Смекни!
smekni.com

Н. Смита рекомендована слушателям и преподавателям факультетов психологии и философии вузов по курсам общей психологии и истории психологии, системных методов ис­следования и преподавания психологии (стр. 103 из 168)

Обращаясь к примерам, демонстрирующим недо­статки деконтекстуализировашгой психологии, мож­но указать на работу Кашмена (Cushman, 1991), кри­тикующего с позиций конструкционизма книгу Дэ-ниэла Стерна (Daniel Stern, 1985), посвященную развитию в младенческом возрасте. Кашмен приво­дит следующий ряд критических замечаний: положе­ние Стерна о том, что младенцы начинают отличать себя от других объектов и людей — что у них форми­руется чувство собственного Я, — не является уни­версальным, как утверждает автор, а представляет собой интерпретацию с точки зрения белых предста­вителей среднего класса, живущих в условиях запад­ной культуры конца XX века. Стерн помещает Я внутрь организма, где оно выступает в качестве гос­подина, направляющего наше поведение; он наделя­ет Я и другими чертами, которые рассматривает как универсальные. Однако жители племени Чевонг (Chewong) из Малайзии помещают Я в печени, а древние египтяне помещали его в сердце. Жители западно-африканского племени талленси (tallensi) верят, что Я относится к прошлому и контролирует­ся внешней силой. Индусы также верили в то, что Я относится к прошлом}', но считали, что оно контро­лируется внутренней силой. Стерн игнорирует эти культурные различия, свидетельствующие о том, что предлагаемая им модель характерна лишь для не­большой части мира, хотя автор полагает, что она имеет врожденный и универсальный характер. Если Я действительно является врожденным, странно, по­чему лишь столь небольшая часть земного шара раз­деляет данное представление. Приводимые Стерном данные скоре всего достоверны и надежны, однако

216

его интерпретация этих данных является культуро-специфичной, как и его интерпретация бессознатель­ного, утверждает Кашмен:

«Заявляя, что он обнаружил научные доказа­тельства того, что человеческий младенец авто­матически формируется как западный младенец, Стерн делает крайне политическое заявление. Он неявно предполагает, что пустой, нецелост­ный, нарциссический, дезориентированный и изолированный современный западный индиви­дуум, для которого поддержание глубоких личных отношений и сотрудничество в общественных на­чинаниях составляют почти непреодолимые труд­ности, представляет собой естественную и един­ственно возможную форму человеческого бытия» (Cushman, 1991, р. 217).

Обращаясь к традиционной психологии, Кашмен утверждает, что поскольку человеческие существа конструируются локальными группами, а психоло­гия это игнорирует, «психологическая программа невыполнима» (р. 206). И поскольку претензии пси­хологов на истину базируются на лабораторных экс­периментах, «привилегированном источнике», кото­рый они рассматривают как изолированный от ис­тории и политики, «деконтекстуализированная психология», являющаяся результатом таких иссле­дований, «политически опасна». Иллюстрацией это­го факта, указывает Кашмен, является попытка Стерна вменить в вину гипотетическому Я изоляцию и отчуждение, оставляя вне поля зрения социальные и политические структуры, вероятно, фактически от­ветственные за такое положение вещей.

Приводимый ниже отрывок представляет собой свидетельство того, что сторонники конструкциониз-ма предрекают грядущий конец объективизма с его поддержкой сил социального зла:

«Практически невозможно найти такую гипоте­зу, эмпирическое свидетельство, идеологичес­кую установку, литературный канон, ценностное убеждение или логическое построение, которое нельзя было бы развенчать, опровергнуть или дискредитировать с помощью тех или иных име­ющихся в нашем распоряжении средств. Только крайняя предвзятость, сила привычки или болез­ненная месть униженного эгоизма способны ока­зать достаточно мощное сопротивление тем ин­теллектуальным разрушительным средствам, ко­торыми мы располагаем. В наши дни в научном мире всем заправляют капиталистические экс-

плуататоры, проповедники мужского шовинизма, культурные империалисты, поджигатели войны, фанатики WASP*, бесхребетные либералы и дог­матики от науки. Однако силы уничтожения и обезглавливания не ограничиваются научным ис­тэблишментом. Постэмпирики находят обилие объектов для своей критики во всех слоях обще­ства. Оплот эмпиризма может быть обнаружен во всех сферах, где принимаются решения на выс­шем уровне — в правительстве, бизнесе, армии и т. д. ...Революция в разгаре, повсюду летят го­ловы, и нет пределов потенциальным разрушени­ям» (Gergen, 1994b, p. 59-60).

