Однако мы знаем, что наряду с этим неизменно возвышенным религиозным мировоззрением, свойственным грекам, им были не чужды также серьезное, эмпирическое наблюдение и основанная на нем научная теория. Но прежде всего нам хорошо известна их философская, метафизическая концепция мира как органично структурированного порядка космических событий, от самых всеобщих до самых частных и, казалось бы, случайных, однако так или иначе связанных между собой. В полемике против пророческих сновидений Цицерон приводит три концепции в качестве возможных для объяснений пророческих знаков в сновидениях, а затем переходит к критике всех трех толкований, а вместе с ними и представления о пророческих сновидениях в целом, в чем мы сегодня сходимся с ним во мнениях. Речь идет либо о вдохновении божественными силами (divina vis quaedam), либо о "соп-ventia et conjunctio naturae"*, "quam vocant (auunaBetav)", либо о длительных настойчивых наблюдениях (quaedam observatio cons-tans atque diutwna)** за совпадениями между происходящим во сне и последующими реальными событиями (De divinat. II, 60, 124). Новым элементом, с которым он знакомит нас, выступает доктрина о симпатическом начале. Впрочем, эта доктрина так же встречается
* Схождение и совпадение природы (лат.). — Прим. ред. *'* Которое называется сопереживание (лат.). —Прим. ред.
и у Гераклита, у стоиков (в частности, у Посидония), а позднее в несколько иной форме у Плотина и в книге снов Синесия. Речь идет об известной философской доктрине Единого, которая всегда будет вызывать в памяти дух Древней Греции. Существуют различные варианты этой доктрины: так, у Гераклита (см.: К.Reinhardt, Kosmos und Sympathie) подразумевается единство Бытия (в смысле ev %ш nav) и его частей, борьбы и гармонии, или, как позднее сформулировал Посидоний, единство "материи и духа, природы и Бога, случайного и предопределенного". От этого следует отличать, опять же, единство как Всеединое (в смысле ev то Tiav), магическое слияние влекущих и зовущих сил, открытости и скрытости, культового и философского начала, "перетекания одного явления в другое", —все, что мы находим даже сегодня в суевериях любого народа и особенно в суевериях, связанных со сновидениями. В то время как религия и философия ранних греков признавали только гармоничный порядок космоса и мира, у Посидония мы находим уже чисто динамический взгляд на мир: вместо представления о порядке, мы находим представление о "проясняющей" (erklдrlich), естественной, но вместе с тем загадочной и таинственной силе", „понятие, все еще бытующее в современных научных и философских теориях. У греков и римлян все это выражалось в толковании сновидений до самого крушения старого мира. Неоспоримым признаком этого крушения явилось презрительное разъяснение Петрония, утонченного вольнодумца, доверенного лица Нерона, о том, что сновидения приходят к человеку не по распоряжению и повелению богов, а каждый человек создает их сам: "Somnia quae mentes ludent voli-tantibus umbris, non delubra deum, nee ab aethere numina mittunt, sed sibi quisque facit"*. (Anth. lat., 651 R.)
Как до него Лукреций [De Rerum Natura, TV, 962 —1029), давший высоко реалистичное толкование связи между переживаниями в сновидениях и повседневной деятельностью, страхами, желаниями и сексуальными стремлениями, так и Петроний затронул важнейший аспект современной теории сновидений: "sed sibi quisque facit!" Здесь не только история проблемы сновидений, но и история в целом показывает разрыв между древним и современным: гордыня индивидуализации, всемогущий и богоподобный человеческий индивид поднимает голову. В контексте этого противоречащего природе возвышения человека, противополагающего себя всему греческому миру форм ("в котором естественные законы человека
* Сновидения, дразнящие души людей летучими тенями, не боги ниспосылают, но каждый создает себе их сам (лат.). — Прим. ред.
разворачиваются во всех направлениях"), нам следует снова взглянуть на нашу конкретную проблему: сновидения и существования.
III
Кто же этот Quisque* Петрония? Подвластен ли нам такого рода субъект сновидения или сам акт сновидения? Защитники Quis-^we-теории субъективности забывают, что они усвоили только одну половину истины. Они забывают: человек направляет свой экипаж "туда, куда желает, но под его колесами вращается, хотя он не замечает того, земной шар, по которому он движется". Сказанное в равной мере справедливо и что касается чисто научно-генетической концепции сновидений, и по отношению к нравственному смыслу сновидений, проблеме моральной ответственности человека за свои сновидения. Разграничение, которое Фрейд проводил между эго и ид, Хеберлин —между эго и универсумом, Юнг — между индивидуальным и коллективным бессознательным, Шлейермахер — между сознанием индивида и сознанием человеческого рода, Августин — между тем, что происходит в нас, и тем, что происходит посредством нас —все это так или иначе выражает разграничение между повозкой и земным шаром, по которому она движется.
