за наплыва активной ярости оно внедрилось в ее сознание. Это так напугало А., что она вернулась на психотерапию. Это произошло в начале девятого месяца с момента начала анализа.
Девятый месяц анализа всегда является особенным, поскольку психический процесс следует модели развития физиологической беременности. Так и оказалось в случае А. Новое развитие проявилось в весьма драматичной форме. В тот день, когда пациентка решила продолжать анализ, она сидела в кафе и слушала музыку. Внезапно она почувствовала на своей спине чью-то руку, хотя сзади никого не было. Чувство было очень смутным, однако она знала, что рука все еще там. В процессе аналитической сессии, рассказывая о своем переживании, она вновь ощутила это прикосновение, которое стало даже более отчетливым. Вскоре у нее возникла ужасная галлюцинация. На руке выросли красные когти и стали царапать ей спину. Это привело А. в ужас, и она воскликнула: «Это мой судья, он наказывает меня за то, что я так поступила со своей матерью!»
Так как в предшествующие месяцы был констеллирован позитивный процесс, а новому появлению архетипических образов часто предшествуют сильные переживания, вызванные психическими расстройствами, было бы совершенно неправильно сводить ее переживание только к чувству вины. Я оказал ей поддержку, усилив ее переживание мифологическими соответствиями. Она переживала хаос, который видела во сне и который угрожал ей во время поездки в автобусе. Этот хаос претерпевал существенные изменения, пока ее не поглотил приступ ярости к собственной матери. Эта ярость оказала каталитическое воздействие, сильно ускорившее процесс трансформации. В этот момент передо мной стоял один-единственный вопрос: окажется ли это переживание для нее слишком быстрым и слишком сильным или нет? Сможет ли она с ним справиться?
На следующий день рука была все еще там, но ситуация стала изменяться. Пациентка ощущала, что на ее спине сидит орел и клюет ее. Страх усилился. Она нарисовала этого орла (рис. 3). Когда я предложил А. с ним поговорить, она сказала, чтобы тот убирался прочь. В результате А. ощутила, что орел стал меньше, но вместе с тем у нее возникло ощущение, что ее наполняет черная жидкость и она готова взорваться. Стало понятно, что орел не собирается никуда улетать. Когда она попросила его вернуться, чернота стала отступать. Теперь, не разговаривая с ним, А. вновь нарисовала его вместе с чернотой, которую она ощущала (рис. 4 и 5). В течение всего этого времени контролирующий перенос существенно ослаб и принял более мягкую форму идеализированного переноса, позволившего мне провести ее через это тяжелое испытание. На следующий день (это был третий день с момента появления руки) орел все еще оставался на прежнем месте и по-прежнему пугал пациентку, что немало меня обеспокоило. Однако на этот раз накануне сессии ей приснился следующий сон:
«По моей руке ползет гусеница в зеленую и красную крапинку. Наверное, я ее боюсь. Но кто-то мне говорит, что в этом нет ничего страшного, просто я, наверное, хотела отдать ее кому-то еще, и она продолжает ползти мне на спину. Затем она превращается в желтую бабочку» (рис. 6).
Это был хороший прогностический признак. Бабочка - символ психики, и ее появление во сне свидетельствует о формировании новой психической структуры. Ее желтый цвет говорит о появлении нового сознания. Как символ Самости она отражает весьма позитивный процесс, протекавший наряду с появлением страшного галлюцинаторного образа орла. Как показал сон, сам орел был предшественником более гладкого процесса. Он действительно оказался подобным фениксу, вылетающему из алхимического яйца.
В последующие дни орел, воплощавший духовное содержание ее Анимуса, постепенно потерял свой обычный угрожающий вид. На пятый день он несколько уменьшился и, по описанию А., теперь стал ее «обнимать» (рис. 7). В отличие от предыдущих рисунков, на этот раз пациентка была в обуви, что свидетельствовало о возвращении ее реального взгляда на жизнь. В этот день она беседовала с молодым человеком, с которым познакомилась совсем недавно. Он был художником и настаивал на том, чтобы она составила ему компанию в путешествии на другой континент, чтобы там помогать бедным. Первый раз в жизни она не бросилась без оглядки за мужской фантазией и даже почувствовала некоторое отвращение к таким резким и внезапным переменам. На следующий день ее приятель был особенно настойчив. По мере того, как он становился все более и более требовательным, убеждая ее последовать за ним, она стала ощущать на своей спине орла, но теперь орел ее защищал и был готов наброситься на молодого человека. При этом пациентка заметила, что этот художник был очень не уверен в себе. Ее доверие к нему пошатнулось, и таким образом ей удалось уберечься от очередного полета фантазии. В конце концов у нее развился позитивный Анимус, «хороший внутренний объект».
К концу девятого месяца А. прекратила анализ: она почувствовала себя готовой жить своей жизнью на более сознательном уровне. Я видел ее десять месяцев спустя, и тогда у нее ощущение орла по-прежнему оставалось очень реальным. С точки зрения грандиозно-эксгибиционистской самости развитие ее Анимуса тогда было стабильным. Вне всякого сомнения, у нее оставалось еще много материала, с которым следовало работать. В качестве примера можно привести аспект, связанный с наполнявшей ее «чернотой», который оставался вне нашего поля зрения. Это был теневой аспект, преимущественно связанный с завистью. Но на этом этапе для пациентки было важнее продолжать укреплять позитивное развитие Анимуса.
Образ орла воплощал архетипическое содержание, служившее исцеляющим фактором, который не следовало относить к индивидуальному материалу, не рискуя уничтожить это содержание. Ситуацию, в которой пациентку клевал орел, можно было психоаналитически редуктивно интерпретировать как симптом мазохизма. Однако такой подход, основанный на ощущении личной вины, должен был бы подавлять пациентку, если иметь в виду появление у нее архетипа духа.
Отношения переноса-контрпереноса, сначала в форме зеркального переноса, который позже сместился к идеализации, послужили собирающим сосудом для бессознательного процесса трансформации самости в ее эксгибиционистско-грандиозной форме. Этот пример иллюстрирует каталитическую роль зависти и ярости, и особенно то, как в процессе трансформации может возникать архетипическое содержание, которое в данном случае символизирует орел.
Несмотря на то, что трансформация нарциссической личности А. оказалась завершенной, отмеченные здесь детали, вне всякого сомнения, сохранили бы свою фундаментальную важность при более длительном и подробном анализе. Мы можем надеяться, что позже женская сфера бытия займет гораздо более достойное место, чтобы Эго лучше смогло ассимилировать зависть и ярость. Если это происходит, то процесс трансформации может быть описан в соответствии с моделью, представленной в конце этой главы.
8. Эксгибиционизм и его трансформация
Следующий клинический материал освещает такие аспекты процесса трансформации нарциссической личности, в которой первоосновой (prima materia) являются эксгибиционистские фантазии. Здесь речь идет о женщине, которой далеко за тридцать; я буду называть ее Д. Ее случай иллюстрирует: