ПРИМЕЧАНИЯ
1 S.Freud, Gesammelte Schriften, XI, S. 387.
2 См.: M.Dorer, Historische Grundlagen der Psychoanalyse (Leipzig, 1932).
3 Griesinger, Pathologie und Therapie der psychischen Krankheiten, S. 6 f. A Ibid., S. 73.
3 Freud, II, S. 98.
6Ibid., V, S. 409.
7 Griesinger, S. 48.
8Ibid., S. 56.
9 Ibid., S. 63, 72 f.
10Ibid., S. 9 f.
uT.Meynert, Ьber den Wahn, S. 85.
12 Цит. по: Meynert, Deutsche Irrenarzte, II, S. 133.
13Monantschr. f. Psych. ti. Neur., Bd. 30, S. 1911.
14 Freud, У1, S. 223.
15Ibid., VIII, S. 426.
16Ibid., VI, S. 223.
17 Griesinger, S. 3.
18 Freud, Zur Auffassung der Aphasien, S. 32.
19Ibid., S. 89.
20 S.Freud, Gesammelte Schriften, XI, S. 223.
21Ibid., VII, S. 262.
22 См.: Ьber Ideenflucht (S. 147 f.), где я выделил четыре клинических принципа редукции и обобщил их следующей формулой: "Во всех случаях это вопрос трансформации сложного эго-пршщипа —с его полярностью объекта и переживания, я и ты и его связью с проблемой коммуникативного понимания и культуры — в одномерный ид-принцип"'.
Аналитика существования Хайдеггера и ее значение для психиатрии
Думаешь ли ты, что можно достойным образом постичь природу души, не постигнув природы целого ?
Платон ("Федр", 270 с).
Аналитика существования Мартина Хайдеггера вдвойне важна для психиатрии. Здесь эмпирическое психопатологическое исследование находит новую, выходящую за его прежние рамки методологическую и материальную основу, и, кроме того, в ее трактовке экзистенциального концепта науки психиатрия в целом получает точку опоры для объяснения актуальности, возможностей и пределов своей собственной научной картины мира, или иными словами, трансцендентального горизонта понимания. Эти два аспекта тесно взаимосвязаны и уходят своими корнями в работы Хайдеггера Sein und Zeit ("Бытие и время") и Vom Wesen des Gmndes ("О сущности оснований").
Цель "Бытия и времени" состояла в "конкретной" разработке вопроса о смысле Бытия. Предварительно исследование было нацелено на интерпретацию времени как возможного горизонта всякого понимания Бытия. С этой целью Хайдеггер, как мы знаем, "конкретно" и детально разрабатывает онтологическую структуру Dasein* как бытия-в-мире, или трансценденции. Определяя, таким образом, основополагающую структуру Dasein как бытие-в-мире, Хайдеггер дает в руки психиатра ключ, посредством которого он, независимо от предрассудков какой-либо научной теории, может установить и описать исследуемые им явления во всей полноте их феноменологического содержания и в свойственном им контексте. Огромная заслуга Эдмунда Гуссерля состоит в том, что он продемонстрировал, вслед за Брентано, что, собственно, представляет собой данный "феноменологический"
* В фундаментальной онтологии М.Хайдеггера место понятия Mensch (человек) занимает понятие Dasein (существование). —Прим. ред.
метод, а также в том, что он показал, какие обширные перспективы он открывает для исследования в различных науках. Однако доктрина Гуссерля касается исключительно сферы интенцио-нальности, рассматриваемой как унитарное отношение между трансцендентальной субъективностью и трансцендентальной объективностью. Переход от "теоретического" постижения и описания психических процессов или событий, происходящих в "субъекте", к постижению и описанию форм и структур "интенционального сознания", сознания чего-то или направленности к чему-то, оказался решающим переходом для психопатологических исследований. Однако, это сознание оставалось как бы висящим в пространстве — в разреженном пространстве трансцендентального эго. "Фундаментальное" —в полном смысле слова —достижение Хайдеггера состояло не только в том, что он констатировал проблематичность трансцендентальной возможности интенциональных актов. Более того, он решил данную проблему, показав, каким образом интенциональность сознания коренится во временном характере человеческого существования, в Dasein. Интенциональность в целом возможна только на основе "трансценденции" и поэтому не является ни тождественной ей, ни, наоборот, обусловливающей саму возможность трансценденции. Только объясняя интенциональность через Dasein как трансценденцию или бытие-в-мире и, только, тем самым включая трансцендентальное эго в актуальное Dasein можно сформулировать ("объективно-трансцендентальный") вопрос относительно чтойности существ, которыми мы являемся*. Таким образом, вместе с Вильгельмом Шилази мы можем сказать, что "Бытие и время" — это первое исследование нашего существования "относительно его объективной трансценденции".
