Показательна была история этого работника INS (его звали Серж). Он был неженат и чувствовал себя очень одиноким. Советское телевидение не могло его утешить. Конечо, он думал о девушках. Сразу по прибытии он не говорил по-русски, но научился языку очень быстро. Где-то он повстречал симпатичную молодую женщину и быстро с ней подружился. Они стали видеться. Это продолжалось три месяца. Однажды в субботу Серж должен был зайти за ней, но никто не отозвался. Квартира ее оказалась пуста, никакой записки не оставлено. Серж справился в домоуправлении, где ему сказали, что такая особа там никогда не проживала. Потом Сержа перевели в Париж.
На следующий день состоялся прием у американского посла Томми Томпсона. Тот узнал, что группа не может найти для съемок театральный зал, и сразу предложил свою официальную резиденцию на Спасской, большой старинный дом. Место было идеальное; оно могло вместить всех англоязычных туристов в Москве. Там имелся просторный зал, где дети местных американцев обучались танцам. Были поставлены подмостки для кинокамер и прожекторов.
Советская съемочная группа должна была прибыть к двенадцати дня - она прибыла в четыре. Оборудование у группы было страшно устарелое, но сами работники на редкость смекалисты, все понимали и делали очень быстро. Но тут произошла заминка. Боб и его команда привезли собственную пленку, чтобы потом проявить ее у себя дома. Главный оператор, тов. Бессмертный, заявил, что американская пленка застревает в киноаппаратуре. В самый последний момент он позвонил на киностудию, чтобы те доставии свою пленку. Таким образом, пленка должна была и проявляться у них. Гостям это очень не понравилось.
Из-за ограниченного пространства пригласили около двухсот гостей - в основном из канадского, британского и американского посольств. Прибыло, однако, не менее трехсот человек из других мест тоже. Публика набилась битком. Кое-где виднелись чалмы, фески и сари... Боб вышел выступать со своими шутками. Он начал: "Так замечательно видеть вас, демократов. Если бы вы не были демократами, вас бы здесь не было". Он продолжал: "Как интересно быть здесь, в России. Я знаю, что я в России, потому что мой желудок проснулся двумя часами раньше меня и проглотил миску борща".
Не знаю почему, замечает Боб, но меня самого это смешит. И это неизменно смешит публику в любой стране мира. В Лондоне шутка звучала так: "Мой желудок проснулся двумя часами ранъше меня и выпил чашку чая". В Токио - "Мой желудок проснулся на два часа раньше меня и проглотил целую миску супа вонтон". И так далее; шутка до сих пор не устарела в Копенгагене, Вене или Дьен-Бьен-Фу...
"Как ни странно, но проблем с местным языком у меня нет. Никто со мной не разговаривает". "Некоторые американские исторические киноленты могут показаться русским странными. Если они увидят наш вариант "Войны и мира", их наверняка шокирует то, что Наполеон бежал из Москвы из-за Одри Хепберн".
Самой интересной реакцией русских переводчиков на шутки Боба, по его мнению, было то, что следовало после его замечаний о советском спутнике. Хотя везде в русских газетах на первых полосах эта тема широко освещалась, спутник был изображен на почтовых марках, обложках журналов, даже на игрушках, люди избегали обсуждать эту тему. Как только Боб упоминал искусственный спутник в частной беседе, тема сразу менялась. Всякий раз, говорит он, как только я просто произносил это слово, переводчик выглядел так, словно вот-вот ударит молния. Они, советские люди, не представляли себе, что кто-то может праздно обсуждать этот предмет государственной важности. Они, переводчики, могли поговорить о качестве еды, о погоде, даже о недостатке жилья, но лишь коснись чего-то приближенного к политике, как их автоматически и неизменно парализовало.
Боб Хоуп очень интересовался советским шоу-бизнесом и старался увидеть как можно больше. Первое, что он, посетил, был, естественно, цирк - самый главный, самый популярный вид шоу в СССР. Цирк был битком набит. Гвоздем программы были медведи Юрия Дурова. Кульминационным моментом было то, как Юрий Дуров клал свою голову в пасть медведя. Такое, замечает Боб, я бы не рискнул проделать даже со своим агентом...
Очень понравился Бобу и Олег Попов, которого он видел и раньше, в Брюсселе; замечательна была и шуточная хоккейная команда, где каждый игрок выглядел, как Олег Попов. Но самым незабываемым был поход в Большой театр, на балет Хачатуряна "Спартак": дикие, экзотические танцы, экстравагантные, яркие костюмы и декорации, музыка, как взрывы - в своей обычной манере Боб говорит так: "Я не был уверен, был ли это их обычный стиль или они запускали со сцены спутник". Его группа отсняла выступление (потом оно было показано по телевидению в США) тогдашней прима-балерины Галины Улановой, которой в то время было около пятидесяти лет; ее выступления показались Бобу Хоупу самым красивым зрелищем из всего виденного им в жизни.
Боб отметил любовь советской публики к кукольным спектаклям, побывал в театре Сергея Образцова. Боб посетил его представление "Необыкновенный концерт" и позднее написал о мастерской постановке и великолепном дизайне кукол.
В то время в СССР, как и в болшинстве стран мира, был необыкновенно популярен американский джаз. В каждом ресторане, клубе, гостинице играли джаз, временами свинг (последнее, по мнению Боба, было лишь жалкими попытками). Хотя официальные власти объявили джаз упадочным явлением, первым, что Боб услышал в ресторане гостиницы "Украина", было "Lullaby of Birdland"...
