Нет никаких сомнений в том, что происходят локальные изменения от ситуации к ситуации, но какие критерии используют конструкционисты (и если они вообще используют какие-либо критерии, не содержат
229
ли эти критерии универсальной составляющей?) с целью определения того, насколько уместно в пределах конструкционистской системы для одной социальной группы оспаривать позиции другой? Герген (Gergen, 1994b) заявляет, что такие споры не могут иметь смысла. Тогда почему такие группы, как постмодернисты и конструкционисты, критикуют научное сообщество? Может быть, потому, что и те и другие являются частью западной культуры, если не одной и той же субкультуры? Если постмодернист может оспаривать позиции науки, почему наука не может подвергать сомнению претензии оккультизма?
Господствующие взгляды в американской культуре отрицают равные возможности женщин и меньшинств. Постмодернисты / конструкционисты выступают против этих взглядов как проявлений несправедливости. Они желали бы введения практики отказа от привилегий, практики демократического выбора, установления демократических ценностей, защиты окружающей среды и пр. Но почему они решили выбрать данные социальные цели, если цели не имеют основания за пределами социальных групп и если отношения между этими группами как раз и определяют те ценности, которые конструкционисты так хотели бы изменить? Строгий конструкционист, каковым является Герген, сказал бы, что эти цели действительно не имеют основания за пределами социальных групп ни в качестве желательных, ни в качестве нежелательных; но другие представители конструкционизма придают этим целям особый статус — как, впрочем, и сам Герген, когда он выступает за «демократизацию».
Заявление своей позиции по социальным вопросам представляет собой проблему обоюдоострого меча для постмодернистов / конструкционистов. С одной стороны, они проповедуют, что социальные конструкции, связанные с расовым и тендерным неравенством, ведут к дискриминации. С другой стороны, существует интерпретация, согласно которой сама дискриминация представляет собой социальную конструкцию, а потому не обладает объективной реальностью. Двойное лезвие режет по обеим сторонам социального вопроса одинаково хорошо.
Релятивизм в противовес представлению об общности культур. Требуя тотального релятивизма, кон-струкционизм отрицает основополагающий человеческий опыт и возможность коммуникации, преодолевающей культурные границы, полагают Мартин и Томпсон (Martin & Thompson, 1997). В своей крайней форме, отмечают авторы, такой релятивизм делает психологию невозможной и сводит человеческий опыт не более чем к локальным эпизодам, обладающим сиюминутным значением. Кроме того, любая такая тотально релятивистская позиция сама по себе претендует на универсальность, против которой конструкционизм считает нужным бороться.
Строгие конструкционисты обратили все знание в языковые конвенции, зависящие от культуры и ис-
тории, игнорируя тот факт, как много знаний разделяет все человечество и что для этого знания не существует никаких культурных границ. Немногие станут возражать против того, что история и культура оказывают влияние на конструирование людьми многих аспектов мира, как, например, на то, считают люди ту или иную пищу вкусной или нет, либо обладает ли с их точки зрения тот или иной объект магической силой или подчиняется законам природы. Но независимо от того, к какой культуре или субкультуре мы принадлежим, практически все признают, что прыжок с высоты приведет к быстрому падению и, возможно, к травме; что за ребенком нужно долгое время ухаживать, прежде чем он сможет хотя бы в какой-то степени самостоятельно удовлетворять свои потребности; что здоровье лучше, чем болезнь (свидетельством чему является практика целителей, от шаманов до врачей); что для поддержания жизни необходимы пища и вода и т. д. Несмотря на то, что эти вопросы рассматриваются по-разному в различных культурах, основные принципы разделяют все; эти принципы не являются культуроспецифичными и обеспечивают почву для всеобщего взаимопонимания.
В обзорном исследовании 220 культур Мердок (Murdock, 1945) обнаружил внушительный ряд безусловно культурных по своей природе элементов, общих для всех культур. Этот ряд (упорядоченный по английскому алфавиту) включал такие элементы, как возрастные градации (age-grading), атлетические виды спорта (athletic sports) и телесные украшения (bodily adornment) — в начале списка и обычай навещать родственников и друзей (visiting), отлучение ребенка от груди (weaning), попытки влиять на погодные условия (weather control) — в конце списка. Однако в пределах каждой из этих категорий существовали значительные различия, характерные для «поведенческих реакций индивидуумов и стимуль-ных ситуаций, в которых вызываются эти реакции» (р. 125) Общей для них является «единообразная система классификации, а не единый фонд идентичных элементов» (р. 125). Наиболее тождественным из них является семья, ибо формы семьи в основе своей одинаковы повсюду без исключения. Обзор, проведенный Мердоком, свидетельствует о том, что проявления культурного сходства и различий связаны не с противопоставлением, скажем, норвежцев и культуры банту или ученых и неученых, а правилами, определяющими специфичность. Если мы вообще признаем эмпирические данные — а все конструкционисты проводят кросс-культурные сравнения, — эти данные свидетельствуют о том, что мы не можем рассуждать в прямолинейных терминах о том, что является локальным и что — нелокальным, но должны обозначить, какие категории являются сходными, а какие элементы в пределах этих категорий являются различными, и какие их них имеют отношение к пониманию, являющемуся общим для различных культур, а какие — к различным пониманиям. Также
230
заслуживает внимания вопрос о том, какие средства могут быть использованы для преодоления возникающих барьеров в тех случаях, когда коммуникация осложняется социальными различиями, Льюис Вольперт (Lewis Wolpert, 1993) разрабатывает некоторые вопросы, рассмотренные в данной главе, с целью установления коммуникации между учеными (scientists) и неучеными (nonscientists).
