Сложнее обстоит дело с осмыслением роли теоретического знания и информации в структуре общественного производства. Знание предстает в двух формах: во-первых, овеществленного в орудиях и средствах производства, в технологическом процессе, становящемся все более наукоемким, и, во-вторых, в форме «живого» знания, носителем которого являются сами люди, производители, т.е. их навыки, опыт, профессиональные умения. Развивая это положение, можно утверждать, что в постиндустриальном обществе произошел сдвиг эпохального значения: между наукой и производством установились совершенно новые отношения, они фактически поменялись местами. Раньше развитие науки определялось требованиями практики. Теперь же наука во все большей степени определяет производство, уже немыслимое без фундаментальной науки; которая превращается в непосредственную производительную силу. Основой современного социума является интеллектуальная технология, его главными ресурсами – знания и информация. Показательно, что, начиная с 1991 года, когда в США на приобретение промышленного оборудования было израсходовано меньше, чем на закупку информационной техники (107 млрд. и 112 млрд. соответственно), этот разрыв только увеличивался. На смену трудовой теории стоимости Маркса приходит «информационная теория стоимости» (Е. Масуда). В производстве товаров и услуг резко умаляется доля физического труда, и увеличивается роль интеллектуального труда, знаний, информации. Главным становится не физический износ и амортизация промышленного оборудования, а его моральный износ.
Наряду с увеличением роли информации и знания происходит возрастание значения человека как носителя и творца этих знаний. В постиндустриальном обществе факторы производительности в минимальной степени локализуются на предприятии. Возрастает значение нематериальных оснований общественного богатства, относящихся в первую очередь к человеческому фактору. Один из представителей «чикагской школы» экономики Г. Беккер в работе «Человеческий капитал» теоретически доказал, что вложения в науку, образование, здравоохранение, систему комфорта и гигиены дают в несколько раз более высокую экономическую отдачу, чем привычные для классического капитализма инвестиции во внутрипроизводственные факторы (Becker G. Human Capital, a Theoretical and Empirical Analysis. № 4. 1964). Справедливости ради надо отметить, что подобные идеи задолго до Г.Беккера высказывал К. Маркс в «Экономических рукописях 1857–1858 г.». Разрастание сферы «производства человека» приводит к далеко идущей трансформации самого типа совокупного производства. Собственно рыночные отношения в этой приоритетной сфере отходят на второй план, уступая место новым социокультурным факторам: интеллектуальному, творческому и социальному потенциалу личности. Происходит перераспределение расходов на материальное производство в пользу науки, образования, социального обеспечения, здравоохранения и рекреации. Ведущая роль в производстве все в большей степени принадлежит не производительным корпорациям и бизнесменам, а корпорациям исследования и развития, индустриальным и экспериментальным лабораториям, научным центрам и университетам.
Данные тенденции наметились в 60–70-х годах ХХ века, но уже к концу 80-х-началу 90-х годов многие из них были остановлены или изменены до неузнаваемости. Сегодня мы можем сделать совершенно недвусмысленный вывод: продуктивного постиндустриализма, порывающего с моралью потребительского общества и агрессивностью техногенной цивилизации, и по закону «отрицания отрицания» выводящего социум на более высокую ступень развития, человечество не дождалось! В самом лучшем случае постиндустриализм стал новым витком научно-технической революции, продолжением техногенного типа развития на основе более рафинированных технологий. В худшем случае, постиндустриализм грозит выродиться в социал-дарвинистские джунгли, где торжествует бездуховная сила, алчность, праздность.
Поэтому мы должны осмыслить перспективы постиндустриализма в совершенно ином ключе. Во-первых, сложившиеся тенденции техногенной цивилизации ведут в тупик экологической, социальной, духовно-нравственной катастрофы. Следовательно, они должны быть в обозримом будущем остановлены и преобразованы. Грядущее общество не сможет оставаться техноцентричным – основанным на экологически беззаботном, индустриально-утилитарном принципе отношений с природой; оно должно стать экологобезопасным, духовно ориентированным, устремленным к гармонии человека и мира. Во-вторых, не менее принудительным оказывается и поворот к новым, или, если быть более точным, по-новому прочитанным традиционным духовно-нравственным горизонтам. Современный человек не менее, чем в новых технологиях, нуждается в воскрешении таких традиционных добродетелей как долг, вина, аскеза, служение, жертвенность, творчество. Именно эти ценности должны лечь в основу подлинного постиндустриализма. Другими словами, требуется значительно больше, чем отказ от некоторых исчерпавших себя технологических практик. Требуется ни больше, ни меньше новая духовная реформация, усмиряющая гордыню «прометеевой» личности, порывающая с антиценностями «морали успеха» и общества потребления.
