Этот мотив соответствует версии Овидия, однако в других пересказах история несколько видоизменяется, и многие из новых версий оказываются особенно важными с точки зрения психологии нарциссической личности.
Например, в написанной в XII веке поэме «Нарцисс» главной фигурой является Данэ - принцесса, безоглядно влюбившаяся в Нарцисса. Данэ побежала к Нарциссу и открыла юноше свою страсть. «Та, которая с тобой говорит, является дочерью короля, твоего господина». Но он лишь улыбался, слушая ее: «Девушка, в своем ли ты уме? Тебе давно пора спать в своей кровати, ты слишком опрометчиво поступаешь... Мы оба слишком юны для любви, и я ничем не могу тебе помочь только потому, что, по твоим словам, муки Амура не дают тебе покоя; кроме того, такое несчастье мне сейчас совсем неведомо, и надеюсь, я никогда его не узнаю». Данэ бросилась к нему, и хотя Нарцисс увидел, насколько она прекрасна, он, неблагодарный, с презрением ее отверг. Брошенная своим возлюбленным, она испытывала нестерпимую боль: «Чего же во мне не хватает, чтобы ему понравиться? Я красива и у меня благородное происхождение, а он - всего лишь слуга-недоучка. Но я по-прежнему его люблю; я никак не могу его забыть. И он никогда в жизни не изменится, он - это само зло». И тогда она обратилась к Венере: «Заставь его познать в страданиях, что такое любовь, и сделай это так, чтобы никто и никогда не смог ему помочь!»119
В данном случае мы имеем дело с более материальным объектом по сравнению с Эхо, и во встрече с образом в бассейне, описанном в поэме, этот «объектный уровень» сознания становится гораздо яснее. После того как заклятие зависти привело Нарцисса к встрече со своим отражением, которое сначала показалось ему водной нимфой или феей, он решил, что любит именно это отражение, и та прелесть, которую он видит, может оказаться его собственной.
«Он обратился к лесам и лугам: видели вы когда-нибудь любовь, которая была бы подобна моей? И он обратился к богам: неужели вы, боги, не поможете мне? Но воистину он не знал, чему должен молиться: конечно, они не могли дать ему то, чем он и так обладал. Увы, воскликнул он, никто не внемлет моим жалобам! Мои родители ни о чем не догадываются. Мои друзья меня потеряли. Почему моя мать ни о чем не ведает? Если бы она пришла сюда, скорбя и рыдая надо мной, может быть, ее рыдания придали бы мне силы. Но никто на свете меня не замечает, кому же оплакивать мою красоту? Да, вспомнил он, по крайней мере, есть одна девушка, которая этим утром была такой прелестной, когда умоляла меня полюбить ее. Если бы она только смогла сюда прийти, вздыхает он, тогда, может быть, закончилось бы мое сумасшествие».
Здесь поэма ставит нас лицом к лицу с психологической реальностью, то есть фактически - с экзистенциальной ситуацией. Ибо как только человек осознает свою фиксацию на нарциссичес-кой дилемме - я отмечал, насколько важно это осознавать, ибо нарциссическая личность изо всех сил защищается от осознания мучительного слияния с Самостью и от страдания, которое такое слияние вызывает, - только тогда открывается прямой путь к внешним, объектным отношениям. Это значит, что элемент выбора может существовать, но он же вызывает желание пожертвовать слиянием с архетипическим миром. В нашем случае образ Нарцисса свидетельствует о том, что герой не способен на такой поступок; он слишком долго остается у водоема. Само по себе это тоже психологически интересно, ибо чем дольше существует нар-циссическое расстройство, тем тяжелее проходит трансформация. Здесь дело не только в постоянном или периодическом слиянии с Самостью, но и в том, что это слияние превращается в плохую привычку. Но если оно существует не слишком долго или нарциссическая личность обладает особым духовным потенциалом, то открывается возможность сознательно выбрать прекращение слияния в процессе развития эмпатических отношений.
В поэзии трубадуров XII века .мы находим интересные сопоставления с Нарциссом, которые говорят об осознанной опасности, связанной со стремлением нарциссической личности к удовлетворению потребностей в зеркальном отражении. Например, это можно увидеть в стихотворении Бернарда де Вентадура «Глядя на летящего жаворонка»:
Я никогда не владел собой
и даже не принадлежал самому себе
с тех пор, как мне было позволено заглянуть в ее глаза -
в то зеркало, которое давало мне столько счастья.
Зеркало, с тех пор, как я увидел в тебе свое отражение,
глубокие воздыхания приблизили мой конец.
Я погубил себя так, как погубил себя
у бассейна прекрасный Нарцисс121.
