Но было бы грубой ошибкой впадать и в другую крайность и тактически не вооружаться против преступников, у которых «принцип» самосохранения, защита своей личной свободы, стремление избежать ответственности за совершение преступления окажутся на допросе сильнее, чем голос совести, и особенно против тех, кто ее уже окончательно потерял.
Следователь должен уметь показать обвиняемому безвыходность его положения, собранные доказательства предъявить так, чтобы обвиняемый понял бесполезность дачи ложных показаний. Повлиять на ход рассуждений таких субъектов можно прежде всего путем окружения их цепью стойких, правильных и непререкаемых доказательств, противопоставить которым обвиняемый ничего не может. Но нужно отметить, что большой интерес, проявляемый следователем к получению показания от такого обвиняемого, у последнего создает впечатление, что следствие не располагает против него достаточными уликами. В следственной практике отмечаются случаи, когда обвиняемые не дают показаний, пока следователь этого усиленно добивается, а потом, если замечают, что следователь потерял интерес к их показаниям, сами просят, чтобы их вызвали на допрос.
Конечно, было бы идеальным, если следователь смог бы приступить в каждом конкретном деле к допросу обвиняемого тогда, когда он уже имеет такую цепь доказательств, противопоставить которой обвиняемый ничего не может. Но это трудно осуществимая задача. Следственная практика знает немало случаев, когда именно показания обвиняемого являются источником того доказательства, которое замкнуло цепь улик.
Анализ тактических приемов проведения допроса в случаях, когда следователь располагает недостаточными доказательствами и получил их в результате допроса, показывает, что они с точки зрения оказания влияния на ход мышления допрашиваемого могут быть разбиты на две группы. В одних случаях следователь заведомо ставит задачу (вопрос) перед допрашиваемым в такой форме, чтобы он не мог догадаться или даже ошибся в оценке значения и цели этой задачи. В основе других приемов лежит расчет на решение задачи—с точки зрения обвиняемого, без достаточного основания.
К первой группе приемов относятся, например, такие, когда следователь интересуется жизненным уровнем, количеством предметов одежды, обуви и т. д. обвиняемого, а он, стремясь вызвать чувство жалости к себе, рассказывает, что живет бедно, уже целый год ничего не может приобрести себе, не понимая цель вопросов следователя, направленную на предупреждение дачи ложного показания, например о недавней покупке обуви в случае предъявления изъятых с места происшествия следов обутых ног.
Иногда указанным приемом можно поставить обвиняемого перед такой дилеммой, решая которую он должен или признаться или изменить все свои ранее данные показания.
Но особо следует отметить, что не всякая логическая ошибка допрашиваемого может быть использована для получения признания. Так, на запутывание, на подготовку логической ошибки нацелены вопросы, обычно называемые улавливающими. Примером может служить вопрос, заданный обвиняемому после того, как он признался в краже часов, в следующей форме: «Значит, кроме пальто и часов, ничего не украли?».
Если допрашиваемый не улавливает «хитрость»—и это вполне возможно при его душевном состоянии и, может быть, в результате слабого знания логических законов мышления — и отвечает «да» или «нет», то считается как будто он признался в краже пальто. Такой вывод, конечно, является необоснованным, но этого обвиняемый опять-таки может не заметить и, считая себя уже опороченным в краже пальто, признаться в ней, даже если на деле и не совершил ее.
Такой метод не служит раскрытию истины, и поэтому его нельзя применять на практике как и все остальные «приемы», в основе которых лежит неправильное истолкование показаний обвиняемого, его запутывание.
Как уже отмечалось ранее, в основе других приемов лежит расчет на то, что решение вопроса, говорить или не говорить правду, признаться или не признаваться в совершенном преступлении, может осуществляться с точки зрения обвиняемого, без достаточного основания. Дело в том, что человек не каждое свое решение принимает после тщательного обдумывания, понимая необходимость предпринимаемых действий. Такие, не вполне осознанные решения могут быть привычными или решениями без достаточного основания.
