Кроме того, Петербург еще называют Некрополем, напоминая о многочисленных жертвах при строительстве города, да и о многих подобных фактах в наше время. Для того чтобы слово Некрополь приобрело свое подлинное значение, В.Н.Топоров напоминает нам следующие факты.
"Прежде всего, по смертности Петербург в его благополучные первые два века не знал себе соперников ни в России, ни за ее пределами, несмотря на то, что подлинная смертность населения города была сильно затушевана тем фактом, что масса приезжих, живших в Петербурге, уезжали умирать к себе на родину, будучи уже, как правило, неизлечимо больными людьми. "Ротация" населения этого Некрополя, собственно, заполнение одной и той же кладбищенской площади, происходило быстрее, чем, например, в Москве, чему способствовали почвенно-климатические условия в Петербурге. Статистические данные по Петербургским кладбищам характеризуют город как гигантскую и скоро работающую фабрику по переработке покойников и приема новых" (В.Н.Топоров, С.284).
Другой аномалией Петербурга, пишет Топоров, была необыкновенная скученность населения. "На 15 декабря 1910 г. на один дом в Петербурге в среднем приходилось 70 человек (в Лондоне - 8, в Париже - 35, в Берлине - 48, в Вене - 50)" (В.Н.Топоров, С.285).
Третья петербургская аномалия - преобладание мужского населения над женским. "В год смерти Пушкина женщины в Петербурге составляли 30 процентов населения".
И, наконец, еще одна особенность Петербурга - голод: он был и уносил множество жизней, пока город строился, он был во время революции, гражданской войны, но на фоне других бедствий остался малозамеченным событием; голодали и в годы коллективизации, наконец, самый страшный голод - вплоть до каннибализма - был во время блокады.
Все приведенные факты говорят, что город вполне оправдывает свое название - Некрополь.
В 19 в. получило широкое распространение дружески – простецкое Питер. "Почесав заскорузлой пятерней, не выученный ни латинскому, ни греческому, едва разбирающий по-русски, россиянин оставил от трехслойного компонента пригодное к употреблению "Питер" по созвучию с именем царя –антихриста, и в платье, и в языке рядившегося под немца". Так петербуржцы (и не только они) любят называть свой город.
б) Город как пространство.
Обратимся к исследованию Ю.М.Лотмана "Символика Петербурга и проблемы семиотики города". Лотман говорил, что город как замкнутое пространство может находиться в двояком положении к окружающей земле: он может олицетворять государство (Рим - город, Рим - мир), а может быть его антитезой.
Если Москва для русской земли как бы естественный центр вращения (кружение на месте), то Петербург - это смещенная ось, порождающая движение, напоминающее "взбрыкивание".
Москва - концентрический город (город на горе). Он выступает как посредник между землей и небом (актуализация антитезы земля/небо), вокруг него концентрируются мифы генетического плана, он имеет начало, но не имеет конца - это "вечный город".
Петербург - эксцентрический город, расположенный на краю культурного пространства, на берегу моря, в устье реки. Здесь актуализируется оппозиция "естественное/искусственное". "Это город созданный вопреки Природе и находящийся в борьбе с нею, что дает двойную возможность интерпретации города: как победы разума над стихиями, с одной стороны, и как извращенности естественного порядка, с другой".
Типология отношений природы и культуры в Петербурге предельно разнообразна. "Один полюс образуют описания, построенные на противопоставлении природы, болота, дождя, ветра, тумана, мути, сырости, мглы, мрака, ночи, тьмы и т.п. (природа) и шпиля, шпица, иглы, креста, купола (обычно освещенных или – более энергично – зажженных лучом, ударом луча солнца), линии, проспекта, площади, набережной, дворца, крепости и т.п. (культура). Природа тяготеет к горизонтальной плоскости, к разным видам аморфности, кривизны и косвенности, к связи с низом (земля, вода); культура - к вертикали, четкой оформленности, прямизне, устремленности вверх (к небу, к солнцу). Переход от природы к культуре нередко становится возможным лишь тогда, когда удается установить зрительную связь со шпилем или куполом.
Вместе с тем, и природа, и культура сами полярны. Внутри природы вода, дождь, слякоть, мокрота, муть, туман, мгла, холод, духота противопоставлены солнцу, закату, глади воды, взморью, зелени, прохладе, свежести" (В.Н.Топоров, С.289). При появлении элементов первого ряда наступает беспросветность, безнадежность, тоска, зрительно – ничего не видно. Когда появляются элементы второго ряда "становится видно во все концы, с души спадает бремя, наступает эйфорическое состояние, новая жизнь" (В.Н.Топоров, С.289). Духовная и природная дальновидность образует один из важных признаков петербургского пространства: "Петербург – город проспектов, более того город проспекта, потому что Невский проспект – своего рода идеальный образ города, его идея, взятая в момент ее высшего торжества воплощения" (В.Н.Топоров, С.290).