Затем настроение несколько меняется, слышится горький упрек всему женскому полу: и той, которая его погубила, и всем остальным, кто не пришел к нему на помощь. Теперь он опозорен и обесчещен, и конец стихотворения звучит так: «Моя любовь не приносит ей счастья, поэтому я отправляюсь в изгнание искать защиты от любви и утех». Эта горечь и внезапная перемена настроения, возникающие при неудовлетворенной потребности в отражении, в точности соответствуют эмоциональному состоянию нарциссической личности. Угроза травматических переживаний не забывается никогда, таким образом исключая любую степень риска, связанную с поиском новой возможности отражения.
Очень часто такому поиску предпочитают уход от любовных отношений, вызванный страхом.
В другом лирическом произведении трубадуров, анонимном стихотворении, мы можем наблюдать важную динамику потребности в идеализации объекта, а также в отказе от самой возможности снизить его идеальную значимость:
Я, как маленький ребенок,
который видит в зеркале свое лицо
и водит по нему пальцами.
Наконец, зеркало разбивается из-за его шалости,
и тогда, увидев, что наделал, он начинает громко рыдать.
Так и я, совершив злодейство,
лишился осчастливившего меня прекрасного образа,
который сейчас попал в руки злоумышленников.
И потому я глубоко несчастен
и боюсь потерять ее любовь.
И я приговорен к тому, чтобы воспевать свою страсть.
Ибо прекрасная дева сокрушила все мои надежды
и приковала меня так, что я боюсь потерять жизнь,
которая теплится в моем взоре, подобно Нарциссу,
который, увидев в прозрачном колодце свою тень,
полюбил ее беспредельно
и погиб от сумасшествия своей любви122.
Поэт боится потерять свою возлюбленную, увидев, как потускнели ее идеальные черты. Подобно нарциссической личности, он может любить только идеальные формы, ибо они и только они отражают его собственную потребность в идеализированном объекте. Обладание объектом все же значит для него гораздо меньше, чем страх потери, который вызывает у него совершенство.
Это стихотворение породило множество комментариев; есть и другая его версия, в которой добавлена еще одна строфа. Обратим внимание, что в данном случае все происходит во сне:
Ее алые уста побледнели,
и это вызвало у меня страшную агонию.
Потому я снова горько скорблю,
что глазам моим суждено видеть это несчастье.
Так ребенок из опыта не набирается мудрости
и, видя в колодце свое отражение,
без памяти в него влюбляется, пока не падает замертво123.
Даже сны поэта указывают на склонность к компенсации его сознательной установки, и в его сновидениях проявляется несовершенство его возлюбленной. Но он отвергает эту компенсацию, оставаясь со своим идеальным образом и, как Нарцисс, застывает в регрессивном слиянии с ним.
Таким образом, в литературе XII века можно ясно увидеть разные превратности судьбы, связанные с потребностью в отражении (зеркальном переносе) и в идеализации объекта до уровня непревзойденного совершенства. В нарциссической психической структуре нет ничего нового; можно лишь изменить установку по отношению к ней. Такая возможность изменений появляется в XIII веке, когда интуиция приобретает черты интроверсии.
Наиболее известную версию мифа о Нарциссе, относящуюся к XIII веку, можно найти в «Романе о розе» {Roman de la Rose) Гийома де Лорри. Сначала фабула романа следует сюжетной канве повествования Овидия, а затем автор описывает историю влюбленного, «который вспоминает судьбу Нарцисса [и] позволяет красоте, существующей в колодце, испытать свою притягательную силу. На дне колодца он видит два кристалла хрусталя. Отражаясь от их граней, солнечные лучи создают особое световое поле, украшающее весь окружающий пейзаж» .
Спуск в воображаемую глубину колодца символизирует именно ту трансформацию, которую обычно избегает нарциссическая личность. Ибо находящаяся в глубине вера для ее внутреннего мира ничего не значит и не обладает никакой ценностью, как не будут иметь никакого позитивного смысла внешние объекты. Следовательно, погружение в глубинные слои бессознательного становится очень страшным шагом, который тем не менее обязательно нужно совершить, если на пути к трансформации личности оказалась заблокированная нарциссическая структура. В «Романе о розе» мы можем интуитивно найти то, что открывается при погружении в глубинные слои бессознательного, а не остается зачарованным на поверхности: подлинное излучение Самости в данном случае описано в виде солнечных кристаллов.
Это следует считать потенциальным интровертированным разрешением дилеммы, присущей Нарциссу. Любовь, характерная для слияния Эго-Самости, трансформируется в любовь, присущую Самости в ее архетипической инаковости. Однако такое успешное разрешение противоречия придет значительно позже, в XVII и XVIII веках. До этого в подавляющем большинстве случаев нам придется иметь дело с инфляцией - идентификацией с образом Самости.