Пытаясь понять экзистенциальное a priori как "универсалию, наделенную силой", мы обнаружили, что эта сила находится в Dasein, а не в универсалии или самости. Выражаясь как конкретный вид общего, трансцендентальная категория, экзистенциальное а priori, указывает не на идею или правило, а на существование, которое трансцендентно первичному разделению в опыте на самость/не-самость. Представляя конкретные проявления Заботы, оно должно быть одинаково выражаемо в каждом возможном аспекте мира Dasein. Понятие непрерывности, к примеру, равно понимается и применяется в отношении времени (непрерывность событий, случайных и неожиданных), пространства (смежность), Mitwelt (связи, например, эдиповы связи, непрерывность отношений), Eigenwelt ("внутренняя" непрерывность, непрерывность чувств, привязанностей). Для лиц, фиксированных на анальной стадии, чье экзистенциальное а priori может состоять в наполненности-пустоте, существует понятие времени, наполненного или истраченного; заполненность рук или кошельков, наполненность тела пищей, как в случае Эллен Вест; в Mitwelt — открытость или ее недостача в отношении других людей; в Eigenwelt проблема опять в приеме пищи или принятии во внутрь.
Экзистенциальное а priori, таким образом, является настоящей "общей универсалией" — это матрица значений, в которой оба члена символического соотношения имеют исходное соответствие с личностью. Как в таком случае Dasein-анализ трактует символы или мечты? По сути, он не "трактует" символы, а, скорее, отмечает границы клинической научной интерпретации (редукции):
Из того, как рассматривает этот сон психоанализ, становится ясно, что интерпретация экзистенциального анализа может определить границу психоаналитической интерпретации. Психоаналитические интерпретации проявляют себя как специальные [фрейдистские] символы-интерпретации на основе фундаментального экзистенциально-аналитического понимания25.
Хорошо известно, что в сновидениях полет и падение часто проявляются в ощущениях своего собственного тела. Иногда такие совпадения связывают с физическим состоянием в частности с дыханием (в этом случае мы имеем дело со сновидениями, обусловленными телесными раздражителями), а иногда — с эротическими настроениями или чисто сексуальными желаниями. Возможно и то, и другое, и мы не хотим оспаривать ни одно из этих предположений, так как сейчас нас интересует вопрос выявления априорной структуры, для которой раздражители тела (и структура тела в целом) так же, как и эротико-сексуальная тема являются вторичным содержанием26.
Психоанализ открывает общую универсалию совсем иного порядка. На первом месте обычно находится универсалия, имеющая первичное соотношение лишь с одной сферой человеческого существования. Если, к примеру, нож считается фаллическим символом, то психоаналитик
часто склонен оправдывать эту интерпретацию теоретически, просто обращая внимание на подобие формы. В случае подобного рода он, конечно, должен искать доказательства того, почему этот конкретный пациент использовал в качестве фаллического символа нож, а не, скажем, здание или змею. По мере того, как процесс прогрессирует дальше и знание психоаналитика о пациенте становится полнее, он может прийти к выводу, что нож — это символ фаллоса потому, что это инструмент агрессии. Агрессия обычно понимается (в "конвенциональной реальности") как склонность нанести вред другому и поэтому относится лишь к одному модусу бытия Dasein, — бытию-с-другими, и тем самым, лишь к одному аспекту общего мира индивида, Mitwelt. Единственное — трудно будет понять агрессию, представляющую отношение человека к своему будущему или к себе. И конечно же, кажется, что нет прямого пути выразить агрессию в терминах пространства или времени без обращения к определениям, полученным из бытия-с-другими. Полное "значение" символа, таким образом, является истощенным а priori, через ограничение его контекста лишь одним аспектом жизни пациента.
Второй и не менее важный вопрос касается психологически установленных общих универсалий: а именно, вопрос об их значении в мире пациента. Феноменолог спросит, к примеру: что "агрессия" значит в мире этой личности? Его ответ не будет состоять из соотношения того, что обычно считается агрессивным поведением к постулированному стремлению, проверенному и сублимированному. Для феноменолога "нанести вред другому" не полностью сводимо к межличностному инстинкту, такому, как "инстинкт смерти". Скорее, "вред другому" раскроет свой смысл, лишь касаясь экзистенциального а priori личности. В вышеупомянутом случае, где экзистенциальное а priori было универсалией непрерывности-прерывности, ущерб другому может быть скорее способом отразить угрозу разрыва в непрерывности, чем сублимированным сексуальным стремлением или влечением к смерти. Более того, представления о том, что причиняет "вред другому", могут отличаться. "Психотик", который разрушает авторитет больничных властей, стараясь завязать шнурок от ботинок особым образом, является таким же агрессивным, как и маньяк, который бросает предметы в медицинскую сестру.