Сознание искусственности города является чертой самооценки петербургской культуры и затем переходит за ее пределы, становясь достоянием чуждых ей концепций. С этим связаны две особенности петербургской пространственности: призрачность и театральность. Город основан на болоте, а по легенде об основании города, изложенной В.Ф.Одоевским на воздухе, т.е. не имеющий под собой фундамента, - такая позиция позволяет рассматривать Петербург как призрачное, фантасмагорическое пространство. Подтверждение этому можно найти и в жанре устной литературы петербургского салона (например, рассказ Е.Г.Левашевой о загробном визите Дельвига к ее мужу.)
Другая черта петербургской картины мира - ее театральность. Разностилевая архитектура Петербурга, в отличие от архитектуры городов с длительной историей, не распадающаяся на участки разновременной застройки, создает "ощущение декорации". Москвич считает это признаком европеизма, в то время как сам европеец наблюдает своеобразную и страшную красоту огромных ансамблей.
По мнению Лотмана, театральность петербургского пространства сказывается в разделении его на "сценическую" и "закулисную" части, постоянное сознание присутствия зрителя и замены существования "как бы существованием". Зритель постоянно присутствует, но для участников действия его не существует. С точки зрения сценического пространства, закулисное не существует, реально лишь сценическое бытие, а с точки зрения закулисного - оно игра и условность. Тот же маркиз Кюстин говорит о "непрерывном позировании" императора, о постоянной смене его масок, но ни в коем случае не сбрасывании ее, для него наблюдатели невидимы и не существуют. "Потребность в зрительном зале представляет семиотическую параллель тому, что в географическом отношении дает эксцентрическое пространственное положение. Петербург не имеет точки зрения на себя - он вынужден постоянно конструировать зрителя. В этом смысле и западники, и славянофилы в равной мере - создание петербургской культуры".
Ситуация мгновенного создания города, то есть отсутствие у города истории как таковой, вызвало бурный рост мифологии. Миф восполнял семиотическую пустоту, и ситуация искусственного города оказывалась исключительно мифогенной. История Петербурга неотделима от петербургской мифологии.
§ 3. Топос Петербурга в разных типах текста
Петербург представляется нам как хорошо организованный текст. Заметим, что теорий текста, а следовательно, определений самого понятия "текст" достаточно много. В данной работе воспользуемся определением, которое дает нам генеративная теория текста, понимающая его, как "результат последовательного развертывания некоторой основной темы" (Лингвистический энциклопедический словарь, С.508).
Как и всякий город, Петербург имеет свой "язык". Он говорит нам своими улицами, площадями, реками и каналами, островами, садами, зданиями, памятниками, людьми, историей, идеями, и может быть понят как своего рода гетерогенный текст.
На основе этого, мы можем говорить о петербургском тексте русской культуры.
а) Петербургский текст русской архитектуры.
История петербургской культуры была с самого начала удивительно неоднозначной и многоликой. С первых лет своего существования город на Неве становится местом слияния многих несовместимых на первый взгляд тенденций. Невские берега постоянно притягивали к себе сотни тысяч лучших мастеров с бескрайних просторов России и тем самым являлись центром культурной жизни страны. Одновременно Петербург привлекал тысячи деятелей искусства, науки, ремесел, общественной жизни многих стран Европы, Америки, Азии. "Петербург стал не только "окном в Европу", но интеллектуальной меккой самой Европы, местом, в котором соединялись и причудливо взаимообогащались культуры многих стран и народов" (С.Семенцев, С.37). Духовная жизнь Северной Пальмиры вобрала не только национальные традиции, но впитала культуры всего цивилизованного мира. Можно и нужно искать в ее градостроительстве, архитектуре, литературе, живописи, театре черты русские, шведские, голландские, азиатские, американские… Но эти отдельные черты не объясняют уникального градостроительного и культурного феномена, который носит имя Петербург – Петроград – Ленинград.
Культура града Петра на протяжении веков вбирала в себя разноречивые черты и особенности, "переваривала" их и создавала неповторимую пространственную сферу. Поражает скорость возникновения этого феномена. Уже к 1750-м годам российская столица стала уникальным по архитектуре городом Европы и вызывала всеобщее удивление, а к 1780-1790-м годам Петербург назывался "богатейшим, замечательнейшим городом Европы" (Л.Ф.Сегюр), "красивейшим городом мира" (принц де Линь), архитектуру которого русские (Д.И.Фонвизин, Н.Н.Карамзин, В.И.Дмитриевский, Е.Р.Дашкова…) и иностранцы ценили часто выше парижской, берлинской, лондонской.
А.И.Герцен писал, что Петербург тем и отличается от всех городов европейских, что он на все похож.