Что касается последнего допущения, то, согласно его наблюдениям, исследования связи индивидуальной истории с причинностью не дают очевидных интерпретаций, главным образом потому, что эти исследования не обращаются к необходимым и достаточным условиям.
Какие же заключения мы можем сделать на основании изучения этих четырех допущений? По-видимому, исследователь (а) добился определенного прогресса в выявлении экспериментальных процедур,
159
которые релевантны данным вопросам, и (б) обнаружил некоторые доказательства, которые наводят на размышления, но не могут быть непосредственно использованы.
ПРИЛОЖЕНИЯ
Кроме психотерапии теорию психоанализа прилагают к таким предметам, как искусство, символика, сновидения, история, биография, мифология, литература и кино. Например, Габбард (Gabbard, 1997) утверждает, что когда люди смотрят кинофильмы, они испытывают сильную бессознательную тревогу, которая проистекает из универсального опыта человеческого развития. Поскольку они наблюдают вызывающие тревогу ситуации издалека в темном зале, то могут косвенным образом преодолевать тревогу и покидать кинотеатр с чувством облегчения и благополучия.
Вышеупомянутые темы представляют собой исключительно теоретические, а не утилитарные области приложения, но нижеследующее приложение носит утилитарный характер и поэтому крайне важно. Оно использует описание действий Шефера, указывая, каким образом психиатрия может приводить более адекватные экспертные доказательства в случаях умопомешательства, рассматриваемых в судах (Miller, 1979).
В Соединенных Штатах интерпретации уголовной ответственности отталкиваются от судебного прецедента 1954 г., известного как дело Дэрема (Durham). В соответствии с ним обвиняемый не несет ответственности за уголовное деяние, если это деяние было вызвано «психической болезнью или дефектом». Этот закон предполагает, что «психическая болезнь» — это обстоятельство (thing), которое вызывает определенное поведение. Как таковое оно подпадает под ту же критику, которой Шефер подвергал ид, мотив и другие психоаналитические конструкты: причиной уголовного деяния была психическая болезнь, а не человек. В подходе же Шефера болезнью являются действия человека. Кроме того, вопрос «свобода воли или детерминизм» — это иллюзорное разграничение. Не существует самостоятельных сущностей или сил, вызывающих уголовное деяние — ни непреодолимых импульсов, ни недостатка воли, ни предопределяющих побуждений. Равным образом, не существует сущности или силы, называемой волей, которая автоматически делает выбор в пользу совершения уголовного деяния. Вместо этого на языке действий «...эксперт оценивает, каким образом обвиняемый сделал то-то и то-то в момент совершения преступления, изучает его объяснения и его обоснования этого деяния и анализирует их в свете его предшествующей жизни. Эксперт-психиатр не определяет, что именно "заставило" обвиняемого совершить преступное деяние» (Miller, 1979, р. 128).
Если имел место бред, обвиняемый совершил деяние в бредовом состоянии, а не из-за бреда. Когда эксперт говорит, что обвиняемый действовал в бредовом состоянии, он только описывает то, каким образом человек совершил преступление. Вопрос уголовной ответственности остается за судом. Миллер находит этот подход сравнимым с правилом Дэрема в том, что он не конкретизирует какой-то симптом, который указывает на уголовную ответственность, и обладает при этом дополнительным преимуществом, показывая:
«.. .что уголовная ответственность являет собой юридический вердикт, а не черту характера — разграничение, часто упускаемое в зале суда. Только закон определяет, какие психологические процессы извинительны, а какие нет. В подходе, ориентированном на действия, уголовная ответственность понимается в терминах того, как было совершено деяние применительно к определенным требованиям закона... Задача эксперта — описать психологические процессы обвиняемого, которые релевантны тому, что закон учитывает при определении уголовной ответственности. Задача судьи или присяжных —решить, удовлетворяют ли действия подсудимого юридическим критериям умопомешательства» (Miller, 1979, р. 128).
ПСИХОТЕРАПИЯ
Психоаналитическая терапия идет рука об руку с психоаналитической теорией. Терапия, как она была разработана Фрейдом, является в значительной мере процессом превращения бессознательного в сознательное путем обучения пациента (анализанда) «свободным ассоциациям» — способности говорить все, что приходит ему на ум, без самоцензуры, — которые аналитик затем интерпретирует пациенту в терминах теории. Но попытки свободной ассоциации встречают «сопротивление» из-за вытесненных или опасных мыслей, утверждает теория. Сопротивление свободной ассоциации ослабевает со временем, по мере того как анализанд проникается доверием к аналитику. «Я» (эго) начинает обретать рациональный контроль над импульсами, а либидо переносит значительную часть своей энергии на аналитика, которую аналитик использует в качестве силы, противодействующей сопротивлению. Должен анализироваться сам перенос, пока не произойдет контрперенос, в момент которого анализанд становится независимым, что способствует завершению терапевтического процесса. Фрейд также широко использовал анализ сновидений как способ проникновения в бессознательное, ибо сны, заявлял он, отражают вытесненные инфантильные желания. Соответственно, свободные ассоциации на их содержание могут быть ценнейшим средством вы-
160
явления вытесненных воспоминаний. Считается, что излечение наступает тогда, когда бессознательное становится сознательным.
