В последующие века пьянство не уменьшается, принимает хронический характер, становится коренным народным пороком. Особенно поражаются им иностранцы, посещавшие Россию в XVI и XVII в. «Несчастные работники и ремесленники, – пишет в своих записках англичанин Флетчер, – часто истрачивают в кабаках все то, что должны были бы принести своим женам и детям; часто можно видеть, как они пропивают даже одежду и остаются совершенно голыми». A вот что говорит Олеарий, саксонский ученый, посетивший Россию в первой половине XVII в. и тщательно изучивший русские нравы того времени: «русские преданы пьянству более всякого другого народа в мире. Когда они не в меру напьются, то, как необузданные звери, неистово предаются всему, к чему побуждают их страстные желания. Порок пьянства, – продолжает Олеарий, – одинаково распространен в русском народе во всех сословиях, между мужчинами и женщинами, старыми и малыми, духовными и светскими, высшими и низшими, до такой степени, что вид валяющегося в грязи пьяного человека – здесь явление самое обыкновенное».
Едва ли можно заподозрить в неверности или преувеличенности эти показания иностранцев. С ними вполне согласуются и свидетельства отечественные, показания таких лиц, у которых нет повода предполагать пристрастное отношение. Вот что, напр., говорит Юрий Крижанич, при всех своих симпатиях к русскому народу, с которым он, по происхождению хорват, сроднился долгою жизнью в Москве, куда он был вызван царем Алексеем Михайловичем: «преимущественно же перед всеми народами свойственно нам пьянство. Можно обойти весь свет и нигде не найти такого мерзкого, гнусного и страшного пьянства, как здесь, на Руси». С другой стороны, о том же явлении говорят и официальные документы, Так, в актах Стоглаваго собора (полов. XVI в.), рисующих неприглядную картину нравственного положения общества того времени, мы видим упоминание о широком развитии пьянства, и в частности среди духовенства. Постановления собора ополчаются против пьянства черного духовенства и, с целью парализовать его развитие, разрешают держать в монастырях только квасы и фряжские вина, но отнюдь не хмельные пития, a тем менее «горячее вино», ибо, говорит Стоглав, «пьянство – начало и конец всем злым делам». Собором приняты меры и по отношению к членам белого духовенства, которые «учнут жити в слабости и пьянстве и в прочих неподобных делах».
Такими отдельными мероприятиями и поучениями против пьянства с церковной кафедры и ограничиваются проявления борьбы с народным пороком в течение многих веков нашей истории. Непреодолимым препятствием в этой борьбе являлось фискальное значение питейного дела. Доход от него составлял издавна одну из вернейших статей бюджета, и правительство проявляло постоянную заботливость о возможно более выгодной постановке питейного дела, и, когда сталкивались интересы казны и интересы ограждения населения от чрезмерного пьянства, этим последним интересам приходилось поступаться. От конца XVI и XVII ст. сохранилось немало донесений областных воевод о том, что кабаки разоряют народ; но в ответ на эти донесения московское правительство внушало им, что они «пишут не делом и плохо радеют о государевой прибыли». Приведу один характерный образец распоряжения Московского правительства в области питейного дела, сообщаемый проф. Дитятиным в его работе «Царский кабак Московского государства». «Докладывают в Москву воеводы, что на их кабаке все пропились, одолжали, обнищали; доходам кабацким грозит огромный «недобор»; что, по их мнению, кабак нужно бы закрыть, чтобы вдостоль все не разорить: по крайней мере нужно бы «от кабацкого питья унимать», но что без царского указу они «унимать не смеют». Ждут этого указа. Он не замедлил получиться, но с ответом для челобитчиков совсем неожиданным: «и вы пишете к нам – говорится от имени царя – не радея о нашем деле, что кабак хотите оставить… Перед вас многие на Верхотуре воеводы бывали, a o том кабаке к нам не писывали… и вы, делая леностью своею и не хотя нам служить, пишете к нам не делом». За этим выговором следует такое предписание: «и вы б велели учинить закон крепкий, чтоб на кабаке… не пропивалися… и сами бы есте к тому призирали почасту, чтоб… кабацких денежных доходов перед прежними годы собрати с прибылью… чтоб кабацкий сбор был больше прежних годов, чтоб нашей казне была прибыль». Таким образом указ этот ставил перед воеводами дилемму неразрешимую – кабак должен процветать и приносить все большую прибыль, a вместе с тем и народ, не должен пропиваться. Естественно при таких условиях, что органы питейного управления – кабацкие головы и целовальники, которым приходилось нести и личную ответственность за недоборы казны, предпочитали все свое внимание сосредоточивать на процветании кабака, хотя бы и в явный ущерб нравственным и материальным интересам населения.
