Физический контакт исследован значительно хуже. Здесь зафиксированы в основном межкультурные различия.
Уменьшение дистанции вызывает у реципиента эффект доверия, приводит к большей “открытости” в общении и вызывает положительные эмоции. Оно приводит также к увеличению физического контакта (число касаний и т.д.).
Существенным компонентом если не предречевой, то сопровождающей общение ориентировки являются “регуляторы”, улавливаемые коммуникатором в поведении реципиента. Это: а) взгляд реципиента (точнее, контакт глаз); б) мимика подтверждения или несогласия (кивок головой, поднятие брови, улыбка и т.п.); в) речевые сигналы. В частности, показано, что такого рода подкреплению можно обучать, причем у детей оно играет в общении значительно меньшую роль.
Затронув проблему контакта глаз, остановимся на ней несколько подробнее. Систематическое исследование ее начали Р. Экслайн, а также Аргайл и его школа. Было показано, что направление взгляда в процессе общения зависит от его функции в общении, от содержания общения, от индивидуальных различий, от характера взаимоотношений и от предшествовавшего развития этих взаимоотношений. В той же работе выделяются следующие функции взгляда: 1) информационный поиск, т.е. “запрос” об обратной связи; 2) оповещение об освобождении канала связи; 3) “самоподача”; 4) установление и признание определенного уровня социального взаимодействия; 5) поддержание стабильного уровня психологической близости (уровень “интимности”). Эти функции, как правильно отмечается в содержательном обзоре Я. Вальсинера и Х. Миккина, весьма гетерогенны; к тому же дальнейшие исследования привели к их частичному пересмотру и уточнению.
Так, в работе И. Вайна были четко разделены сам факт взгляда для целей привлечения внимания, сигнализации о положительном отношении коммуникатора и т.п. и регулирующие функции взгляда и его отведения в самом процессе общения. Вайн отметил, кроме того, что значимо не направление взгляда (как полагают многие исследователи), а то, глядит один собеседник другому в глаза (контакт глаз) или нет. А. Кендон показал связь взгляда с психолингвистической структурой речи: в паузах хезитации и на границе высказываний говорящий обычно отводит глаза, а при резюмировании, напротив, смотрит на собеседника.
Дж. Брид и М. Портер, взяв за основу совершенно правильное, с нашей точки зрения, положение, что “частота контакта глаз не может быть приписана отдельно ни аттитюдам в отношении собеседника, ни “глазному поведению” собеседника, но взаимодействию того и другого”, пришли к выводу, что все дело в том, каково было начальное поведение; смотрел ли один собеседник на другого, а потом отвел глаза, или наоборот. Этот очень важный вывод находит, кстати, параллель и в исследованиях проксемики. Л. Шервиц и Р. Хелмрайх показали, что направление взгляда и частотность контактов глаз связаны с социальной компетенцией собеседников (осознаваемым статусом). Ряд критических замечаний (на базе экспериментов) был сделан по поводу “уровня интимности” Аргайла и его отдельных составляющих, на чем мы не можем здесь останавливаться подробнее. Укажем в заключение на интересную работу М. фон Кранаха и Дж. Эллджринга, которые упрекают других исследователей в отсутствии внимания к методическим проблемам изучения контакта глаз.
Контакт глаз связан определенной корреляцией с дистанцией общения. По Пэттерсону и Секресту, уменьшение дистанции уменьшает контакт глаз.
В недавней работе С. Данкена дается попытка общего обзора и классификации всех факторов, сигнализирующих об обмене ролями в общении, т.е. о переходе “авторства” от одного собеседника к другому. Это: 1) интонации, 2) другие паралингвистические приемы (удлинение конечного слога и т.п.), 3) телодвижения, 4) “социометрические” высказывания, 5) синтаксическая законченность речи. Кроме того, он выделил приемы подавления попыток реципиента взять инициативу в свои руки и приемы реципиента, служащие для поддержания существующего положения. Летом 1973 года Н. Маркел опубликовал сводную работу по этому вопросу, представляющую большой интерес.
Подводя итоги этой части параграфа, можно, видимо, вслед за некоторыми авторами подчеркнуть значимость не столько статических параметров ориентировки, сколько их изменения. Часто ли смотрит собеседник в глаза другому — менее важно, чем то, что он перестает это делать или, наоборот, начинает. На каком расстоянии люди беседуют — менее существенно по сравнению с тем, что они по ходу беседы сближаются или отдаляются.
