Смекни!
smekni.com

Когнитивная наука Основы психологии познания том 1 Величковский Б М (стр. 89 из 120)


4.4.3 Нейрофилософия и нейропсихология сознания

Приступая к обсуждению одной из мировых загадок, быть может, даже самой сложной из них, мы ставим себе скромную цель упорядочивания небольшой части существующих мнений и первых эмпирических дан­ных о природе сознания. На всемирном психологическом конгрессе 2000 года в Стокгольме руководителям симпозиумов по вниманию и сознанию — Энн Трисман и канадо-эстонскому психологу Энделу Гул-вингу в один и тот же день был задан вопрос о соотношении внимания и сознания. Ответы были похожи, но с точностью до наоборот. По мне­нию Трисман, на этот вопрос нельзя дать ответ, поскольку никакого единого внимания не существует. Для Тулвинга ответ был невозможен, так как на самом деле не существует единого сознания. Основная про­блема заключается в том, что феномены сознания даны нам в нашем самонаблюдении, то есть из позиции первого лица, тогда как, с научной точки зрения (см. 1.1.3 и 1.3.2), исследование может вестись только из внешней по отношению к изучаемой системе позиции третьего лица (см. 9.4.1). Значительная трудность состоит также в отмечавшейся выше не­точности и многозначности используемых терминов (см. 4.1.1)41. Мы рассмотрим сначала общие нейрофизиологические гипотезы, потом нейропсихологические факты и уровневые объяснения.

Интересно, что если 30 лет назад разгадку проблем, связанных с психологией сознания, было принято искать прежде всего в физических теориях, таких как теория относительности или квантовая механика, то сегодня доминирующую роль играют нейрофизиологические и нейро­психологические соображения. В связи с этим можно даже говорить о наступившей эпохе нейрофилософии сознания. Центральный, отмечае­мый всеми авторами факт состоит в распределенном характере обработ­ки отдельных признаков объектов в разных участках мозга. Например, когда мы видим перед собой движущийся желтый автомобиль, его фор­ма, направление движения и цвет выделяются различными модулярно организованными механизмами задних отделов коры. Как объяснить интеграцию всех этих параметров в нашем субъективном опыте?

Видный американский философ Даниел Деннетт в книге с легко запоминающимся названием «Объясненное сознание» (Dennett, 1992) критически проанализировал модели, связывающие акт осознания с ра-

41 В разных языках существуют часто не совпадающие по значению термины, одни из которых выделяют состояние совместного знания (русское «сознание», английское «consciousness»), другие — просто знания (немецкое «Bewusstsein»), третьи — бдительно­го бодрствования (английское «awareness»). Многие из этих терм'инов появились в соот­ветствующих языках сравнительно недавно. До 18-го века наиболее близким по значе­нию к сознанию словом русского языка было слово «совесть». Оно до сих пор сохрани­лось в этом значении в сербо-хорватском языке. Подобно латинскому «conscientia», фран­цузское «conscience» также употребляется в обоих значениях — как нравственное начало, совесть и как когнитивная способность к рефлексии. В некоторых языках мира, по-види-334 мому, вообще не удается найти прямые аналоги термина «сознание».

ботой некоторого нейрофизиологического центра (или блока в цепоч­ке процессов переработки информации), в котором происходит про­странственное объединение признаков объектов и событий. Эту точку зрения на сознание он называет гипотезой картезианского театра, по­скольку Декарт, несмотря на крайний дуализм его концепции (см. 1.1.1), допускал пространственную конвергенцию тела (физиологичес­ких процессов) и души (внутреннего зрителя) в одной точке мозга42. Ти­пичная для нейронных сетей параллельная распределенная обработка делает подобную конвергенцию в какой-либо определенной области мозга проблематичной, заставляя искать другие, прежде всего времен­ные формы интеграции.

Одна из конкретных гипотез разрабатывается Нобелевским лауреа­том по биологии Фрэнсисом Криком (открытие двойной спирали ДНК) и нейроинформатиком Кристофом Кохом. Их подход в действительнос­ти целиком опирается на более ранние работы немецких нейрофизиоло­гов фон дер Мальсбурга и Зингера, обсуждавшиеся нами, вместе с рядом критических замечаний, в одном из предыдущих разделов этой главы (см. 4.2.3). Предполагается, что перцептивная интеграция, столь харак­терная для нашего сознательного восприятия, связана с синхронной ак­тивацией обширных областей сенсорной коры в диапазоне гамма-рит­ма, то есть ритма с частотой порядка 40—70 Гц. Нейроны, разряжающиеся в фазу в разных участках мозга, могли бы кодировать различные призна­ки одного и того же объекта во времени, без обязательного простран­ственного объединения информации в некоторой узко локализованной области мозга. Хотя этой гипотезе явно не хватает эмпирических дока­зательств (имеющиеся данные в основном получены при изучении ней­ронов зрительной коры кошки), известно, что именно гамма-ритм рез­ко ослабевает в состоянии общей анестезии.

