Для Деннетта обе эти модели связаны с гипотезой картезианского театра. Гипотеза сцены и гипотеза внутреннего зрителя предполагают друг друга. Если нет сцены и нет зрителя, то отпадает необходимость какой-либо инсценировки. Собственную точку зрения в этом сложном вопросе Деннетт осторожно формулирует как гипотезу множественных набросков. Многочисленные латентные описания текущих событий сосуществуют одновременно, причем одни из них могут усиливаться по мере поступления новой информации, тогда как другие ослабевать. Отображаемое в подобных описаниях время событий не следует путать с временем поступления сенсорной информации. Так, если мы слышим фразу «Ваня пришел после Маши, но раньше всех пришла Ира», то, хотя в порядке поступления информации «Ваня» упоминается раньше, чем «Маша» и «Ира», в нашем осознании описываемых событий приход Иры будет предшествовать появлению Маши и Вани.
Гипотеза множественных набросков пока сама имеет довольно эскизный характер, не позволяющий делать экспериментально проверяемые предсказания. По нашему мнению, при обсуждении проблемы сознания нужно учитывать два обстоятельства. Во-первых, рефлексивное сознание и произвольный контроль часто запаздывают по отношению к их собственным фоновым операциям, в частности, наше внимание оказывается быстрее сознательных решений обратить на что-то внимание. Вероятная причина этого, как отмечалось, состоит в том, что принятие интроспективной (рефлексивной) установки предполагает произвольную смену задачи и вовлекает относительно медленные процессы внутренней речи (см. 4.4.2 и 7.1.2), запаздывающие по отношению к реальным событиям. Во-вторых, следует предположить существование нескольких, качественно различных форм осознания, отличающихся эволюционным уровнем обеспечивающих их механизмов (см. 8.4.3).
Рассмотрим сначала данные, показывающие, что осознание и произвольные интенции — это сравнительно медленные процессы, тогда как внимание — быстрый. Мы неоднократно подчеркивали выше, что перерывы в зрительном восприятии, связанные с саккадами и с морга-
337
ниями, обычно не осознаются нами, равно как и многие другие факты, например, наличие в поле зрения слепого пятна (участка сетчатки, лишенного рецепторов) или невозможность отчетливого восприятия объектов уже на расстоянии нескольких угловых градусов от точки фиксации. Почему наше сознание говорит, что мы видим огромное, наполненное светом и цветом пространство? Потому, что когда мы только начинаем спрашивать себя: «А вижу ли я отчетливо мое окружение, скажем, слева от рассматриваемого сейчас предмета?», наше внимание и глаза уже переместились туда и еще не вполне сформулированный вопрос прерывается ответом: «Вижу, конечно вижу!». Точно так же обстоит дело и со стабильностью видимого мира (см. 3.1.1). Всякий раз когда мы задаем себе вопрос о положении предметов, процессы быстрой пространственной локализации, оказывается, уже успели дать нам ответ. В результате у нас возникает впечатление непрерывного во времени и пространстве стабильного образа окружения.
В этом же контексте следует рассматривать и другую классическую проблему, в равной мере важную для моральной философии, психоанализа и когнитивной нейронауки. Мы объясняем наши действия и поступки в терминах свободно принимаемых решений, сознательных целей и намерений (см. 1.1.2 и 9.1.3). Но так ли существенны эти интенциональные состояния на самом деле, или они лишь оправдывают наши действия postfactuml В последние два десятилетия были проведены эксперименты, в которых можно было сравнивать время, когда испытуемые сообщали о том, что хотят совершить некоторое произвольное движение, и когда они реально начинали его делать или, по крайней мере, к нему готовиться. О последнем можно было судить по активации моторной коры (Libet et al., 1983) или по переводу взгляда в нужную область пространства (Velichkovsky, 1995). Эти признаки внимания и подготовки действия возникали за 300—500 мс до того, как испытуемые отдавали себе отчет в том, что они хотят осуществить соответствующее действие44. Не означает ли это, что настоящее решение было принято раньше, некоторым «мозговым политбюро» (или «исполкомом» — см. 9.4.3), а наша интроспекция представляет собой лишь последующую инсценировку в духе картезианского театра?
