* Через действие к приданию значения (лат.; нем.). — Прим. ред.
постоянную "заботу" в психиатрической лечебнице. Здесь мы также оказываемся перед "отступлением от жизни" — но не от жизни как vita, а от жизни активной, "социальной", где Юрга Цюнда так долго и безнадежно бросало из стороны в сторону. В обоих случаях мы видим, что именно экзистенциальная проблема, антиномические напряжения которой истощили Dasein, определяет также форму и способ отступления от него. Сказанное справедливо и в отношении Эллен Вест, чью жизнь с самого детства "омрачала" проблема жизни и смерти, и в отношении Юрга Цюнда, вся жизнь которого аналогичным образом была пронизана проблемой человеческого общества.
3. Теперь мы подошли к отступлению от существования при совершенно несвободной форме умопомешательства, когда по своей собственной воле Dasein не отрекается ни от социальной жизни, ни от жизни вообще. Здесь скорее происходит отречение от жизни как от независимой индивидуальности. Таким образом, Dasein подчиняется чуждым ему экзистенциальным силам. Здесь мы имеем особенно радикальную капитуляцию Dasein. Ни Эллен Вест, ни Юрг Цюнд не отказывались от самих себя и не предали свое я; скорее, они ушли из общественной жизни или жизни как таковой. Однако теперь Dasein уходит от управления собственной жизненной ситуацией. Мы вынуждены говорить о таком человеке, что это жертва, игрушка или пленник в руках чуждых сил. В сравнении с этим и Эллен Вест, и Юрг Цюнд, хотя и являлись пленниками своих проблем, выступали в то же самое время собственными освободителями от этих проблем.
В таком контексте мы можем обратиться к случаю Эльзы. Отправной точкой нам должен служить намеренный ожог своей руки. Здесь Dasein "демонстрирует себя" другим людям в качестве мученика. При умопомешательстве эта самодемонстрация становится демонстрацией бытия. С таким поворотом от "активного" действия к "пассивному" страданию мы снова и снова сталкиваемся при умопомешательстве. Это свидетельствует о том, что активность и пассивность, —в данном случае спонтанность оказания впечатления и влияния1и восприимчивость к впечатлению и влиянию со стороны, —экзистенциально не противоположны, а скорее неразрывно связаны друг с другом.
Мы можем сказать, что в качестве мученика Dasein до некоторой степени все еще было способно к самоуправлению или, выражаясь другими словами, оно все еще протекало в рамках эмпирической последовательности (хотя и в несоответствующей ситуации форме) — так что происходило, так сказать, "резкое
изменение", а не разрыв с миром. Но при переходе от мученичества к безумию, от самопожертвования к принесению себя в жертву не по своей воле, Dasein все более и более теряет власть над собой. В первую очередь это проявляется в появлении "безумных мыслей", другими словами, в угрозе последовательности переживания, а вместе с ней целостности "мира". Перед действием (ожог руки) Dasein не имело никакого выхода, не могло уйти от выбора между победой и поражением, "молниеносным" разрешением жизненной ситуации и ее невыносимым продолжением. В этих обстоятельствах акт ожога руки, жертвование рукой представлялся единственным возможным выходом, то есть, возможностью для пациентки успокоить себя посредством волевого представления своему отцу его "несправедливости". Этот способ разрешения ситуации настолько неуместен, что обречен на неудачу. Dasein не знало, по какому пути пойти и впервые столкнулось с абсолютной неспособностью открыть дальнейшее последовательное развертывание переживания. Последовательность переживания отрывается от одного из своих экзистенциальных направлений, оставляя, так сказать, вакуум. Этот вакуум заполняется вновь; но заполняется формой переживания, которая, будучи до некоторой степени связана с предшествующим переживанием, тем не менее совершенно ему не соответствует, — той формой переживания, при которой пациент становится жертвой других. Непоследовательность проявляется в том, что теперь Dasein заморожено моделью, в соответствии с которой определяются все вновь возникающие переживания —как имеющие отношение к я, как зло, причиненное пациенту, как мучения, как преследования, а также как преследования в смысле принуждения любить. Сказанное проясняется при рассмотрении случая Лолы Восс и даже в большей степени случая Сюзанны Урбан.
