Смекни!
smekni.com

Н. Смита рекомендована слушателям и преподавателям факультетов психологии и философии вузов по курсам общей психологии и истории психологии, системных методов ис­следования и преподавания психологии (стр. 50 из 168)

Согласно Обсерверу (Observer, 1978), психологи «бросили взгляд в далекое прошлое психологии и вытащили на свет теорию познания из двухчастно­го (bipartite) деления души, разума или сознания» (р. 158). В отличие от вторичной переработки про­мышленных отходов, которые можно использовать для изготовления новых ценных продуктов, вторич­ная переработка спиритуалистских конструктов яв­ляется препятствием для научного прогресса. Одна­ко, утверждает Обсервер, сконструированные психи­ческие структуры и функции когнитивизма следует отличать от наблюдаемых когнитивных событий, та­ких как вспоминание и мышление.

Аналогичным образом Блюитт (Blewitt, 1983) подвергает сомнению уместность заимствования аналогий из области непсихологических событий, таких как вычислительные машины, и настаивает на том, что любые психологические описания должны основываться на фактических событиях, включаю­щих психологические факторы. Он отмечает, что когда компьютеры трактуются так, «как будто» они функционируют как люди (см., в частности: Simon, 1990), в результате мы рассматриваем психологи­ческие события как то, чем они не являются. Когда мы начинаем рассматривать компьютеры так же, как и людей (см., в частности: Jonhson-Laird, 1993), мы упускаем из виду очень важные различия. Ког­нитивные события, утверждает он, появляются как отношения между индивидом и познаваемой ве­щью, а не возникают в существующем автономно, самоуправляемом компьютерном мозге. Окружаю­щая среда вовсе не оказывается внутри организма для того, чтобы он обрабатывал ее; она остается на своем месте. То, что происходит в самом организме, это физиологические процессы, включающие хими­ческие, электрические и физические, а не психоло­гические события. Психологические события — это взаимодействия организма и среды.

«Организм не поглощает среду, чтобы обрабо­тать ее, а затем извергнуть в виде реакции; факти­чески не происходит никакого «входа» или «выхо­да» («input» or «output»). Организм и среда вступа­ют в контакт друг с другом, и именно различные

108

формы этого контакта и составляют предмет пси­хологических событий. В терминах психологичес­ких событий ничего не происходит между «входом» и «выходом», потому что ничего не входит и не вы­ходит. Предметом психологии является вовсе не «набивка» («stuffing»), заполняющая пространство между стимулом и реакцией. Скорее, взаимодей­ствие между стимулом и реакцией составляет пси­хологическое событие» (Blewitt, 1983, р. 397).

В приведенном ниже отрывке из книги, посвящен­ной мышлению, авторы — представители когнитив­ной психологии — утверждают, что гипотетические механизмы мозга на самом деле представляют собой формы поведения:

«Хотя не подлежит сомнению, что индивиды на­капливают и хранят воспоминания о своем пове­дении и в норме ведут себя в соответствии с акту­альными на данный момент обстоятельствами, мы не располагаем явными свидетельствами —- ни логическими, ни эмпирическими — того, что эти формы поведения действительно представляют собой внутренние психические единицы, которые сохраняются, обрабатываются, отыскиваются, от­бираются и извлекаются с помощью некоего на­бора внутренних устройств хранения и обработки. Такая точка зрения приводит нас только к регрес­сивным (бесконечным) вопросам о механизмах, лежащих в основе механизмов. Не случайно, что описание символических процессов (функций яко­бы существующего символического устройства) дается в поведенческих терминах, таких как хране­ние, сортировка и отбор. Сам по себе этот факт подводит нас к мысли о том, что данные процессы являются функцией не какого-либо устройства, а человека, являясь неотъемлемой частью или, точ­нее, характеристиками его поведения» (Bourne, Eckstrand&Dominowski, 1971, p. 13).

Марр (Marr, 1983) также замечает, что физиоло­гические объяснения основываются скорее на пове­дении, чем на физиологии, и предлагаются обычно психологами, а не физиологами. Он утверждает, что если мы хотим понять работу мозга, мы должны изу­чать сам мозг. Исследования паттернов реакций моз­га при зрительном восприятии показывают нам сложные физиологические процессы, но они не гово­рят нам о том, как мы видим человеческое лицо. Предположения о гипотетическом извлечении ка­жутся ему (в высшей степени) «странными»:

«Механизмы, предлагаемые в качестве объясне­ния этого якобы имеющего место процесса, пред­ставляются настолько странными, что даже трудно

понять, как можно воспринимать их всерьез. Давай­те еще раз рассмотрим процесс узнавания. В од­ном случае мне говорят, что я узнаю ваше лицо, со­поставляя его с репрезентацией, хранимой в моей памяти. Но откуда я знаю, какую репрезентацию я должен извлечь, чтобы сравнить ее с вашим лицом? Сам по себе процесс ее выбора уже должен пред­ставлять собой форму узнавания—таким образом, такое объяснение не решает проблему, а просто от­кладывает ее решение. Мы вынуждены распростра­нить это рассуждение на узнавание образа вашего лица. Предполагается, что я должен иметь в своем распоряжении репрезентацию образа вашего лица, которую я должен сопоставить с самим обра­зом, и т. д., и т. п.» (р. 18).