Однако существует еще одно такое разграничение, сыгравшее важную роль в истории философии, при этом все забывают, что первоначально оно было связано с разграничением между видением снов и бодрствованием. Я имею в виду разграничение между, с одной стороны, образом, чувством, субъективным мнением, "doxic-формой"** (Платон, Гуссерль) в целом и рассудком, объективностью и истиной — с другой. Именно это разграничение проводится между Quisque, индивидом, обособленным, Hekastos*** греков и человеко-божественной общностью, единство которой представляется покоящимся на Логосе и взаимном понимании. Если для Петрония и для эпохи Просвещения Quisque означает неизвестное X, скрытое за создаваемым им сновидением, то здесь человек —это нечто большее, чем просто Quisque (хотя он и является таковым, в той мере, в какой он погружается в мир сновидения, образов и чувств). Здесь индивид перестает быть построением наивно реалистической метафизики, индиви-
* Каждый (лат.). — Прим. ред.
** От гр. doxa — мнение. — Прим. ред.
*** Каждый (гр.). —Прим. ред.
дуальность становится формой человеческого бытия, способом быть человеком, то есть формой недуховного человеческого существования. Эта доктрина связана с такими именами, как Гераклит, Платон, Гегель, Кьеркегор, Хайдеггер.
Согласно Гегелю, начало философии следует датировать со времен Гераклита, первого из мыслителей, у кого "философская мысль представлена в ее спекулятивной форме". Его великой идеей был переход от бытия к становлению, его великое понимание заключалось в том, что бытие и небытие — это ложные абстракции и что только в становлении заключена истина. В связи с этим Гераклит указывает на имманентность момента отрицания, который в то же время является принципом жизненности. Гегель и Гераклит сходятся также в своем пренебрежении и даже презрении ко всему индивидуальному и обособленному и ко всякому интересу к ним. В той же мере оба находят "бессмысленным" "считать сознательную индивидуальность единичным феноменом существования", ибо "противоречие здесь состоит в том, что ее сущностью является универсальность духа" (Гегель, "Феноменология духа").
В части I мы уже рассматривали индивидуальность (индивидуального сновидца) относительно универсального (хотя, конечно же, только в рамках небольшого экзистенциального сегмента), а именно относительно картины счастливой или несчастной, гармоничной или негармоничной индивидуальной жизни и такого образа сновидения, как взлет птицы или ее падение с небес. Универсальное содержание трансиндивидуального образа, интересующее нас здесь, не создается каждым индивидом, тем не менее каждый индивид видит его в своих сновидениях, и оно либо притягивает его, либо отталкивает. Образы индивида, его чувства и настроения принадлежат ему одному, он живет в своем собственном мире; а пребывание в полном одиночестве, психологически равнозначно видению снов —независимо от того, находится ли он в это время в психологическом состоянии сна или нет. В действительности в этом и заключался критерий Гераклита для разделения состояния видения снов и бодрствования. "Бодрствующим, — говорит он, — принадлежит один и тот же общий мир (eva xai koivov Koa|iov)*; во сне же каждый (Hekastos, Singularis) возвращается в свой собственный (мир) (гщ iSiov аяоатрефеаОш)"**.
О Гераклитовом противопоставлении общего (Koinцn или Xynori) единичному, частному или личному (Idiori) написано очень много. Однако особенно поучительна в этом отношении его близость к
* Один и тог же общий космос (гр.). —Прим. ред. ** Возвращается к своему (гр.). —Прим. ред.
Гегелю —особенно в его "Истории философии". После Анаксагора "космос" как выражение для обозначения мира, употреблявшееся Гераклитом —означает не (объективный) мир, а (субъективное) состояние единообразия fXцivoc;)* и рассредоточения (lцioc;)**.
Для Гераклита это единство и рассредоточение определяет "Логос", термин, который иногда следует переводить как "слово" и "речь", а иногда как "мысль", "теория", "умозаключение", "рациональное, основанное на законе отношение" и т.д. Таким образом, оно в равной мере применимо как к пониманию, так и — по словам Гегеля —к тому, посредством чего человек добивается понимания (коммуникации). Общим в обоих случаях является понимание в смысле рефлексивной мысли (то ppovesin)*** [Поэтому, хотя существует нечто, в чем можно найти общее для всех и могущее быть сообщенным, то есть Логос, тем не менее многие живут так, будто они могут иметь свое собственное понимание или свои собственные личные мысли (фр. 92). Это, однако, независимо от физиологического состояния, равнозначно видению снов. Такие сновидцы не замечают того, что делают по пробуждении, точно так же, как они забывают, что делают, когда спят (фр. I). Для Гераклита истинное бодрствование —это, в негативном смысле, пробуждение от собственного мнения (doxa) и субъективного убеждения. Но, в позитивном смысле, — это жизнь (и не только жизнь разума), сообразная законам универсального, назовем ли мы это универсальное логосом, космосом, софией или же будем рассматривать в их сочетании, подразумевая постижения разумом единства и, закономерной взаимосвязи и действие согласно этому пониманию. Гегель, представляя эту доктрину Гераклита, отмечает, что здесь Разум, Логос становится судьей Истины — но отнюдь не второстепенной истины, а скорее божественной, универсальной истины: "той меры, того ритма, что проникает до самой сути Всего" (отголосок древнего сюцяабекх)****.