Другие версии конструкционизма. В качестве альтернативы строгому конструкционизму некото­рые авторы утверждают, что мы должны рассматри­вать конструкционистский мир как имеющий некий объективный базис, чтобы избежать солипсизма, представления о том, что не существует ничего, кро­ме собственного Я. В противном случае исследова­нию может подвергаться лишь социальный базис со­циальных конструкций.

Разновидность, получившая название контексту­ального конструкционизма, отвергает солипсизм и оставляет место основаниям (знания), принадлежа­щим миру природы и выходящим за пределы кон­струкций социального сообщества. Этот подход при­зывает обратиться к здравому смыслу, предполагаю­щему, что знание возникает при контакте с реальным миром, включающим многие контекстуальные усло­вия, оказывающие влияние на конструкционистские исследования. «Сам факт получения информации от информантов оказывает влияние на форму и содер­жание реакций. Исследователи и аналитики, как бы они не старались, не могут не привносить собствен­ные интересы, если не свои профессиональные про­граммы (agendas), в свое взаимодействие с инфор­мантами» (Sarbin & Kitsuse, p. 14).

Один из аргументов, развиваемых в данном на­правлении, гласит, что для того чтобы более полно понять конструкции обычного человека с улицы, конструкционист должен обращаться к чему-либо поддающемуся объективной проверке (Best, 1993). Конструкционистская программа социального дей­ствия, включающая такие проекты, как улучшение положения нуждающихся, престарелых, женщин и социальных меньшинств и сохранение естественных мировых ресурсов, также требует изменить свой под­ход в соответствии с условиями повседневной жиз­ни в мире. Это изменение точки зрения могло по­следовать в направлении, указанном философом и психологом Джоном Дьюи, утверждающим, что зна­ние состоит во взаимодействиях между людьми и их

*WASP — сокр. от White Anglo-Saxon Protestant («белая кость», «истинные американцы», т. е. американцы англо­саксонского происхождения и протестантского вероисповедания, которые в период образования США считали себя и считались другими элитой общества). — Примеч. науч. ред.

217

миром; началом знания не является та или иная тео­ретическая система. Очень близких позиций придер­живается интербихевиоральная психология Кантора (см. главу 10).

Примером контекстуального интеракционизма является критика Андерсеном (Andersen, 1994) IQ как меры интеллекта. Он полагает, что существуют две «метафоры» интеллекта. Согласно одной из них, интеллект — это решение задач в уме, а согласно дру­гой, контекстуальной, интеллект — это «оцениваемое качество взаимодействий и взаимоотношений чело­века со своим окружением» (р. 126). Он находит, что IQ часто используется вместо более точного терми­на «показатель IQ-теста» («IQ test score»), что при­водит к овеществлению данного конструкта. Кроме того, когда конкретные ответы тестируемых на во­просы теста преобразуются в числовые абстракции тестовых показателей IQ, эти показатели являются порождением разума (creations), а не исходными дан­ными. Многие авторы теорий интеллекта не прини­мают во внимание тот факт, что интеллект является конструкцией, а не природным (естественным) явле­нием. «Реальным существованием обладают показа­тели тестов интеллекта (IQ), но не сам интеллект (IQ); IQ принадлежит царству хоббитов, единорогов, крошечных фей и других мифических созданий» (р. 132). Последствия этого неразличения проявля­ются и в утверждении о том, что IQ является нор­мально распределенной переменной; при этом упус­кается из виду тот факт, что исследователи разрабо­тали тест таким образом, чтобы его результаты соответствовали колоколообразной кривой распре­деления, которая вовсе не присуща природным явле­ниям.

Субъективность, утверждает Андерсен, появляет­ся с появлением индивида, однако социальный про­цесс придает ей публичную объективность. Он упо­добляет данный подход к объективности системе по­жарной сигнализации, в которой отдельные датчики, расположенные в различных местах, каждый в сво­ем субъективном ракурсе, в совокупности определя­ют объективное местонахождение очага пожара. Ис­пользуя аналогичное сравнение, он отмечает, что психометрический подход к измерению интеллекта, с его игнорированием того обстоятельства, что ин­теллект является конструкцией, встречает возраже­ния со стороны различных дисциплин — с присущих каждой из них точек зрения, — а это может привести к более объективному пониманию интеллекта. Пси­хометрическому подходу, как механистическому взгляду на объективность, он противопоставляет объективность контекстуального интеракционизма, согласно которому интеллект понимается как взаи­модействие между тестирующим и тестируемым, контекстом тестовой ситуации и мыслительными процессами тестируемого.

Такой видный пионер конструкционизма, как Ром Харре (Harre, 1986b), вероятно, также может быть отнесен к лагерю контекстуального конструкциониз-