При такой постановке питейного дела, разумеется, не могло быть речи о сколько-нибудь решительных и систематических мерах борьбы с пьянством. В этой области все сводилось к одним паллиативам, которыми имелось в виду обеспечить лишь внешнее благочиние. И такое отношение к пьянству составляет характерную черту государственной политики в течение всей истории питейного дела у нас, каковы бы ни были финансовые системы управления этим делом.
К сравнительно недавнему прошлому относится любопытный пример той же коллизии интересов казны и интересов отрезвления народа. В 50-х годах текущего столетия, когда действовала откупная система, породившая массу злоупотреблений, во многих местностях в народе обнаружилось движение против пьянства. В губерниях, находящихся в разных полосах России, стали возникать общества трезвости; такие общества были образованы в губерниях Ковенской, Виленской, Саратовской, Курской, Тульской, Пензенской, Владимирской, Екатеринославской, Тверской. Движение это встретило сочувствие и нашло себе поддержку главным образом в среде духовенства. В 1859 г. от Святейшего Синода последовало циркулярное приглашение священнослужителям «содействовать возникновению в городских и сельских сословиях благой решимости воздержания от употребления вина». Однако движение это на первых же порах своего развития встретилось с тем же непреодолимым препятствием – интересами фиска. От министра финансов последовало сообщение обер-прокурору Святейшего Синода, «что совершенное запрещение горячего вина посредством сильно действующих на умы простого народа религиозных угроз и клятвенных обещаний не должно быть допускаемо, как противное не только общему понятию о пользе умеренного употребления вина, но и тем постановлениям, на основании которых правительство отдало питейные сборы в откупное содержание». A через несколько времени после того министром финансов сделано было распоряжение, «чтобы приговоры городских и сельских обществ о воздержании уничтожить, и впредь городских собраний и сельских сходов для сей цели нигде не допускать».
Таким образом, народное движение против пьянства было сразу пресечено, и с того времени образование обществ трезвости у нас надолго сделалось невозможным.
Интересам трезвости мало помогла и та коренная реформа питейного дела, которая была предпринята в 1861 году – замена откупной системы системою акцизною. Реформа эта преследовала прежде всего финансовые цели: «откупная система – говорится в журнале Государственного Совета – не может быть допускаема даже и с финансовой точки зрения, ибо при ней правительство не получает далеко тех огромных сумм, которые платит народ, и питейный налог, из косвенного обратившись в окладной, влечет за собою недоборы». Но рядом с соображениями фискального характера к уничтожению откупной системы побуждали и мотивы иного свойства. «Для фискальных целей, – полагал Государственный Совет, – если бы они даже и были достижимы, правительство не может и не должно упускать из вида действия откупной системы на нравственный и экономический быт народа. Всем известно, что откупная система разоряет и развращает народ, держит на откупу местную администрацию, сделав чрез то бессильными все меры к водворению в ней честности и правоты, и мало-помалу привели правительство к тяжкой необходимости не только покровительствовать порожденным сею системою нарушениям законов и вопиющим злоупотреблениям, без которых она существовать не может, но даже противодействовать возникающим нравственным побуждениям к сохранению трезвости. Таким образом, правительство выставляет себя как бы явным поборником неуважения к закону, поддержания злоупотреблений и распространения в народе порочных наклонностей».
Заменившая откуп акцизная система введена была с 1 января 1863 г. По существу своему она представляет совершенную противоположность прежним способам извлечения питейного дохода. Прежде как при казенном управлении питейным делом, так и при откупах, ближайшим источником питейного дохода служила торговля крепкими напитками, которая и являлась объектом обложения. При акцизной же системе, наоборот, ближайшим источником дохода и объектом обложения является непосредственно самый предмет потребления. Сущность этой системы сводится к тому, что вино и спирт, выделываемые на винокуренных заводах, облагаются особым налогом, акцизом, в размере известной, определенной суммы с каждого данного количества готового продукта; таким количеством был принят градус алкоголя или одна сотая часть ведра безводного спирта. Независимо от акциза с вина, винокуренные заводы обложены еще особым патентным сбором, размер которого исчисляется соответственно совокупной емкости квасильных чанов. Что же касается собственно торговли спиртными напитками, то со времени введения акцизной системы продажа этих напитков, как оптовая, так и раздробительная, объявлена предметом вольного промысла. При этом ни определенной цены напитков, ни числа мест продажи их в законе не установлено. Всякий желающий мог открывать трактир или иное питейное заведение, лишь при условии уплаты установленного патентного сбора за право производства раздробительной торговли.