Данная проблема чрезвычайно сложна. В ряде случаев есть все основания полагать, что чувство волевого усилия — это просто иллюзия, дающая нам видимость объяснения причин наших действий (Wegner, 2002). Иными словами, волевое усилие — это не сама причина, а отра-
44 Поскольку произвольное действие, связанное с сознательным решением, требует большего времени, чем просто рефлекторный ответ на внешние события, датский физик, Нобелевский лауреат Нильс Бор как-то высказал предположение, что в классической ситуации американских вестернов противостояние двух ковбоев чаще должно вести к гибели того из них, кто решается стрелять первым. Новые данные об опережающем интроспек-338 цию развертывании действия в какой-то степени уравнивают шансы контрагентов.жение наших предположений о возможной причине, разновидность метакогнитивных мыслей о самом себе (higher-order thoughts — Rosenthal, 2003). В самом деле, отчетливое впечатление причинно-следственной связи может возникать иллюзорно, при чисто случайном совпадении двух событий, как, например, в экспериментах Мишотта (см. 3.1.2). Выраженная диссоциация чувства волевого контроля и выполняемых действий характерна далее для некоторых психотических состояний, когда пациент начинает утверждать, что его действия контролируются кем-то другим. В состояниях гипноза такая диссоциация действительно может сопровождаться внешним контролем выполняемых действий.
С другой стороны, эти факты, видимо, еше недостаточны, чтобы в принципе поставить под сомнение свободу воли, ведь наблюдаемая в упомянутых экспериментах ранняя физиологическая активация и последующий субъективный отчет в норме никогда не противоречат друг ДРУГУ, разворачиваясь в русле некоторого единого действия на нескольких уровнях, имеющих разную временную «гранулярность». Процессы целеполагания в «верхней части» иерархии вполне могут начинаться раньше, запуская всю иерархию относительно элементарных процессов поддержки, а кончаться позже некоторых из низкоуровневых операций. Интересно, что при намечающейся трактовке функциональная архитектура произвольного действия становится похожей на иерархию монад, как их описывал, решая по сути дела ту же задачу, Лейбниц (см. 1.1.2). Следует отметить также, что реальные физиологические изменения и внешние движения обычно опережают осознания волевого усилия лишь в условиях гладкого протекания действия, когда справедливо утверждение, что «сознание медленное, а внимание быстрое». При возникновении трудностей это опережение сокращается и даже полностью исчезает (см. 9.1.3).
Существенной причиной, затрудняющей исследование сознания, является то, что в русле восходящей к Декарту традиции европейской мысли Нового времени о сознании принято говорить в общем виде, без учета возможного качественного и эволюционного разнообразия его форм и, соответственно, механизмов (см. 9.4.1). Так, большинство приведенных нами выше примеров имели отношение к тем или иным перцептивным феноменам. Естественно было бы говорить при этом о перцептивном сознании как особом случае феноменального сознания. Именно эту форму осознания гештальтпсихологи описывали как наивное и непредвзятое «осознание вещей, а не промежутков между ними». Центральной задачей здесь является интеграция перцептивных признаков предметов, причем решение этой задачи иногда осуществляется в режиме «здесь и теперь», без существенной опоры на память (см. 4.2.3 и 5.4.2).
Эндел Тулвинг провел недавно разграничение двух других, более высоких форм сознания, которые отличаются как раз их отношением к механизмам памяти. Первая из них — это обыденное сознание, или, как можно сказать, осознанное знание. В выбранной Тулвингом терминологии, восходящей к феноменологии Гуссерля, оно называется ноэтичес-
339
Рис. 4.18. Различные способы представления результатов регистрации движений глаз: А — точки или окружности на плоскости (диаметр окружностей соответствует длительности фиксации); Б — результаты кластеризации фиксаций, выявляющие зоны интереса; В — ландшафт внимания; Г — визуализация восприятия (по: \felichkovsky, Pomlun & Rjeser, 1996).
ким сознанием'1'5. Речь идет о семантической интерпретации, опирающейся на «безличностную» семантическую память (см. 5.3.2 и 6.1.1). Второй, еще более сложной формой является рефлексивное сознание, которое Тулвинг называет автоноэтическим. Оно связано с интегральной, личностно-смысловой оценкой ситуации, для обеспечения которой может использоваться так называемая эпизодическая память. Таким образом, все эти формы сознания выполняют интегративные функции, но