Таким образом, Бэкон точно отметил обе стороны нарциссической личности - склонность к истощению под давлением чувства внутренней грандиозности, а также идентификацию с этой грандиозностью в процессе непрерывного действия. Такой способ наблюдения, при свойственных именно Бэкону чутье и изобретательности, является закономерным для нового индивидуального сознания; оно имеет четкую экстравертированную природу и вместе с тем очень похоже на интровертированное сознание Мазения, ибо и тот и другой находят в Нарциссе нечто положительное.
Обратившись к «Потерянному раю» Джона Мильтона (1667), мы увидим, что в этом произведении тема Нарцисса является частью общего процесса творения мира, ибо представляет собой этап трансформации личности и сотворение ее нового мира. В произведении Мильтона Ева оказывается перед выбором: либо она становится родоначальницей, Матерью всего человечества, либо ее удержит собственное отражение. В Четвертой книге Мильтон предоставляет самой Еве сказать о том, что произошло. Впервые пробудившись к жизни после своего создания, Ева направилась к Адаму, но у нее на пути оказалось препятствие. Неподалеку от того места, где она нежилась в тени, наслаждаясь ароматом цветов, бежал ручей, растекаясь в ровное озерцо. Туда она и направилась. Вот как она об этом рассказывает:
Вблизи ручей с журчаньем истекал Из грота, образуя водоем Недвижный, чистый, словно небосвод. Я простодушно подошла к нему, На берег опустилась травяной, Чтоб заглянуть в глубины озерца Прозрачные, казавшиеся мне Вторыми небесами; но, к воде Склонясь зеркальной, увидала в ней Навстречу мне склоненное лицо. Мы встретились глазами. В страхе я Отпрянула; виденье в тот же миг Отпрянуло. Склонилась я опять Прельщенная, - вернулось и оно, Мне отвечая взглядами любви И восхищенья. Долго не могла Я оторваться от него в тоске Напрасной, но какой-то глас воззвал: «Прекрасное создание! Этот лик Лишь ты сама, твой образ; он с тобой Является и пропадает вновь. Вперед ступай, тебя я провожу, Не тень обнимешь ты, но существо, Чье ты подобье. Нераздельно с ним Блаженствуя, ты множество детей, Похожих на тебя, ему родишь, Праматерью людей ты наречешься!» Что было делать? За вождем незримым Последовав, тебя я обрела...135
Ева идет, признаваясь с наивной откровенностью, что Адам, который на первый взгляд кажется ей прекрасным, все же менее нежен и привлекателен по сравнению с отражением на зеркальной поверхности воды. Отпрянув в первый момент, потом она подчиняется его призыву остаться.
Вступление в созидательный, творческий процесс в реальном пространстве и времени неизбежно связано с потерей - потерей полноты архетипической реальности, которая не может «уместиться» в историю. Но именно через такое жертвоприношение происходит сотворение мира; для отдельного человека это означает создание стабильного сознания, имеющего связь с архетипическим миром, но не отождествляющего себя с ним, не испытывающего слияния, обусловленного страхом потери Истинного Света.
Мир множественности, мир детей Евы, психологически представляет собой ту стадию, на которой начинают появляться комплексы и проекции; здесь можно усмотреть некое соответствие тому, что во многих мифических описаниях сотворения мира его зарождение происходит в результате смерти гиганта или Первоче-ловека. И вместе с появлением проекций открывается возможность для интеграции и дальнейшего осознания. Но это раскрытие Самости во множественности (которое Фордхэм называет дезинтеграцией) оказывается заблокированным так, что психическое состояние тормозится на нарциссическом уровне, соответствующем слиянию Эго и Самости. Это слияние препятствует эволюции Самости в той мере, в какой Самость удерживается за Эго. Отход от этого слияния, порождающего ложные надежды, в поэме Мильтона связывается с Голосом; с психологической точки зрения это означает, что разрешение тупиковой ситуации, в которой оказалась нарциссическая личность, так же определяется импульсом, идущим из внутреннего архетипического мира, как и внешними объектными отношениями.
Нарциссическая личность попадает в тупик в момент зарождения нового сознания. А поскольку сознание всегда имеет трансцендентную основу136 (например, Голос, который слышит Ева), новое творение также оказывается одним из новых осознаний Самости. При прохождении через нарциссический паттерн обновляется не только Эго, но и Самость.
