Смекни!
smekni.com

Н. Смита рекомендована слушателям и преподавателям факультетов психологии и философии вузов по курсам общей психологии и истории психологии, системных методов ис­следования и преподавания психологии (стр. 32 из 168)

72

в зависимости от состояния или предрасположенно­сти организма» (р. 356).

Несмотря на то, что некоторые недостатки S—R-психологии были отмечены психологами, они, как правило, не замечали возможных альтернатив дан­ному подходу, о чем свидетельствует следующее высказывание: «По-видимому, еще не все психоло­ги знают о том, что любые внешне проявляемые формы поведения зависят от скрытых за ними пси­хологических механизмов - средств обработки ин­формации, правил принятия решений и т. д. — в со­четании с контекстуальным входным сигналом для таких механизмов. Никакие формы поведения не­возможны без их участия» (Buss, 1995, р. 1). Автор рассматривает поведение только как оболочку или «внешние проявления» событий, за которыми ле­жит нечто невидимое или «скрывающееся» (вспом­ните «первую линию укреплений» Вундта, противо­поставляемую внутренним феноменам), отвечаю­щее за это поведение. Независимо от того, прав автор или нет, его высказывание предполагает, что альтернатив его точке зрения не существует. Он продолжает: «Все психологические теории — будь то когнитивные, социальные, онтогенетические или клинические — предполагают существование внут­ренних психологических механизмов... Очевидно, что никакие формы поведения не могут произво­диться в отсутствие психологических механизмов» (р. 2). На самом же деле очевидно то, что автор не осуществляет информированного выбора. Он не знает о том, каковы возможные альтернативы, и за­нимает единственную позицию, которая ему извес­тна, — ортодоксальное полагаиие дуализма «душа — тело». Аналогично ему и заявление Сёрля (Searle, 1998): «Если мы и знаем что-либо о том, как функ­ционирует мир, так это то, что мозг производит со­знание» (р. 39). Поскольку мы уделим значительное внимание представителям контекстуального инте-ракционизма в последующих главах, здесь мы огра­ничимся лишь кратким обзором, так же как сдела­ли это выше по отношению к интенциональности. Как феноменологическая психология Мерло-Понти (см. главу 11), так и интербихевиоральная психоло­гия Дж. Р. Кантора (см. главу 10) рассматривают возражения Дженкинса на предположение бихеви­оризма о взаимнооднозначном соответствии между стимулом и реакцией, указывая на то, что стимуль-ные объекты обладают функциональными значени­ями, отличающимися от физических характеристик объекта, а реакции выполняют определенные фун­кции, отличающиеся от простого конфигурирова­ния (компоновки) конкретной реакции. Эти функ­циональные отношения заключают в себе значения (смыслы). Оба подхода также подчеркивают, что сеттинг (setting) и реакция взаимозависимы, и та­ким образом, взаимодействие в контексте является неотъемлемой частью целостного (total) события; они также отмечают важную роль контактной сре­ды, такой как свет и звук. Следовательно, им удает­ся избежать «исключительного сосредоточения на

наблюдаемых стимулах и реакциях», против кото­рого возражают Айзенк и Кин (Eysenck & Keane, см. выше), придерживаясь реальных событий, а не кон­структов. Они также отвергают линейный характер причинности входных и выходных сигналов (или входных сигналов, метальной обработки информа­ции и выходных сигналов) и заменяют линейность комплексом взаимозависимых событий.

Кантор относит стимульный объект и его сти-мульную функцию, а также реакцию и ее функцию наряду с сеттинговыми факторами, контактной сре­дой и историей предыдущих взаимодействий к сово­купности (set) отношений в системе, которую он на­зывает «интербихевиоральным полем». Полное поле охватывает психологическое событие. Поле пред­ставляет собой конструкт, который выводится из на­блюдаемых событий-компонентов. В качестве части этого сложного поля взаимодействий Кантор иссле­дует «мыслительные процессы и стратегии, участву­ющие в решении задач», т. е. именно то, что призы­вали изучать Айзенк и Кин. При этом такие кон­структы, как разум, внутренние побуждения, мотивы, воля, обработка информации и другие опре­деляющие факторы, оказываются вовсе не нужны. Введение подобных гипотетических конструктов, по­мещаемых между индивидуумом и миром, было бы излишним. Поле взаимодействий само по себе охва­тывает события, начиная от наиболее неуловимых и скрытых, таких как воображение, и заканчивая наи­более легко наблюдаемыми, такими как речевое об­щение. Таким образом, воображение не является чи­сто психическим, в противовес телесному, как не яв­ляются таковыми когниции и другие формы поведения. Все они — формы интерповедения (interbehaviors), которые можно наблюдать тем или иным способом. Согласно Кантору, психологическое событие включает (а) индивидуума (б) с его личной историей, (в) воображающего или воспринимающе­го нечто (г) в определенном сеттинге. Такой подход радикально отличается от предположения о гипоте­тическом агенте, вызывающем поведение, или о том, что природа разделила нас на внутреннее и внешнее. В словосочетании «психологическое событие» ак­цент делается на слове «событие», а «психо-» при­ближается в большей степени к аристотелевой псю-хе, чем к большинству значений слова психе (психи­ка). В следующем разделе мы увидим, как контекстуальный интеракционизм рассматривает вопрос о биологии.