Еще одна близкая гипотеза была предложена в последние годы не­мецким нейрофизиологом Гансом Флором (Flohr, 2002). По мнению это­го автора, акт осознания — это функция нейронной сети в целом, кото­рая и сама меняется в его результате. Он одним из первых подчеркнул возможное значение биохимических и пороговых характеристик части синапсов нейронов головного мозга, а именно так называемых NMDA {N-methyl-D-asparaté) синапсов^. Их отличают относительно высокие по­роги, но если подобный «синаптический барьер» все-таки преодолева­ется, то величина порога сразу и на длительное время снижается, так что

42Местом такой конвергенции считался расположенный в области эпиталамуса эпи­
физ (шишковидное тело, или шишковидная железа). В ряде отношений взгляды Декарта
оказываются, впрочем, более современными, чем может показаться на первый взгляд.
Во-первых, эпифиз, выделяя гормон мелатонин, участвует в регуляции состояний сна и
бодрствования, которые, в известном смысле, «связывают» (и «рассоединяют») «душу с
телом». Во-вторых, для Декарта в целом была характерна непространственная трактовка
субъективного опыта, играющая важную роль и в сегодняшних нейрофилософских гипо­
тезах.

43/УМШ-синапсы являются частью глутаматэргической системы, но их функциони­
рование зависит также от других нейротрансмигтеров, например, ацетилхолина (см. 5.4.3). 335


пре- и постсинаптические нейроны с высокой вероятностью начинают в течение длительного времени работать как одно функциональное це­лое. В подобном описании довольно легко узнать реализацию хэббов-ской идеи клеточных ансамблей (см. 1.4.2 и 2.3.3).

Для преодоления высоких пороговых характеристик 7УЛШ4-синапсов в общем случае недостаточно одной только сенсорной, или модально-специфической, активации. Необходимой является одновременная кон­вергенция на тех же нейронах неспецифических влияний, источником которых служит восходящая активирующая ретикулярная формация (см. 2.4.3 и 4.4.1). Иными словами, активация должна быть массивной, как это имеет место, например, при ориентировочной реакции, возникаю­щей в ответ на новое, неожиданное или субъективно значимое развитие событий. Как раз эти параметры способствуют осознанию конкретного эпизода, что ведет к одноразовому научению и формированию экспли­цитной памяти (см. 5.3.2). Возможная связь ЖМШ-синапсов с созна­нием была проверена с помощью их биохимического блокирования. Подобные манипуляции неизменно вели к общей анестезии. Гипотеза Флора может быть объединена с предположением о роли интегральных ритмов мозга (а именно гамма- и, возможно, более медленного, типич­ного для фронто-базальных структур мозга тета-ритма — см. 5.3.2), если учесть, что синхронизация активности множества нейронов позво­ляет лучше «пробивать» высокие синаптические пороги.

Намечающиеся нейрофизиологические подходы не позволяют пока объяснить содержательные аспекты нашего субъективного опыта, в особенности его временные характеристики. Между тем именно здесь научный анализ до сих пор наталкивается на фундаментальные трудно­сти при интерпретации восприятия событий и произвольной инициа­ции движений. Рассмотрим, например, хорошо известный и, казалось бы, простой феномен стробоскопического движения (см. 3.1.2). При пос­ледовательном показе двух неподвижных объектов на близких позициях и с асинхронностью включения около 100 мс мы обычно воспринимаем лишь один объект, движущийся от места первого предъявления к месту второго. Если признаки объектов (цвет или форма) отличаются друг от друга, то в процессе движения происходит соответствующая трансфор­мация восприятия — примерно в середине траектории иллюзорный объект меняет свой цвет на цвет второго объекта. Вопрос состоит в том, откуда наше восприятие может знать направление и скорость движения, а также характер преобразований цвета (или формы) до того, как второй объект предъявлен.

Поэтому для многих авторов восприятие движения есть результат интерпретации стимульных событий, осуществляемой после показа вто­рого объекта и лишь затем проецируемой в прошлое. С обычным для него остроумием Деннетт (Dennett, 1992) различает при этом оруэллов-скую и сталинскую модели детерминации содержаний сознания. Первая • модель обыгрывает работу «министерства правды» из знаменитого ро-336


мана Джорджа Оруэлла «1984». Это министерство занималось постоян­ным исправлением прошлого — вплоть до перепечатки старых газет — в интересах актуальной политической конъюнктуры. Применительно к стробоскопическому движению это могло бы означать, что вначале мы видим неподвижные объекты, но потом это восприятие корректируется на восприятие движения, а следы исходной версии событий стираются. По сталинской модели, все, что мы осознаем, есть результат отсрочен­ной инсценировки, в общем случае имеющей слабое отношение к дей­ствительности. Прообразом здесь, очевидно, послужили показательные процессы 1930-х годов, в которых обвиняемые не только признавались в якобы совершенных преступлениях, но и сами помогали на подгото­вительном этапе в фабрикации доказательств.