Такие универсалии, как "агрессивность", "одержимость" и "покорность", в психоаналитической теории либо упрощаются до естественнонаучных рамок и вливаются в систему объяснения, при этом переставая быть искомыми общими универсалиями; либо рассыпаются на переменные, которые сами требуют соотношения с другой универсалией для понимания их смысла. Экзистенциальное а priori может рассматриваться как третья величина, связывающая общую универсалию, скажем, агрессивность, с двумя относящимися к ней объектами (например, фаллос и нож). Фаллос и нож выступают символами агрессивности, поскольку служат инструментами агрессии. Но реальность, частью которой они выступают, — это картина мира пациента, и ключ к ней заключается в выявлении экзистенциального а priori. Саму агрессивность следует понимать в контексте картины мира, управляемой экзистенциальным а priori.
Когда это экзистенциальное а priori выявлено, "очерчивается круг" для редуктивной систематической интерпретации и диагноза. То есть когда открывается матрица значения индивида, служащая основой его восприятия мира, появляется возможность объяснить, каким конкретным образом эта матрица была "заполнена". К примеру, сказать, что чрезмерная привязанность к матери в детстве может служить причиной приступов тревоги в последующей жизни, можно только после нахождения того, что позволяет обнаружить эту чрезмерную привязанность. Необходимо подчеркнуть, что ударение здесь ставится не на прошлом. Экзистенциальное а priori — это то, что делает ее возможной. Психоанализ будет говорить о последовательности переживаний: инцестуозных фантазиях и кастрационной тревоге, ведущих к выраженному эдиповому комплексу, а позднее к тревоге, и т.д. Анализ здесь-бытия, напротив, говорит о переживании последовательности: вся каузальная цепь психоанализа возможна только благодаря этому экзистенциальному а priori.
ОБРАТИМОСТЬ/ Обращаясь теперь ко второму аспекту психоаналитического символизма, а именно к необратимости символических приравниваний, мы не должны вникать глубже характера научного метода, применяемого в психоанализе по причине raison d'etre (здравого смысла). Обсуждавшиеся в предшествующей главе понятия "сводимого к чему-то" и "не поддающегося упрощению" заставляют ожидать такой необратимости. Подавленное, инстинкты, первичные побуждения составляют в высшей степени "реальное", не поддающееся упрощению; тогда как сознательное представление, символ, — это то, что должно быть сведено к чему-то, объяснено, интерпретировано. Во всех случаях психоаналитической интерпретации и объяснения мы приходим к тому, что обозначенное меньшим кругом психоанализа служит границей, за которую объяснение не выходит. Dasein-анализ, напротив, не может принять такую однонаправленную связь. То, что психоанализ называет символом, для Dasein-анализа такая же первичная реальность, как и "подавленное" или символизируемое. Полное значение символа (манифестного сновидения и вербальных структур) в мире индивида определяет значение символизируемого не только для аналитика в его попытках интерпретировать символ, но и для самого индивида.
Если говорится, что нож служит символом фаллоса, то для понимания пациента необходимо ответить еще и на вопрос: что фаллос означает для индивида? Прежде чем аналитик сможет понять, что для пациента означает фаллос, необходимо выяснить полное феноменологическое значение ножа в его мире. Однако в психоанализе вопрос состоит в следующем: что означает нож? И ответ предполагает, что вся направленность значения исходит из биологической потребности. При этом игнорируется возможность того, что эти биологические потребности сами входят в матрицу значения большего масштаба и поэтому указывают на нечто, стоящее за ними. К тому же, если аналитик невнимателен, твердо установившееся представление о том, что фаллос означает для любого индивида может войти в противоречие с конкретной ситуацией..
В Дйкеш-аналитике символ и символизируемое модифицируют друг друга. Нижеследующая объемная выдержка из работы Босса по анализу сновидений иллюстрирует важный аспект позиции Dasein-анализа по отношению к символам:
"Фрейд полагал, что нашел в эксперименте Шреттера (Schroetter) твердое доказательство этой концепции [символизма сновидений]. Шрет-тер [1912] велел своим загипнотизированным субъектам видеть в сновидении с грубым сексуальным содержанием. В этих сновидениях в соответствующих местах появлялись все то, что Фрейд определил как сексуальные символы. К примеру, однажды во время гипноза женщине велели видеть сновидение о сексуальной связи со своей подругой. В сновидении она увидела эту подругу с чемоданом, на котором было написано "Только для дам". Из этого Штетгер и Фрейд сделали вывод, что чемодан может быть только символическим представлением гениталий подруги.