Вопрос о том, в какой степени сам постмодернизм может получить распространение в других культурах, остается открытым. Исследование энвайронмен-тальных групп (environmental groups) в Индии с использованием Q-сортировки не подтверждает заявления постмодернистов о переходах (tarnsitions)3 от модернистского к постмодернистскому обществу (Peritore, 1993). Возникающие в индийской культуре энвайронментальные группы и взаимоотношения между ними в значительной степени отличаются от западных. Весьма любопытно, что постмодернизм указывает на культурные различия как на основной аргумент против представлений об универсальности (foundationalism) и в пользу представлений о локальности (localism), и теперь обнаруживаются культурные различия, указывающие на то, что сам постмодернизм не распространяется за пределы локальной группы, в данном случае — западной культуры.
Релятивизм в противовес реализму. Философ Гринвуд (Greenwood, 1992a, 1992b) утверждает, что не выдерживают критики следующие два основных аргумента конструкционистов: (а) не существует средств, позволяющих сравнивать независимую реальность с ее описаниями, и (б) язык, в котором имеют место теоретические описания, лишен объективности. Он отмечает, что дискурс между ним самим и кон-струкционистами представляется объективным, и приходит к заключению, что нет никаких оснований считать, что язык научной теории менее объективен. Соглашения о значащих описаниях, утверждает он, возможны потому, что все мы подмечаем одни и те же характеристики широкого спектра явлений, которые нас окружают. Кроме того, в силу данных соглашений мы можем выработать метафору и теорию о событиях, которые не можем непосредственно воспринимать. К этим соглашениям мы должны добавить совместно разделяемые социальные конвенции. Идентичные описания, наряду с социальными конвенциями, обеспечивают возможность формулировать значащие описания, которые могут быть подвергнуты проверке. Кроумер (Cromer, 1997), физик по специальности, утверждает, что наука действительно объективна и что базисом ее объективности является повторяемость (repeatability), наряду с теоретическим знанием о том, что должно повторяться. Редхед (Redhead, 1995) занимает близкую позицию. Указывая на субатомные частицы, он отмечает, что мы никогда не сможем знать
с достоверностью об их существовании, однако экспериментальные свидетельства в определенной степени служат подтверждением этого факта, а надежность сообщений о результатах экспериментов может быть оценена путем проверки и точных измерений. Редхед находит, что он вынужден «отвергнуть якобы либеральную, непредвзятую и эгалитарную, но в конечном счете — деструктивную доктрину релятивистов и социальных конструкционистов» (р. 16).
Конструкционисты, настаивает Гринвуд, не смогли представить никаких свидетельств того, что «описания не могут оцениваться сторонними лицами» (1992b, p. 189), и, следовательно, нет никаких оснований прибегать к альтернативам, таким как выводимые из литературной теории. Кроме того, заявление, что множественные теории (multiple theories) могут согласовываться с любыми наборами данных, а потому у нас нет средств, позволяющих исключить ложные теории, не соответствует действительности. Часто более чем одна единственная теория должна быть привлечена для объяснения наших наблюдений, отмечает Гринвуд. Возможно, удачный пример такой ситуации мы находим в космологии (науке о происхождении и эволюции вселенной), где постоянный приток новых данных в результате усовершенствования телескопов приводит к тому, что нахождение теории, согласующейся со всеми данными, представляет собой задачу, которая до сих пор остается неразрешенной. В психологии теории, предложенные для объяснения таких личностных характеристик, как либерализм и консерватизм, также остаются неудовлетворительными. Но если в психологии множественные теории и могут успешно использоваться для объяснения наблюдаемых фактов, то это, как полагает Гринвуд, происходит вследствие «искусственности многих экспериментальных и других эмпирических исследований» (1992b, p. 189). Этой проблемы можно избежать, утверждает он, выбрав реалистические координаты «социальных реляционных измерений (dimensions) разума и действия» (1992b, р. 189).