Б. Ориентировка реципиента
Специфическим каналом, служащим для ориентировки реципиента, является положение тела коммуникатора. Оно имеет три основных координаты: 1) включенность — невключенность: она определяет “личное пространство” коммуникатора, пространственные границы сферы его общения; 2) ориентация “визави” или параллельно — обозначает тип социальной активности; 3) согласование или несогласование — сигнализирует о взаимоотношении членов группы. А. Меграбян в ряде работ показал, что положение тела определяется отношением к собеседнику, социальным статусом коммуникатора относительно реципиента, полом собеседников. Некоторые авторы специально выделяют, наряду с положением тела, фактор “ориентации” тела, понимая под ней “угол, под которым люди сидят или стоят относительно друг друга”.
В более ранних работах Р. Бердуистла и его учеников положение тела включалось вместе с другими аспектами в общую систему “кинезических” факторов. Этот автор разработал сложную систему единиц “кинезического языка”, способов их объединения и их функций. Недавно эти работы были переизданы в виде книги. Однако ее появление вызвало ряд резких критических откликов. М. Винер и др. в цитированной выше статье утверждают, что Бердуистл не различает значимое и незначимое в мимике и жестикуляции и рассматривает как “знаки”, т.е. единицы поведения, характеризуемые устойчивым значением, те компоненты мимико-жестикуляционного поведения, которые таковыми не являются или не обязательно являются. В этой связи Винер и соавторы выдвигают четыре критерия для коммуникативных единиц (“компонентов коммуникативного кода”): 1) общность для группы; 2) встречаемость в различных контекстах (ситуациях); 3) преимущественная встречаемость в вербальных контекстах; 4) кратковременность, временная завершенность. Во многом с Винером согласен А. Дитман, опубликовавший большую рецензию на ту же книгу. Констатируя, что “кинезика полагает, будто телодвижения и выражение лица образуют систему типа системы языка”, Дитман указывает, что на самом деле они различны: мы (как реципиенты) не только не обращаем внимание на отдельные компоненты мимико-жестикуляционной системы, но напротив, специально приучаемся этого не делать. Дело в том, что мимико-жестикуляционное поведение, по Дитману, принципиально не дискретно и принципиально не системно в смысле, аналогичном системности языка.
Мимика и жестикуляция неоднократно служили предметом специального исследования и для отечественных ученых. Из наиболее свежих публикаций следует указать на работы Г. В. Колшанского и Т. М. Николаевой, где можно найти дальнейшую литературу. В психологическом (точнее, психолингвистическом) плане представляет интерес публикация Е. А. Маслыко, где (насколько нам известно, впервые в научной литературе) мимико-жестикуляционные явления соотносятся с различными уровнями психолингвистического обусловливания речевой деятельности.
Третьим важным компонентом ориентировки для реципиента, также служившим предметом исследований для советских ученых (А. А. Бодалев и его школа), является выражение лица коммуникатора. В литературе вопроса можно выделить два направления исследований выражения лица: 1) когда оно рассматривается как внешнее выражение эмоций, причем сами эмоции задаются, так сказать, списком; 2) когда вводится специальная система координат, по которым выражение лица и оценивается. Виднейшим представителем первого направления за рубежом является П. Экман (в том же примерно направлении работает и группа А.А. Бодалева), итоги исследований которого подведены в ряде недавних публикаций и особенно в книге, изданной в соавторстве с У. Фризеном и Ф. Эллсуортом. Экман, используя главным образом методику опознания эмоций по фотографиям, приходит к выводу, что у представителей “литературных” культур (Европа, Дальний Восток) действуют своего рода культурные стереотипы эмоциональных выражений, в то время как у представителей более архаичных культур (папуасы Новой Гвинеи) сказываются универсальные закономерности опознания эмоциональных состояний. Здесь, на наш взгляд, П. Экман допускает одну серьезную методическую некорректность, ставящую под сомнение полученные им результаты — а именно, форма, в которой предъявлялись фотографии, была различной в описанных типах групп. Если европейцам предлагалось узнать эмоцию, то папуасам задавалась определенная ситуация (типа: “У кого из изображенных здесь мужчин только что умер ребенок?”). К тому же эмоции трактуются Экманом в конечном счете в духе Ч. Дарвина как абстрактные психические состояния человека, а не как выражающие “оценочное личностное отношение к складывающимся или возможным ситуациям, к своей деятельности и своим проявлениям в них” (курсив наш. — А. Л.). На недостаточность “методики фотографий” вообще обратили внимание и сами американские исследователи (в несколько другой связи), констатирующие, что оценка фотографий всегда статична, в то время как ситуация in vivo динамична.