То, что Хаген утверждает, как бы неопределенно это ни было, что ощущение "гонит пациента с силой инстинкта" (что, во всяком случае, предполагает отсутствие участия со стороны я), само по себе демонстрирует, до какой степени нам все еще не хватает в психопатологии твердых фундаментальных концепций и базисных предпосылок. За неудачу психопатологии в области иллюзий ответственны, главным образом, два подхода. Либо предпринималась часто подвергавшаяся критике попытка понять и объяснить иллюзии с точки зрения нормальной психологии, либо они объявлялись научно "необъяснимыми" и рассматривались как непостижимая загадка, которую в лучшем случае можно объяснить с точки зрения церебральной патологии.
По моему мнению, изучение историй болезни в ключе аналитики Dasein, по меньшей мере, продемонстрировало наличие пути к научному пониманию иллюзий (которое не следует путать с эмпатическим и психологическим пониманием), и что это — путь феноменологического антропологического исследования.
Как уже было здесь показано, мы можем приблизиться к научному пониманию иллюзий, только если осознаем, что имеем
* В определении (лат.). —Прим. ред.
дело с определенной формой экзистенциального лишения правомочий [Entmachtigung] или, используя синоним, с определенной формой приземления. Мы намеренно говорим "определенной формой"! Поэтому наша задача заключается в том, чтобы продемонстрировать и точно описать каждую стадию этого процесса лишения полномочий, учитывая все возможные звенья в структуре существования или бытия в мире.
В предыдущей главе я показал, что иллюзии, как и подлинные фобии, можно понять только с точки зрения экзистенциальной тревоги (и никоим образом не посредством "аффекта тревоги"). Теперь "мир" означает не совокупность условий, с которыми без усилий справляется существование, а обстоятельство, четко определяемое бытием как пугающее, обстоятельство враждебности, чего-то раз и навсегда враждебного или угрожающего. Это система мира, в которой больше нет места любви и доверию или близости к людям и вещам, вытекающей из этих чувств*.
АУТИЗМ И ТРЕВОГА/ "Аутизм" — как подчеркивалось в предшествующих работах — это не "пассивная настроенность" и не настроение, и поэтому он не должен интерпретироваться в экзистенциальном анализе подобным образом. Случай Лолы подтверждает эту точку зрения. Нам стоит только вспомнить, что мы говорили об отсутствии материальности или плотности в ее системе мира. Там, где "мир" больше уже не обнаруживает материального облачения, где "огонь жизни" потух и осталась только "зола", там ломается или совсем исчезает "ключ" [Gestimmt-heit] существования, его "способность настраиваться". Мы описывали Лолу как "потухший кратер", то есть как человека, у которого почти все свободно развивающиеся, непосредственные ощущения подавлены. Вместо этого существование подавляется, даже поглощается (испепеляется) тревогой. Но эта тревога (как я неоднократно подчеркивал) в своей основе является не ощущением или аффектом, а выражением экзистенциальной тревоги, то есть, опустошения существования и его прогрессирующей утраты "мира". Утрата мира, конечно же, сопровождается утратой я. Там, где существование уже не в состоянии свободно планировать мир, оно также претерпевает потерю я. Это ясно осознавал
* Настоящая статья была закончена в 1945 г. В 1946 г. была опубликована работа Силази "Macht iMid Ohnmacht des Geistes (Francke, Bern), где автор, следуя интерпретации Платонова Филеба, с непревзойденной выразительностью и ясностью указывает на существенное единство тревоги и доверия как "первоначальной трансцендентальной силы..."
и изложил Шопенгауэр. Он первым упомянул о возможности "нашего осознания себя через самих себя, независимо от объектов познания и желания", хотя впоследствии он добавляет: "Но, увы, мы не можем сделать этого, и как только пытаемся это сделать и направляем наше познание внутрь для полного созерцания, то теряемся в безграничном вакууме и становимся похожими на полую стеклянную сферу со звучащим из ее пустоты голосом, голосом, источник которого нельзя обнаружить внутри; и, пытаясь таким образом понять себя, мы, содрогаясь, хватаемся не за что иное, как за лишенное содержания видение"*.
Возможно, это (психологическое) представление взаимосвязи мира и я может яснее показать психопатологу, что мы имеем в виду, чем представление в ключе аналитики Dasein. Говоря о "потухшем кратере", мы говорим о потерях как в существовании, так и в мире, даже если их можно проследить до одного корня. "Причина" тревоги и содрогания, о котором говорит Шопенгауэр, "причина" неприкрытого ужаса, как мы его называем, — это не предмет и не враг, а призрачность или "бессодержательность" [Bestandlosigkeit] существования (лишенного "мира") как такового. В результате, с точки зрения экзистенциального анализа, мы говорим уже не о настроении или аффекте (как в случае страха), а о потере мира и я.