Китайский исследователь Ц.-Й. Kyo (Z.-Y. Kuo, см. главу 13) разработал достаточно близкую систему, ограничивающуюся рассмотрением животных. Воз­можно, благодаря своей культурной принадлежности, несмотря на то, что он обучался в США, Куо менее склонен, чем ученые западного происхождения, обра­щаться к сформировавшимся в западной культуре конструктам. Он подчеркивает взаимозависимый ха­рактер стимульных объектов, целостность средового контекста, статус анатомических структур и их функ-

73

циональные возможности, роль физиологического состояния организма и историю его развития — все эти события, являясь взаимосвязанными и взаимодей­ствующими, составляют поведение животного. Куо не вводит в своей системе никаких гипотетических сил.

Сторонники контекстуального интеракционизма делают предметом своего исследования индивидуу­ма в контексте, воспринимающего, решающего, рас­суждающего, общающегося и обучающегося, а не как безличный разум (или нейронные сети, когнитивные способности, «я», промежуточные переменные и т. д.), воздействующий на тело, в котором он заклю­чен. Именно конкретный человек со своей личрюй ис­торией значений, образованных взаимодействиями с вещами, составляет психологическое событие. Более того, взаимодействие субъекта и объекта является сердцем события. Эд (в сочетании с тем, что подле­жит изучению), а не разум Эда изучает психологию развития. Роберта (в сочетании с тем, о чем она ду­мает), а не нейронные сети Роберты, разрабатывает схему исследования. Сократ (вместе с соответству­ющими объектами и событиями), не кости и жилы Сократа, решают принять смертный приговор. Когда Джон изучает сравнительную психологию, это не его разум обрабатывает информацию; вместо этого Джон как целостный индивидуум (совместно с изучаемым предметом) изучает поведение животных. Пэт, а не ее мозг (совместно с замещающими объектами и со­бытиями), тоскует по своим родителям. Основная роль принадлежит событиям как отношениям, взаи­модействиям, взаимозависимостям. В данном подхо­де конструкты выступают как функциональные опи­сания, а не как причины этих событий.

Редукционизм

Профессор психологии описывает, как вдумчивая студентка указала ему на несогласованность его соб­ственных представлений о том, что некоторые пси­хические расстройства имеют психогенную природу (их причиной является душа), а другие — соматоген­ную (их причиной является тело), отводя и тем и другим роль следствий функций мозга:

«Однажды студентка спросила меня: «Я не по­нимаю. Вы только что сказали, что существует разница между психогенными и соматогенными расстройствами, однако до этого вы говорили, что все в конечном итоге зависит от мозга. Но если так, то почему существует различие?» Затем она просто посмотрела на меня. После минутно­го замешательства наступил момент, когда я ока­зался вынужденным задуматься над тем, а в чем, собственно, заключается суть редукционизма» (Gleitman, 1984, р. 426).

Мы видели, что некоторые попытки разрешить проблему дуализма «душа—тело» включают превра-

щение души в мозг. В результате этот орган рассмат­ривается как играющий и биологическую, и психо­логическую роль. Сторонники рассмотрения разума как мозга (теория тождества) либо, напротив, мозга как производящего разум (эпифеноменализм) или как объяснительного конструкта, который должен устранить все остальные исходя из требований науч­ности, ссылаются на обширную литературу, посвя­щенную исследованиям мозга методами визуализа­ции, исследованиям локальных поражений мозга и последствий удаления его определенных участков, а также другим исследованиям, в которых изучается активность тех или иных участков мозга в процессе самых разнообразных действий. Результаты этих ис­следований, утверждают они, служат доказатель­ством мозговой локализации и продуцирования моз­гом поведения (или «психических процессов»). Вот пример такой точки зрения: «Выводы, полученные на основании анализа данных времени реакции, записей вызванных потенциалов мозга и других эксперимен­тальных результатов, позволяют нам принять идею о том, что когнитивные операции совершаются в моз­ге ощущающих и демонстрирующих различные фор­мы поведения организмов» (Pribram, 1986, р. 507). Другие авторы занимают скептическую позицию и отмечают, что большинство утверждений, касающих­ся мозга, в особенности формулируемых когнитив­ной психологией, носят еще более косвенный харак­тер, чем выводы из исследований, использующих методы визуализации и экстирпации. «Психологи проводят постоянные наблюдения за людьми, веду­щими себя структурированным (patterned) образом, только для того, чтобы представить свои наблюдения в терминах теорий, постулирующих различного рода ненаблюдаемые электрические цепи и контуры (circuitry)» (Rychlak, 1993, p. 933).