Смекни!
smekni.com

Н. Смита рекомендована слушателям и преподавателям факультетов психологии и философии вузов по курсам общей психологии и истории психологии, системных методов ис­следования и преподавания психологии (стр. 29 из 168)

• Выводите постулаты из наблюдений.

• Избегайте принятия ненаблюдаемых конструк­тов и аналогий за неизвестное и рассматривайте до­пущение возможности своего незнания как положи­тельное качество ученого (см. с. 80).

• Используйте только те конструкты, которые мо­гут быть наблюдаемы, по крайней мере в принципе, поскольку наука возможна лишь благодаря наблю­дениям.

Исключает ли критерий наблюдаемости возмож­ность «личных» или «субъективных» событий? По мнению некоторых ученых, выдвигающих данный критерий, нет.

Зачастую конструкты приобретают круговой ха­рактер (вариант порочного круга). Барбер (Barber, 1981), внесший значительный вклад в исследования гипноза, указывает на то, что гипноз, как правило, определяли через трансовые состояния: мы знаем, что некто загипнотизирован, поскольку он находит­ся в трансе. Затем мы начинаем объяснять поведение загипнотизированного субъекта трансом. Иными словами, определение гипноза как транса не являет­ся независимым от того, что понятие транса призва­но объяснять. Барбер полностью отвергает конструкт транса и описывает гипноз как направленное вооб­ражение, находящееся в непрерывной связи с други­ми известными нам формами поведения. Понимание феномена гипноза, утверждает он, не нуждается в гипотетическом конструкте транса. Разграничив кон­структ и событие, Барбер смог выработать совершен­но новое понимание гипноза. Круговой характер от­ношений присутствует и в основополагающем кон­структе психоанализа: Фрейд первоначально определил либидо как сексуальные потребности, а затем начал использовать это понятие для объясне­ния сексуального поведения (MacCorquodale & Meehl, 1951). Другие примеры круговых отношений мы находим в психометрии, когда создается шкала для измерения определенного конструкта, такого как отчужденность или интеллект, а затем конструкт определяется с помощью шкалы.

В качестве других примеров круговых конструктов Эбел (Ebel, 1974) указывает интеллект, мотивацию и креативность. Мы слышим о том, что человек упорно трудится, потому что он мотивирован, и судим о том, что он мотивирован, потому что он упорно трудится. Эбел сравнивает такие объяснительные конструкты с тремя нимфами («дриадами») и другими анимисти­ческими силами охотников-собирателей. Само загла­вие его работы: «Дриады все еще живы» («And Still the Dryads Linger») подчеркивает его тезис о том, что мы до сих пор не очистили психологию от анимистичес­ких объяснений. Они продолжают свое существова­ние под видом интеллекта, черт личности, либидо и т. д. Более того, мы говорим о большем или меньшем количестве интеллекта, мотивации и креативности, как будто они являются вещами, характеризующими­ся количественными показателями. Такие конструк­ты, как интеллект, играют важную роль, однако, утвер­ждает Эбел, их использование должно ограничивать-

67

ся указанием на функциональные отношения, по­скольку объяснение само по себе исчерпывается ука­занием на функциональные отношения.

«Мы не должны допускать того, что сложность предмета нашей науки начнет препятствовать на­шему признанию дриад тем, чем они являются — частичными описаниями, маскирующимися под видом причинных объяснений. Эта сложность не должна препятствовать пониманию нами того, насколько бесполезны они для наших поисков понимания поведенческих феноменов. Давайте будем бдительно относиться к их обманчивым обещаниям. Давайте не будем гостеприимно распахивать перед ними двери нашей науки, ка­кой бы ограниченной и несовершенной она ни была. Они могут лишь ослабить ее» (р. 491).

Обобщая позицию Барбера и Эбела, можно ска­зать, что мы должны остерегаться использования круговых конструктов и следить за независимостью даваемых нами определений и объяснений друг от друга. В частности, если мы определяем мотивацию как упорную работу, то должны искать возможные объяснения того, почему люди упорно работают, где-то в другом месте (вне мотивации). Такие объясне­ния, согласно Эбелу, будут ограничены описанием функциональных отношений между переменными, а не вымышленными дриадами. Такие конструкты, как интеллект, мотив или личность, удобны как способ описания специфических форм поведения, но не яв­ляются причиной тех форм поведения, которые они описывают. Кларенс получил высокую оценку по интеллектуальному тесту не потому, что у него вы­сокий интеллект. Его высокая оценка — это измере­ние или описание его интеллектуального поведения. Человек ведет себя определенным образом не вслед­ствие особенностей своей личности. Определенный тип поведения и есть личность. «Личность» — не бо­лее чем стенографическое обозначение тех или иных форм поведения. Ребенок постоянно отвлекается не потому, что у него синдром дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ). Этот термин лишь обозна­чает (refers) отвлекаемость и другие особенности по­ведения, иногда сопровождающие ее.