Судя по многим признакам (тип менталитета и духовной культуры, состояние природной среды, специфика исторического пути современное состояние социальной системы), ожидаемая реформация в первую очередь произойдет в ареале восточнославянской культуры. У наших народов есть и неудовлетворенность настоящим, и культурный потенциал, соответствующий требованиям будущего. Именно восточнославянская православная культура может придать духовное измерение грядущему формационному сдвигу. Наша задача – отказаться от имитационного пути исторического движения, концепции «догоняющего» развития и предложить принципиально новую модель социокультурного развития. Сегодня может получиться так, что технически и экономически «неимущие» смогут утвердить себя в качестве духовно имущих – тех, кому есть что сказать миру, испытывающему настоятельную потребность в новом сознании и новых формах социального бытия. Вполне вероятно, что сложная духовная работа, ведущаяся в мире, увенчается успехом именно здесь, в нашей части огромного евразийского пространства
Рассмотрение второго вопроса предполагает обращение к сущности категории «локальная цивилизация». Локальные цивилизации – это большие, длительно существующие самодостаточные сообщества стран и народов, выделенных по социокультурному основанию, и сохраняющих своеобразие и уникальность на длительных отрезках исторического времени, несмотря на все изменения и влияния, которым они подвергаются. Эти сообщества в процессе своей эволюции проходят стадии возникновения, становления, расцвета, надлома и разложения (гибели). Единство мировой истории выступает как сосуществование этих сообществ в пространстве и во времени, их взаимодействие и взаимосвязь.
Теория локальных цивилизаций позволила выделить несколько их сущностных черт. Во-первых, цивилизация представляет собой некую целостность, отличную от ее частей. Для цивилизации характерно имманентное определение своей жизненной судьбы. Внешние силы могут способствовать или препятствовать развитию цивилизации, могут даже привести к ее разрушению, но превратить ее в нечто качественно иное они не в силах. Индивидуальность, самость цивилизации сохраняется, несмотря на изменение ее частей или давление внешних обстоятельств.
Во-вторых, каждая цивилизация обладает уникальным культурным опытом, который не может быть в полной мере воспринят другой цивилизацией. Н. Данилевский и О. Шпенглер вообще выдвигали радикальный тезис о герметичности, непроницаемости культур, неспособности их воспринять содержание иной культуры. Современная цивилизациология более сдержанно подходит к этой проблеме, но нельзя не признать, что межкультурный и межцивилизационный диалог имеет свои внутренние пределы. Дело в том, что культуры активно обмениваются информацией, заложенной в их верхних пластах; более глубинные пласты относятся к той сфере коллективного подсознания, которая не вербализуется, не являет себя в прямых непревращенных формах. Отсюда становится понятно, что все касающееся предпосылок богатства и процветания, остается скрытым от взора «реципиента», которому открывается один только внешний результат. И тем самым создается дезориентирующий миф: доверчивые «западники» твердят о необходимости перенести на туземную почву все, что относится к результатам цивилизационного развития Запада, нимало не задумываясь ни о реальных путях, ведущих к этому результату, ни о том, возможно ли его повторить в иных исторических и географических условиях.
В-третьих, каждая цивилизация представляет собой сложный синтез разнородных начал – конфессиональных, этнических, социокультурных. Цивилизационные синтезы не являются изначальной данностью, но результатом исторического творчества, продуктом деятельности многих поколений людей, требующим недюжинной духовной энергии. По мере развития цивилизации эти синтезы должны обновляться, трансформироваться с учетом меняющихся реалий социальной и духовной жизни. Каждое поколение сталкивается с необходимостью обновления надэтнических и надконфессиональных скреп, что предполагает волю к созиданию и развитию.
В рамках третьего вопроса необходимо рассмотреть проблему глобализации, ее движущих сил, перспектив и сценариев развития. Значимость этой проблемы обусловлена тем, что всю совокупность современных мировых событий и явлений нельзя правильно оценить и понять вне анализа характера и направленности протекания на нашей планете глобализационных процессов.