Как указывалось в предыдущих разделах, некоторые новые психоаналитические процедуры могут заметно отклоняться от ортодоксального метода. Одним из таких примеров является попытка Спенса помочь клиентам составить связную историю, превращающуюся в основную цель терапии.
СОПОСТАВЛЕНИЕ С ДРУГИМИ ПОДХОДАМИ
Анализ поведения
Система Фрейда была предельно менталистской и находилась на полюсе, противоположном анализу поведения, само название которого подчеркивает значимость анализа поведения, а не психики. Поведенческому аналитику фрейдовское население организма множеством сущностей (entities), которые обладают причинными силами, обнаруживаемыми только путем символьной интерпретации в историях случаев, напоминает скорее мистицизм, чем науку. Акцент Кохута на «я» не стал заметным шагом в сторону анализа поведения, но язык действий Шефера порою приближается к радикальному бихевиоризму, хотя он по-прежнему сохраняет элементы ментализма и, следовательно, по-видимому, ближе к методологическому бихевиоризму (см. главу 6).
Диалектическая психология
Психоанализ как система, которая постулирует конфликты в качестве основы своей деятельности, сформулировал ряд полярных противоположностей (также называемых «дуализмом», «бинарностью» и «двухфакторными конфликтами»). Примеры их включают в себя инстинкт жизни и инстинкт смерти, требования «Оно» и механизмы защиты «Я», принцип удовольствия и принцип реальности, перенос и контрперенос, а также фиксацию («катексис») и антификсацию. Эриксон описал диалектический кризис на каждой из психосексуальных стадий, тогда как Гартманн отказался от значительной части диалектического мышления Фрейда. Другие психологи произвели дальнейшую модификацию, и Ше-фер буквально аннулировал все психоаналитические формы «дуализма», хотя и оставил за конфликтом центральное место в психоанализе. Он рассматривает подобные полярности как тривиальные и механистические, пренебрегающие гетерогенностью и мно-гонаправленностью и служащие сохранению таких
фрейдовских структур, как «Оно» и «Я». Кохут, со своей стороны, говорит о двух я-объектах, которые являются полярными противоположностями, один стремится к власти, а другой идеализирует цели. «Дуга напряжения» (Kohut & Wolf, 1978, p. 414) между этими амбициями и идеалами активизирует промежуточную область талантов и навыков — диалектический конфликт тезиса и антитезиса, который приводит к синтезу (см. главу 9).
Гуманистическая психология
Довольно забавно, что гуманистическая психология, которая возникла в качестве «третьей силы», направленной против бихевиоризма и психоанализа, теперь находит общую основу с идеями некоторых современных теоретиков психоанализа. Дженкинс (Jenkins, 1992) пытается показать, как теория логического научения Ричлака (см. главу 4), которая предусматривает анализ альтернатив и выбор целей (телеологию), согласуется с подходом Шефера, делающего упор на смысл и поиск цели. И это несмотря на то, что отрицание Шефером «я» как антропоморфизированной данности является анафемой для этой системы. Теория Кохута, отводящая центральное место «я», нашла бы с ней больше общего. Сэсс (Sass, 1989) описывает ряд психоаналитиков, делающих шаги в сторону гуманистической психологии, в частности Кохута; а Кан (Kahn, 1985) рассматривает связь между Кохутом и Карлом Роджерсом как наведение моста между двумя системами. Тот факт, что обе системы являются органоцентри-ческими, облегчает этот процесс.
Интербихевиоральная психология
Поскольку интербихевиоризм начинается с изучения событий, а не конструктов, и, следовательно, не предполагает какого-либо дуализма «душа — тело», психических энергий и т. д., он имеет мало общего с ортодоксальным психоанализом. Подход Шефера, или язык действий, обеспечивает более тесную связь между обоими, но интербихевиоризм идет на шаг дальше, чем Шефер, и видит источником действия не просто человека, а отношения человека и среды. Центрирование действия на человеке, как это делает Шефер, утверждают интербихевиористы, ограничивает количество и тип переменных, которые могут быть учтены. Распространение действия на среду добавляет (а) функциональные характеристики к взаимодействию человека и объекта, (б) определяющие факторы, (в) средства контакта (media of contact) и (г) историю индивидуума как непрерывное интерактивное развитие (вместо непреложных эндемических характеристик младенца, таких как сексуальность и агрессия). Интербихевиоральный подход также обеспечивает средство описания так называемого бессознательного как фаз взаимодействия. Нет сомнений, что психоаналитики ставят более узкий подход органоцентризма выше, чем контекстуальный интеракционизм (нецентризм).