Пронко (Pronko, 1988) отмечает, что у нас отсут­ствуют какие-либо свидетельства того, что мозг об­рабатывает, контролирует, хранит, помнит или вы­полняет функции. Даже если мы предположим, что он действительно делает все это, мы должны объяс­нить, каким образом это возможно, прежде чем смо­жем применить данное объяснение к человеческой деятельности. Он заключает, что все эти компьютер­ные атрибуты мозга — не более чем чистая мифоло­гия: что нам фактически известно — так это то, что мозг участвует в таких событиях, как мышление и вспоминание, но в них также участвует и множество других условий, как биологических, так и небиоло­гических, и именно их совместное действие охваты­вает когнитивные и другие виды взаимодействий.

Когниция как управляющий фактор

Согласно точке зрения Миксона (Mixon, 1987), представление когнитивной психологии о том, что че­ловек является иерархически организованным суще­ством — не более чем иллюзия. Не существует никакой пирамиды, на вершине которой находится мозг или когнитивный процессор, спускающий команды вниз по инстанциям. Вместо этого в работу вступает сложная система отношений — способов мышления, движения, чувствования и речи, а также условий внешней среды. «Люди просто не являются (даже по аналогии) маши­нами, невосприимчивыми к окружающей среде и кон­тролируемыми когнитивными процессами» (р. 40). Мы делаем то, что мы делаем, не благодаря когнитивному указанию, а благодаря овладеваемым со временем и практикой навыкам. Например, мы не можем просто решить думать так, как мастер дзен. Мы должны прой­ти соответствующую практику, чтобы овладеть этим искусством. Флора и Кестнер (Flora & Kestner, 1995) также утверждают, что когниции не являются причи­нами, инициирующими поведение.

Эвристики

Широко известна претензия когнитивистов, в осо­бенности Саймона (Newell & Simon, 1972; Simon,

109

1990), на то, что модель обработки информации обес­печивает эффективное средство поиска научных принципов, лежащих в основе познавательной дея­тельности. С другой стороны, по мнению Морриса, Хиггинса и Бикела (Morris, Higgins & Bickel, 1982), у нас нет никаких гарантий, что вопросы, на которые выводят нас эвристики, могут принести результат или даже являться научными по своей природе; бо­лее того, формулирование вопросов определенного типа может явиться препятствием для постановки других вопросов, не менее, а возможно, и более важ­ных. Кроме того, вопросы и ответы, исходящие от когнитивизма, до сих пор были настолько далеки от реальных событий, связанных с людьми и их окру­жением, что трудно интегрировать их с чем-либо конкретным.

Репрезентационизм

Скиннер (Skinner, 1977) подвергает сомнению ло­гику, лежащую в основе предположения, что мы реа­гируем на репрезентации мира, а не на сам мир. «Если познание заключается в конструировании психических (ментальных) копий реальных вещей, как мы познаем копии?» — спрашивает он. Быть мо­жет, мы создаем копии копий, копии копий копий и т. д.? Когда мы передвигаемся по определенной мест­ности, конструируем ли мы карты, по которым ори­ентируемся, или мы ориентируемся на самой мест­ности? А если у нас есть карта, создаем ли мы карту карты? Напротив, считает он, «тело реагирует на мир в точке контакта; создание копий было бы пустой тратой времени» (р. 6). Аналогичным образом он подвергает сомнению «теорию копий», рассматривая память (Skinner, 1989). Мы можем создать копии ве­щей, которые мы видим, но как мы можем создать копии того, что мы делаем? Даже если мы модели­руем поведение, мы не можем сохранить его. Когда мы вспоминаем, как нечто выглядит, мы делаем то же, что делали тогда, когда впервые увидели это. В тот момент видение не требовало копий, как не тре­бует их в настоящий момент вспоминание. Узнава­ние, это у-знавание (повторное познание, re­cognizing), повторение той реакции, которая возник­ла у нас впервые. Запоминание — это действие, направленное на то, чтобы в будущем отреагировать таким же образом, каким мы реагируем в настоящем.

Теория прямого реализма (см. главу 13, с. 326) также подхватывает аргументацию, критикующую репрезентационизм. Герген (Gergen, 1994) также счи­тает, что конструкт ментальных репрезентаций дол­жен предполагать, что и ученые имеют дело только с собственными репрезентациями, а не с реальным ми­ром; и в конечном итоге научная психология стано­вится просто невозможной, а мир оказывается ли­шенным познаваемой реальности. В таком случае мы может знать мир только в том виде, как он репрезен­тируется. Однако когнитивисты, стремящиеся к объективному знанию о таких конструктах, как схе-

мы и ментальные узлы, своими рассуждениями под­рывают значимость тех самых конструктов, которые они пытаются понять (Gergen, 1985). Далее Герген (Gergen, 1994) утверждает, что если когнитивные схемы — это средства, используемые нами для позна­ния мира, и если они являются врожденными, нам требуется практически бесконечное количество та­ких схем. А поскольку многие из них с очевидностью должны брать начало во внешней среде, как, напри­мер, огромное количество новых слов, которые мы узнаем на протяжении жизни, остается неясным, ка­ким образом ребенок, который еще не имеет этих схем, может понимать своих родителей, чтобы усво­ить от них эти схемы. Он также указывает на нераз­решимые вопросы и противоречия, связанные с ког­нитивными картами и когнитивным порождением внешнего (overt) поведения, и приходит к заключе­нию, что источником всех этих проблем является разделяемое когнитивизмом представление о дуа­лизме «душа — тело».