Конечно, вряд ли удастся найти человека, для которого давать показания—это привычное дело. Чаще встречаются такие, которые придерживаются правила — говорить правду, выполнять указания государственных органов, способствовать их нормальной работе. Такая привычность в решениях задач, поставленных перед субъектом государственными органами, может быть тактически использована двояко С одной стороны, непривычная для субъекта ложь может настолько осложнить его переживания, что она находит свое выражение я в его внешнем поведении и, таким образом, дает наблюдательному следователю определенный ориентир для ее выявления и разоблачения. С другой—привычность говорить правду может быть успешно использована в случае отклонения от этого принципа для убеждения допрашиваемого в необходимости и в данном случае говорить только правду.
Когда следователь не раскрывает свои «карты» перед обвиняемым, но определенным образом дает понять ему, что у него имеются соответствующие доказательства, то он сознательно держит его в состоянии нерешительности, не давая соответствующих опорных пунктов для взвешивания имеющихся у следствия доказательств, для полного обдумывания своего положения. Когда следователь предъявляет обвиняемому именно те из доказательств, наличия которых тот меньше всего ожидал, а таким чаще всего оказывается признание соучастника или спрятанное вещественное доказательство, и задает ему неожиданные для него вопросы, то он сознательно старается поставить обвиняемого в такое положение, к какому тот не был подготовлен.
Такие приемы создают у допрашиваемого чувство неуверенности, нерешительности и желание покончить с этим положением. Именно в таком положении особенно у слабовольного субъекта оказывается мало выдержки до конца обдумать значение предъявленных ему доказательств, хотя он бывает крайне насторожен, старается тщательно взвешивать свои ответы, но это ему не всегда удается.
Следственная практика знает немало случаев, когда анализ имеющихся у следователя доказательств показывает, что их было мало для полного изобличения обвиняемого, но, несмотря на это и на отсутствие доброй воли дать правдивые показания, обвиняемый все-таки сознался в совершенном преступлении, и его показание стало важным новым источником доказательств по делу. Изучение таких дел приводит к выводу, что в подобных случаях следователь сумел поставить обвиняемого в положение, к которому он не подготовился, сумел использовать его нерешительность, неосведомленность об имеющихся по делу доказательствах для осуществления своей цели.
Признания, психически покоящиеся на «решении без достаточного основания», часто приобретают особую убедительность из-за «недостаточной обоснованности», т. е. из-за того, что обвиняемый имел бы еще возможность опровергать предъявленные ему доказательства и не признаться. Однако это не освобождает следователя от соответствующей проверки таких показаний. Практика знает много случаев ложного самообвинения как по «осознанному решению», так и по решению без достаточного основания26. К первым могут относиться, например, случаи, когда обвиняемый излагает лжепризнание, чтобы освободиться от ответственности за совершенное им более тяжкое преступление, чтобы запутать следствие, спасти соучастников и т. д.
Возможности тактического использования на допросе так называемого решения без достаточного основания свидетельствуют о том, что добиться правдивого показания у обвиняемого возможно и в случае, если нельзя опереться на его добрые побуждения и в то же время следствие не располагает достаточным материалом, чтобы добиться признания обвиняемого путем окружения его цепью доказательств. В этих случаях успех зависит прежде всего от особенностей личности, характера, опыта обвиняемого.
Часто говорят, что обвиняемый признается под тяжестью улик. Но предугадать, каким количеством и каким качеством, какой «тяжестью» должны обладать эти улики, чтобы обвиняемый признался, категорически невозможно, а ориентировочно очень трудно. Для одного достаточны намеки на некоторые обстоятельства, связанные с совершенным преступлением, а другой и при виде замкнутой цепи веских доказательств заявляет: «Я знаю, что меня ждет, а поэтому не ждите от меня показания» 27. Это опять-таки зависит от личности обвиняемого и от его опыта28. Изложенное убеждает в том, что следующим шагом по использованию тех особенностей психической жизни допрашиваемого, которые лежат в основе определения тактики допроса и разработки ее приемов, должно быть изучение особенностей личности допрашиваемых. Но это уже выходит за рамки нашей работы.