На протяжении XVII и XVIII веков различие между Эго и Самостью становилось все более и более заметным и отразилось в картезианской философии, так что позитивный потенциал образа Нарцисса стал ощущаться значительно сильнее. Опасность «провала в бессознательное», инфляционного слияния с архетипическими образами стала куда менее серьезной. Следовательно, в XVIII веке позитивное отношение к мифу о Нарциссе сохранилось, но при этом миф стали рассматривать под новым углом зрения. Нарцисс превратился в символ сознательного самонаблюдения и обожания в человеке божественного начала. Вместе с тем он мог по-прежнему символизировать ложную связь и путаницу между иллюзией и реальностью, а также недостаточное самопознание и высокомерную любовь к самому себе137. Двойственная природа нарциссизма никогда не исчезала; взгляды философов XVII и XVIII веков предвосхищают современные клинические наблюдения и даже углубляют их. Ибо, отличаясь от большинства современных взглядов, особенно от теории объектных отношений и других подходов, разработанных школами фрейдистско-психоаналитической ориентации, эти давние наблюдения позволяют распознать как интровертированный, так и экстравертированный аспекты нарциссизма и его мифологического образа - Нарцисса. В мифологическом паттерне они также распознают и положительный, и отрицательный потенциал. Особенно позитивно образ Нарцисса рассматривал английский поэт Эдвард Янг, который вместе с Руссо и Шефтсбери признавал ценность интроспекции в том, чтобы всерьез принимать существующие в бессознательном образы.
Особую роль в появлении новых взглядов на образ Нарцисса сыграла работа Жака Аббади, написанная в конце XVII века и переизданная в XVIII веке. Она посвящена ценности эгоизма. Аббади считает, что любовь человека к самому себе идентична его стремлению к счастью, и в проявлении интереса к самому себе видит главную движущую силу всей человеческой деятельности. Однако он проводит важное различие между любовью к самому себе {amor de soi) и любовью истинной (amor-propre). Первая связана с ложной самооценкой, вторая - с законным и естественным сохранением собственного «Я». Эти две концепции были хорошо известны во Франции и сыграли важную роль в построении теории общественной морали Руссо138.
Различия, которые делает Аббади, с точки зрения психологии представляют собой противопоставление энергии, направленной на Эго, и энергии, направленной на Самость. Это противопоставление является ключевым в определении разницы между здоровым и патологическим нарциссизмом, и в XVIII веке оно стремительно развивается, позволяя увидеть различие между Эго и Самостью, между сознанием и бессознательным. Так, Шафтсбери в «Монологе, или совете автору» (1710) отмечает необходимость самонаблюдения и самокритики: «Самое трудное на свете - быть хорошим мыслителем, не обладая при этом самоконтролем и способностью вести диалог с самим собой». Он также вторит дельфийскому изречению: «Раздели себя пополам и стань двумя»139. В действительности это значит определить условия для истинного интроспективного самопознания, которое заключается в необходимости делать различие между сознанием и бессознательным, тем самым создавая структуру, которая в дальнейшем позволит увидеть образ Нарцисса в положительном свете.
Как и взгляды Руссо, подход Янга к интроверсии, с одной стороны, является критическим, подчеркивающим необходимость истинной самооценки, а с другой - позитивным, рассматривающим интроверсию как истинный путь к самопознанию. Взгляды Янга свидетельствуют о дальнейших значительных изменениях в отношении к образу Нарцисса, но, как мы видели, эти изменения были предопределены развитием мысли на протяжении предшествующих столетий. Теперь образ Нарцисса используется для иллюстрации истинной и вполне приемлемой любви к самому себе. С точки зрения Янга, Нарцисс поглощен не иллюзией, а вполне достоверным образом: он действительно видит себя и полностью это осознает. Этот автор отличается от остальных не только страхом потерять способность к воображению, означающему исключение мотива узнавания Нарциссом своего отражения в соответствующих пересказах мифа. Он отличается и от античных толкований, в которых отмечается разница между иллюзией и реальностью. Теперь образ становится реальным, и все, что происходит, соответствует тому пути, по которому следует Эго. Критическое сознание необходимо, и его окончательная оценка отличается от оценки нашего Эго.
В «Апологии добродетели» Янга, в восьмой книге «Жалоба, или ночные думы», есть следующие строки:
Истина тверда и незыблема, как скала,
Ложь скользка и сумбурна, подобно волне.
Этот - дикий бродяга, бредущий по миру, как Каин,