С IX в. королевская власть в Европе входит в период своего длительного становления. До конца XI в. феодальная вольница имела явный перевес над королями в большинстве европейских стран. Достаточно сказать, что домен (личные владения) французского короля был в это время значительно меньше доменов многих его вассалов. Это означало, что король в своих отношениях с графами и герцогами мог рассчитывать только на их верность вассальной присяге; силой принудить их к повиновению он чаще всего не был способен. Именно в это время и складываются представления о короле как о «первом среди равных», которыми ещё долго будет тешить себя европейское дворянство позднего средневековья.
XII же век станет веком подлинного возникновения средневекового королевства как грозной силы, способной сломить любого непокорного подданного короля. Даже люди церкви не могут чувствовать себя в безопасности; вся Европа была потрясена, когда из Англии дошли вести о том, что в угоду
королю Генриху II (1154—1189 гг.) несколько рыцарей убили архиепископа Кентерберийского Томаса Бекета. Тот же Генрих II в своём послании императору Священной Римской империи Фридриху I Барбароссе горделиво писал: «Каждый король — император в своём королевстве», отвергая тем самым претензии Фридриха на особое положение среди европейских монархов. Что же стало причиной быстрого усиления королевской власти в Англии и несколько позже — во Франции?
Первой причиной, несомненно, был бурный рост городов. В городах королевская власть нашла надёжных союзников в борьбе с непокорными сеньорами. Немаловажно, что это были богатые союзники. Городские деньги позволяли значительно пополнить королевскую казну. Англия и Франция постепенно установили упорядоченный сбор королевских налогов; деньги казны позволили держать на местах платных королевских чиновников, отстаивающих интересы короны. В Англии это были шерифы, во Франции — прево, бальи и сенешали. Английские короли стали взимать налог и с рыцарей («щитовые деньги»), освобождая их взамен от военной службы. На вырученные деньги король нанимал нужное количество воинов, тем самым становясь независимым от непокорных вассалов.
Важной причиной укрепления королевской власти в XII в. было и окончательное утверждение вассальных отношений, пронизывавших все слои феодального общества. Не случайно королевская власть была сильнее всего именно там, где вассальные связи были наиболее развиты и отрегулированы законодательством, — в Англии, Сицилии, Иерусалимском королевстве. Чем запутаннее и сложнее становились сплетения сеньориальных прав и вассальных обязательств, тем больше возникала потребность в едином центре этих отношений, «сеньоре номер один», объединявшем вокруг себя весь феодальный класс.
235
Мы видим, что к XII в. средневековое общество стало гораздо более сложным, чем раньше. «Атомы» его и «молекулы» вошли в зависимость друг от друга, начали образовывать устойчивые «цепочки». Возникли и новые формы власти, закреплявшие выгодные для общества сочетания устремлений и интересов. Пути их возникновения были очень разными даже в соседних странах. В Англии, к примеру, королевская власть была традиционно сильна с момента нормандского завоевания (1066 г.); в первых английских королях нормандской династии и династии Плантагенетов ещё вполне различимы черты облика удачливых дружинных вождей-завоевателей. На этом «запасе» авторитета Генрих I (1100—1135 гг.) и Генрих II успевают осуществить реформы, придающие королевской власти государственное обличье. Но быстрый и неконтролируемый прирост власти английских королей вызвал недовольство баронов; этот процесс был вовремя и достаточно аккуратно «приторможен». В 1215 г. король Иоанн Безземельный был вынужден подписать представленную ему баронами «Великую хартию вольностей». Этот документ положил начало ограничению власти короля парламентом; в XIII—XIV вв. в Англии отрабатывается сложная форма правления, согласующая права короля с правами «общин».