4. Если случай Эльзы особенно интересен тем, что представил нам переходную стадию между здоровьем и психозом в форме единичного события и действия, то случай Лолы Восс представляет собой еще более поучительный пример переходной стадии в форме почти психотического суеверного языкового оракула. Эта "игра" предоставляла Лоле Восс, цепляющейся за свой идеал скрытности, время для отыскания точки опоры. Какой бы ненадежной эта точка опоры ни казалась постороннему, она обеспечивала мостик между ее страхом перед невыразимым Жутким и Ужасным и ее капитуляцией перед тайным заговором воплощенных врагов — мостик к отречению Dasein от своего самоуправления. В этом заключается не решение или, если более точно,
не снятие антиномического напряжения существования посредством ухода от жизни в форме самоубийства или посредством ухода от жизни общества в форме "глубокой озабоченности", а скорее изъятие жизни из ее собственного обремененного решениями контекста путем постановки всех решений в зависимость друг от друга. Антиномическое напряжение Dasein, осознание отсутствия пути вовне или пути внутрь здесь достигает кульминационной точки в отступлении Dasein от своего права выбора перед лицом решений врага. Именно в этом контексте мы можем весьма поучительно рассматривать языковый оракул Лолы как переходную стадию.
В первую очередь, это показывает, что Лола отреклась от своей собственной индивидуальной власти принимать решения и принимает совет только от "вещей", которые, со своей стороны, являются не объектами или вещами, каковыми они есть сами по себе, а скорее вещами, лингвистически смоделированными и созданными ею. Здесь производство и воспроизводство, спонтанность и восприимчивость объединяются в чрезвычайно удивительный союз, где, тем не менее, все еще преобладает спонтанность. Так как Лола Восс полагается на то, что ей скажут "вещи" (большую часть которых создала она сама), все зависит от ее соответствующего реагирования на сказанное ими или, другими словами, от ее правильного понимания или толкования языка вещей. В этом отношении важно отметить, что язык вещей ограничивается повелениями или запретами, и что сама пациентка видит все свое "спасение" в строжайшем послушании приказам или запретам этих плодов своей собственной фантазии. Комплекс преследования Лолы Восс следует отличать от простого предрассудка, когда она начинает чувствовать, что связана уже не решениями созданного ею самой оракула, а решениями созданных ею самой врагов, как в случае с Эльзой и Сюзанной Урбан. И в заключении мы должны отметить смещение, заключающееся в том, что слепое послушание командам и запретам оракула, похоже, все же оставляет в ее психозе возможность свободы выбора: либо подчиняться, либо бежать от требований своих врагов. Эта свобода, однако, приобретается ценой абсолютной зависимости от врагов, ценой мании преследования.
Общим фактором в том, что касается и оракула, и психоза, выступает необходимость отгадывать или истолковывать слова врагов, которые на самом деле она сама вкладывает в их уста. Если относительно оракула мы еще могли говорить об определенной активности со стороны пациентки, то здесь господствует
полная и абсолютная пассивность. Ибо в психозе любая возникающая активность является активностью лишь в рамках пассивности, пассивности в рамках полного подчинения Dasein чуждым силам, иными словами, в рамках полной капитуляции Dasein. Однако там, где мы таким образом подчиняемся чужой воле, мы становимся жертвой или жертвоприношением других. Уход от проблем существования, смирение Dasein со своей собственной частной проблемой здесь проявляется в форме пассивности мученичества и жертвоприношения.
5. В случае Сюзанны Урбан мы пытались понять ее манию преследования с помощью феноменологического изучения Силы Ужасного (которая вырвалась из koinonia экзистенциальных событий) и разворачивания этой силы на протяжении ее жизни. Здесь мы приходим к выводу о понятии смирения, ухода Dasein от антиномического напряжения, неспособности Dasein отыскать какой-либо выход из положения. В случае Сюзанны Урбан информация, предоставленная ее родственниками, позволяет нам точно определить кульминацию этого смирения. Это момент, когда, совершенно измученная попытками спрятаться, подкреплявшими ее идеализированную заботу о родственниках и, в конечном счете, о муже, абсолютно изнуренная, она полностью теряет самообладание и, вместо того, чтобы властно включать в эту заботу домашнюю прислугу (как она это делала ранее), становится мученицей или жертвой в руках этой же домашней прислуги. Теперь за ней следят, ее предают другие.
Случай Сюзанны Урбан представляет собой самый явный пример кульминации отречения Dasein от своей антиномической проблемы уходом в умопомешательство или, другими словами, абсолютной капитуляцией я перед тем аспектом альтернативы, который до этого подавлялся "со всей возможной силой", альтернативы, на которую давно оказалось разделенным Dasein. Вместе с этим отречением все превращается в то, что ранее было его подавленной (или, словами Фрейда, вытесненной) ужасной противоположностью. Если с самого детства Сюзанна Урбан, подобно Эллен Вест, была своевольной, упрямой и невнимательной к другим, никогда не подчиняющейся мнению других, никогда не имевшей настоящих друзей, и в целом мало доверявшей окружающим и всегда стремившейся подчинить себе свое окружение, то теперь она, напротив, позволяет другим управлять собой, вынуждена подчиняться им, страдает оттого же недоверия к ближним и чувствует, что ее окружают лишь враги. Но самым существенным в этой реверсии при умопомешательстве является