Если мы считаем, что причинность — это то же са­мое, что и объяснение, то поиск объяснения стано­вится поиском функциональных отношений. Анало­гичным образом британский философ Бертран Рас­сел пытается избавиться от дриад в физике. Он указывает на то, что «электричество — это не вещь, подобно собору Святого Петра, это способ поведения вещей. Если мы сказали, как вещи ведут себя, когда они наэлектризованы, и при каких условиях они ока­зываются наэлектризованными, мы сказали все, что можно сказать» (цит. по Cole, 1983). Судить о том, присутствуют ли дриады в тех или иных системах, которые рассматриваются в этой книге, мы предо­ставляем самим читателям.

Существует, однако, и другая точка зрения, свя­занная в той или иной степени с социальным конст-рукционизмом (см. главу 8), сторонники которой называют себя «реалистами» и утверждают, что мы должны искать причинные механизмы, а не функци­ональные отношения (Manicus & Secord, 1983). Со­гласно данной точке зрения, причинный механизм — это не события, а многослойные действия людей (multilayered acts of people), охватывающие такие дисциплины, как биология, физика и социология, и включающие биографические данные, контекст, мо­тивы, интересы и цели. Эти механизмы входят в жизнь по мере ее проживания — точка зрения, име­ющая много общего со взглядами гуманистической (см. главу 4) и феноменологической психологии (см. главу 12). Некоторые представители социального конструкционизма (см. главу 8) и гуманистической психологии полностью отрицают то, что наблюдения могут быть объективными или что они играют ка­кую-либо полезную роль в психологии.

Конструкт разума. Разум в различных своих во­площениях является фундаментальным психологи­ческим конструктом. Мы уже говорили о том, что пер­воначально этот термин относился к конкретным со­бытиям и до сих пор сохраняет некоторые из этих значений, но под влиянием теологии он также приоб­рел нефизические значения. Если мы используем тер­мин разум для непосредственного обозначения таких событий, как акты мышления, познания, различения и воображения — как стенографическое обобщение этих конкретных событий, — он служит для нас полез­ным конструктом до тех пор, пока мы признаем, что он не тождествен этими событиями, как не является и их причиной. Если же разум рассматривается как са­мостоятельная и ненаблюдаемая причинная сила, про­межуточная между миром и телом, он не отвечает кри­териям научного конструкта, в частности, сформули­рованным Кантором. Вместо этого он становится лишь иным обозначением психе или души — вещи, процесса, агента или силы. Это есть материализация (reification), акт приписывания реального существова­ния абстракции, как это, скажем, имеет место в утверж­дениях «феномены сознания реальны» (Marcus & Secord, 1983, p. 406) или «психические процессы су­ществуют» (Kukla, 1989, р. 793). Следующее высказы­вание также является примером материализации: «Человеческий разум — это адаптивная система. Он выбирает способы поведения в свете его целей и в со­ответствии с конкретным контекстом, в котором он функционирует» (Simon, 1992, р. 156). Автор превра­щает конструкт в вещь и наделяет ее способностями к самодействию и саморегулированию. Однако Джен-кинс (Jenkins, 1993) занимает по отношению к мате­риализации крайне некритическую позицию. В его ранних работах была продемонстрирована взаимоза­висимость восстановления в памяти (вспоминания) и контекста, что подтверждает точку зрения контексту-ализма, в противовес ассоциативистской позиции, ос­нованной на взглядах английского эмпиризма (Jenkins, 1974). Тем не менее он считает «делом вку-

68

са», решаем ли мы использовать «производные кон­структы менталистского сорта» (Jenkins, 1992, р. 360).

Разум является культурным, а не научным кон­структом. Он основан не на наблюдениях, а на куль­турной традиции, о чем свидетельствует проведен­ный нами исторический экскурс. Мы можем решить использовать данный конструкт, но при этом долж­ны ясно осознавать его происхождение и характер. То, что мы наблюдаем — прямо или косвенно, — это такие события, как восприятие, научение, говорение или представление (believing). Если мы используем разум как обобщающий термин для одного или не­скольких из этих событий, мы должны следить за тем, чтобы не впасть в круговую аргументацию, при­писывая ему способность быть причиной данных со­бытий; как и не должны терять из виду тот факт, что такие события являются референтами и что разум не существует независимо от них.

Все, что сказано здесь о конструкте разума, в рав­ной степени относится и к конструкту сознания, за исключением того, что сознание является недавним изобретением и его использование еще более туман­но, «...стало модным соглашаться с тем, что совокуп­ность [необходимых и достаточных условий созна­ния] определить невозможно; расходиться по вопро­су о том, в чем состоит эта совокупность; говорить о сознании как о способности, возникающей из мозга... и рассуждать о мозге так, будто он контролирует тело, а не контролируется им» (Shapiro, 1997, р. 840). В одних случаях сознание используется, очевидно, как синоним разума, а в других авторы используют этот термин в несколько иных значениях. Можно обнаружить списки различных значений, в равной степени относящихся и к разуму, но в этих списках не указывается на различие между этими двумя по­нятиями (English & English, 1958). Сёрль (Searle, 1998) сообщает нам, что «сущность психического — это состояния сознания» (р. 39). Учитывая, что и «сущность», и «психическое», и «состояния созна­ния» являются конструктами, мы оказываемся в еще более густом тумане.