Поэтому, говоря об аутизме, мы в первую очередь должны думать об экзистенциальном анализе и о потерях мира и я (или, по крайней мере, о сокращении потенциальных возможностей мира и я); и мы должны осознавать тот факт, что это "сокращение" прежде всего проявляется в уменьшении "способности настраиваться". Не удивительно, что этот факт привлек внимание еще Э.Блейлера, автора концепции аутизма, хотя он в первую очередь думал об усиливающихся барьерах в отношении положительных ощущений**.
Именно это уменьшение потенциальной "способности настраиваться", вызванное экзистенциальной тревогой, объясняет
* См.: The World as Will and Representation, IV, 54. Эту же ситуацию сжато излагает Силази (ссылаясь на Хайдеггера) следующим образом: "Существование принимает за внешний мир то, что исконно является им самим (существованием)".
** См.: "Das sutistische Denken", Jahrbuch Bleuler und Freud, IV, 241: "Очевидно, процесс dementia praecox как таковой затрудняет формирование таких положительных аффективных оттенков [Gefuehlsfцne], иначе "механизм удовольствия" намного чаще имел бы своим результатом экстатические состояния или ощущения крайнего восторга; с другой стороны, следует признать, что создание для себя совершенного галлюцинаторного рая требует определенных творческих способностей, которыми обладает не каждый шизофреник".
"отсутствие контакта с реальностью", ослабление fonction du red* (Жане), отсутствие созвучности окружающей обстановке и миру других людей, резонанса (Блейлер) или синхронности (Минков-ский), что в особенности обуславливает аутичный образ мышления. То, что аутичное мышление "определяется" стремлениями, то, что "мышление протекает на языке стремлений без учета логики и реальности", — психопатологически все это не первопричина, а следствие экзистенциальной тревоги и уменьшения или исчезновения потенциальной возможности настраиваться, сопровождающих ее.
ПРОБЛЕМА ГАЛЛЮЦИНАЦИЙ/ Наши знания о Лолиньгх галлюцинациях слишком скудны для подробного обсуждения. Тем не менее, этот случай все же может пролить некоторый свет на проблему, поднимаемую галлюцинациями.
Тот факт, что галлюцинации связаны с аутизмом, то есть, с определенным состоянием существования, уже подчеркивался Блейлером. Но мне известна только одна статья, точно объясняющая проблему галлюцинаций на основании "структурно-аналитических" соображений. Я имею в виду короткую работу Мин-ковского "Относительно проблемы галлюцинаций" ( E.Minkow-ski: "Apropos du probleme des hallucinations") (1937)11. В ней Мин-ковский ясно заявляет, что галлюцинации следует изучать не как изолированные нарушения, а как "en fonction ... du fond mental qui les conditionne"**.
To, что Минковский в своем обсуждении называет явлением "десоциализации", в действительности представляет собой тот факт, что пациенты совсем не удивляются, когда видят, что другие не замечают того, что, по их мнению, воспринимают они сами. Но все это по-прежнему не помогает нам продвинуться дальше обычного понимания аутизма. Мы можем преуспеть в этом, только если, вместе с Минковским, осознаем, что перцепции в целом имеют значение, намного превосходящее их сенсорную и когнитивную функцию — что можно продемонстрировать "сенсорными метафорами" ("иметь такт", "иметь нюх" и т.д.) — и если сосредоточимся на них не просто с пространственного (измеримого) расстояния, а скорее с "ощущаемого расстояния". Галлюцинации и, в особенности, "голоса" нельзя понять посредством "рациональной" концепции близости и отдаленности, наличия и отсутствия, а только с точки зрения динамики и переживания (я бы сказал, "посредством феноменологически-антро-
* Функция реальности (фр.)- — Прим. ред.
** В функции ментальной основы, которая обусловленна (фр.). — Прим. ред.
пологического понимания"). Не углубляясь в статью Минковс-кого, я хочу лишь отметить, что в случае Лолы иллюзорные перцепции (восприятия враждебных знаков, враждебных намерений, враждебных голосов) ни в коей мере не представляют собой изолированные явления, и безнадежно было бы пытаться понять их только на сенсорной основе. Их следует понимать как частные явления особой картины мира — и в особенности картины мира окружающих людей — представляемой в (незнакомом и полностью обусловленном тревогой) аспекте Угрожающего и Враждебного*. Они служат самым сильным выражением враждебного наступления, то есть физической близости (в особенности ощущений гипнотического воздействия и физических галлюцинаций, возможно, связанных с ними или с фобией одежды).