Во Франции всё происходит медленнее, но более надёжно. Короли постепенно увеличивают свой домен, превращаясь в крупнейших феодальных сеньоров страны. Так же понемногу властители Франции прибирают к рукам и судопроизводство — важнейшую отрасль средневекового управления. При Людовике IX Святом (1226—1270 гг.) были запрещены судебные поединки, любой желающий мог перенести своё дело из сеньориального в королевский суд. Был создан высший судебный орган — королевский парламент, который имел право пересматривать решения прочих судов. Французское королевство окончательно складывается при Филиппе IV Красивом (1285—1314 гг.). Именно Филипп вводит во Франции подобие английского парламента — Генеральные штаты. Штаты были разделены на три палаты по сословиям — духовенство, дворянство, горожане; все палаты заседали раздельно и имели скорее совещательный, а не решающий голос (в отличие от английского парламента). Английское и французское королевства подвергли себя тяжелейшему испытанию на прочность, вступив в Столетнюю войну (1337—1453 гг.). В ходе этой войны Франция не раз была на волосок от гибели, разрушительный кризис пережила во второй половине XV в. и Англия, проигравшая войну. И всё же оба государства в конечном счёте доказали свою жизнеспособность; в XIV—XV вв. степень их внутреннего единства была уже такова, что наиболее мощные королевства средневековой Европы оказались в состоянии вынести любые потрясения. Престиж королевской власти неизмеримо вырос. Возникающие европейские нации видели в монархе своё выражение, свой символ. Королевствам Европы предстояло ещё пережить и многочисленные войны, и борьбу католиков с протестантами, и восстания непокорной знати, и выступления крестьян против своих господ... Представление о национальном единстве оказалось сильнее всех этих бедствий, а выражалось это представление чаще всего в верности королю. Фигура короля начиная с 1500 г. освещается особым светом: он — человек, как все, он — часть нации, и одновременно он — воплощение всего могущества нации, существующей отдельно от неё божественной власти.
…В середине XI в. в Англии развернулось грандиозное строительство замков. Пока родственники покойного короля Генриха I выясняли, кому из них править страной, почувствовали свободу и силу английские бароны. Не дожидаясь появления твёрдой королевской руки, они спешно принялись укреплять свои владения. С поразительной скоростью — в несколько лет — баронские земли ощетинились башнями почти 300 замков. Вступивший на трон король Генрих II Плантагенет был возмущён подобным самоуправством своих подданных и приказал сровнять постройки с землёй. Но было поздно...
Сеньоры, властные и независимые, не слишком-то слушались царственного сюзерена и превращали свои земли в настоящие маленькие королевства. Чем свободнее они себя чувствовали, тем неприступнее были «столицы» их владений — замки.
Вся округа словно находилась в тени такого замка. В нем сеньор сосредоточивал свою власть и военную мощь: здесь стояли его воины и собирались вассалы, чтобы выступить на защиту владений своего сюзерена. Здесь укрывались в дни нападения врага окрестные жители, которые за право считать хозяина замка защитником платили разные поборы и несли службы (например, чинили укрепления). В своём замке, как в настоящей столице государства, сеньор вершил суд над вассалами и крестьянами. И не было для них другого судьи, как и другого правителя.
Случалось, что неподалёку селились ремесленники: ткачи; мастера, ковавшие оружие, делавшие конскую сбрую — те, чьи изделия больше всего нужны сеньору и его слугам. И для них замок становился надёжным убежищем, а его хозяин — господином. К замку привозили свой товар купцы — сеньор щедро платил за заморские шелка и пряности. Правда, для проезда по его владениям торговец сам должен был не единожды раскошелиться: проехал по мосту — плати, перевёз тебя паромщик
236
Дворянин выезжает на охоту.
— плати, но не паромщику, а его господину, правителю всей округи, хозяину неприступной цитадели.
Сердце владений сеньора, замок представлял собой грозное зрелище. Всего 100 лет назад сеньор с воинами и домочадцами в случае опасности укрывался в деревянной башне, обнесённой частоколом. Теперь вместо этого на высоком холме в излучине реки спешно, но надёжно возводились могучие стены высотой 50 футов (15 м) и толщиной 16 футов (5 м) и башни. В одной из башен были тяжёлые ворота из крепкого дуба, сверху окованные железом. Замок окружал ров, через него к воротам вёл бревенчатый мост, который при нападении врага можно было легко и быстро разобрать. Сзади ворот оскалились острыми зубьями две подъёмные решётки. Стоило опустить их, и тот, кому удалось прорваться за ворота, оказывался в ловушке, не успев попасть во двор.
Двор замка делила на две части высокая (выше внешних) стена. Широкое пространство перед ней занимали разные службы: здесь должны были жить воины и слуги, располагаться конюшни. Во внутреннем дворе, по ту сторону стены, высилась башня, гораздо выше и надёжнее всех остальных, с редкими узкими окошками-бойницами — донжон (дом хозяина замка). Внутри донжона было сумрачно, холодно, да и не так просторно, как можно было подумать, стоя снаружи: три зала один над другим, разделённые деревянными перекрытиями, две комнаты, кухня и оружейная. Не слишком богато для властительного сеньора, но и у самого короля Генриха II в доме кроме залов была всего одна спальня. Главным были не роскошные покои, а надёжные стены.