Так как в работе "Школа мысли экзистенциального анализа"1, я уже в общих чертах описал намеченный таким образом путь, то теперь мы обратим наше внимание на второй аспект значимости Хайдеггера для психологии, а именно — на вопрос об актуальности, возможностях и пределах горизонтов понимания, или картины мира психиатрии в целом. Эту проблему, к тому же, можно охарактеризовать как проблему осознания психиатрией неотъемлемой свойственной ей как науке структуры или как попытку психиатрии понять себя как науку. Само собой разуме-
Здесь обнаруживается расхождение между Сартром и Хайдеггером. Сартр не прибегает к подобной обратной референции; действительно он упрекает Хайдеггера в том, "что он в своем описании Dasein полностью исключает какое бы то ни было обращение к сознанию" ("Бытие и ничто").
ется, что в данной, ограниченной по объему работе, я могу лишь в общих чертах обозначить решение этой проблемы.
I
Наука не может понять самое себя, уяснив свой "объект" изучения и основные концепции и методы исследования, с помощью которых она осуществляет это изучение. По сути, наука приходит к такому пониманию лишь тогда, когда она —в полном смысле греческого logon didцnai * — объясняет свою интерпретацию (выраженную в ее основных концепциях) своей специфической сферы бытия на основании фундаментальной онтологической структуры этой сферы. Такое объяснение невозможно дать, используя методы самой этой науки; возможно только с помощью философских методов.
Наука автономна относительно того, что, в ее терминах, может быть доступно опыту. Здесь она оправданно защищает себя от любого философского вторжения, точно так же, как и любая философия, осознающая свои собственные цели, воздерживается от подобного вторжения. Хотя, как показала история, наука и философия имеют общие корни, сказанное означает, что в то время как наука выдвигает вопросы, определяющие ее подход к существующему, философия формулирует вопрос относительно природы доказательства как основания и обоснования —то есть вопрос относительно функции, выполняемой трансценденциеи как таковой, функции установления оснований. Это просто еще раз говорит —другими словами —о том, что наука может понять самое себя, только если она объясняет изначальную формулировку своего вопроса, в рамках которого, как данного конкретного научного способа обоснования, она подходит к изучаемым ею предметам и рассматривает их. В такой и только в такой мере науку следует "соотносить" с философией; то есть постольку, поскольку самопонимание науки, рассматриваемое как артикуляция актуального запаса онтологического понимания, возможно лишь на основе философского, то есть онтологического понимания в целом.
II
Если физика и биология, а также гуманитарные науки основываются на своем собственном особом "актуальном запасе он-
* Приводить доводы (гр.)- — Прим. ред.
тологического понимания"2, то о психиатрии этого сказать нельзя. В ее клиническом приложении психиатрия рассматривает свой объект, "психически больного человека", в его природном аспекте, а следовательно, в рамках естественнонаучного —главным образом, биологического — горизонта понимания. Здесь объектом психиатрии является — как и во всей медицине — "больной" организм. Но психотерапия рассматривает свой объект в аспекте "человеческой бытийности", а следовательно, в рамках (либо донаучного, либо систематизированного) антропологического горизонта понимания. Здесь объектом психиатрии выступает уже "психически больной" собрат, другой. Несовместимость этих двух концептуальных горизонтов, или концепций реальности неразрешима в рамках науки и ведет не только к бесконечным научным противоречиям, но и, как показывает нынешняя ситуация в психиатрии, к расколу на два обособленных психиатрических лагеря. Сам этот факт демонстрирует, насколько важен для психиатрии вопрос: что же мы, человеческие бытийности, представляем собой.
В действительности эти две концептуальные ориентации психиатрии обычно перекрываются — как показывает нам один лишь мимолетный взгляд на ее "практику". Клиницист сперва "устанавливает связь" со своим пациентом или ищет "взаимопонимания с ним". И именно благодаря этой связи или пониманию он приходит к тому исходному видению, на основе которой он оценивает симптомы заболевания. На самом деле мнение о том, что психиатрические симптомы в первую очередь выражают нарушения в коммуникации и, следовательно, связаны со "смыслом, придаваемым человеческому общению", принадлежит Хе-нигсвальду3. Однако, одно из основных требований медицинской психотерапии состоит в том, чтобы рассматривать предполагаемого пациента также как организм, то есть это требование означает, что в первую очередь следует выяснить состояние пациента "как" организма, особенно в том, что касается нарушений в центральной нервной системе, а также установить, не налагает ли возможность таких нарушений с самого начала определенных терапевтических ограничений.