Пластинки с американским джазом необыкновенно ценились на местном черном рынке: записи Луиса Армстронга, Бенни Гудмена, Гленна Миллера могли стоить даже сотню долларов. В следующий раз, когда соберусь в Москву, прихвачу с собой целый чемодан, пошутил Боб. Этого никогда не произошло.
Один из ресторанных джаз-музыкантов очень просил Боба прислать ему из Америки новейшие аранжементы. Боб выслал их ему сразу по возвращении в США, но так и никогда не узнал, дошли ли они до адресата. Вообще, музыканты практически не говорили по-английски, но прекрасно разбирались в джазовых терминах. Один из переводчиков, работавший с Ирвом Левиным, Георгий, был захвачен разговором на джазовом жаргоне и заявил, что жизнь его переменилась. [Как переводчик, этот Георгий получал двети пятьдясят долларов в месяц. За джазовые термины пусть ему платят пятьсот, пошутил Боб, пусть даже никто его и не будет понимать].
В последний день своего пребывания в Москве Боб Хоуп посетил коктейль-парти в Мнистерстве культуры, где встретил звезд советского киноэкрана. Среди них царила Ирина Скобцева, прославившаяся в роли Дездемоны. Боб отметил "невысокую блондинку, комедийную актрису Шивалову", а также Юнону с немыслимой фамилией - Чередниченко, настоящий эквивалент Аниты Экберг. Впрочем, Боб тут же заметил, что "девушки" эти никак уж не были блестящими и не ушли далее американских работниц компании Sears. Ни одна не говорила по-английски, но слово Hollywood понимали хорошо - принадлежность к Голливуду сильно подняла Боба в их глазах.
И тут, говорит Боб, наступил самый темный эпизод его поездки. Пора было говорить о деньгах. Разговор начался с товарищем Рачуком. После этой неприятности Боба Хоупа пригласили в кабинет представителя Фильмэкспорта Михаила Фадеева, а затем - в кабинет главы Совэкспортфильма Александра Давыдова. В каждом из кабинетов прошел примерно один и тот же разговор, полный недомолвок и намеков. Ясно было, что прежде всего у них было на уме: цензура и присвоение прав. Боб жалел, что не взял собой портативного магнитофона... После целой обоймы формальных комплиментов Давыдов сказал: "Господин Хоуп, записанное на находящейся у нас пленке Ваше выступление замечательно, прекрасно, великолепно - истинное сокровище. Но нам бы хотелось убрать из него несколько острот".
Хотя Боб возразил, что он приехал в СССР не для того, чтобы разводить антисоветскую пропаганду и таковой не занимался, Давыдов вытащил лист бумаги со списком неугодных шуток и огласил его. Среди них были такие:
"Мое прибытие в аэропорт было замечательно. Они дали двадцать пять залпов в честь этого... Но лучше было бы если бы они подождали, пока самолет сядет".
"Русские с ума сходят от гордости своим спутником. Довольно странно для страны, где праздники вывают каждые девяносто минут".
"У кого шея не крепка, тот предатель".
Слово "предатель" особенно беспокоило Давыдова. Он сказал: "В СССР предатель - это очень серьезное обвинение". Вообще упоминания о спутнике следовало убрать - это не предмет для шуток.
Боб Хоуп ожесточенно спорил, что спутники и ракеты - предмет повсеместного обсуждения и здесь, и за океаном. Американцы, мол, шутят на собственные тмы не менее едко, например: "Важные новости с Кейп-Канаверал! Наше правительство запустило в космос крупнейшую субмарину!" Или: "Наши ученые думают, что они нашли причину неполадок. А резинки до сих пор лопаются"; "Нам нечего бояться. Наша Армия может за десять секунд уничтожить нашу авиацию". И так далее.
От таких шуток Давыдов оттаял. Атмосфера стала разряженнее. Боб попросил доставить ему в гостиницу список неугодных шуток. Их, кстати, никогда ему не предъявили. Человек, который должен был составить список, так и не появился - якобы заболел.
Затем Давыдов заговорил о том, что следовало заплатить за съемки, работу съемочной группы, проявку пленок и т.п. "Мистер Давыдов, - ответил Хоуп. - Это - образовательный фильм, практически - часвая реклама советского эстрадного искусства. Разве фильм не снимался в порадке культурного обмена?" Давыдов отхлебнул из своего стакана и сказал: "Дружба дружбой, а денежки врозь. Как я понимаю, финнсово вы крепки". Хоуп ответил: "После выплаты налогов все мы лишь бедные крестьяне". "Товарищ", - сказал Давыдов, пожимая Бобу руку. В руке его осталась банкнота. Как жаль, что Давыдов - член партии, подумал Хоуп. - Какой капиталист из него бы получился!"
Переговоры обошли еще несколько кругов. В результате, когда Давыдов "убрал свое колено с его груди", оказалось, что Боб Хоуп был должен Советскому Союзу 1200 долларов. Так и остался должен. Прошли годы, а он так и не дождался двух из проявленных в Москве роликов. Если бы он их получил, то заплатил бы - только не наличными. Когда позднее состоялся показ программы о русском искусстве из тех роликов, что были у американцев, популярность ее была огромной; авторов затопил поток хвалебных писем от публики. Повторно программа была показана на NBC, с тем же результатом.
На следующий день Боб Хоуп улетел из Москвы. Хотя многого он так и не увидел, еще никогда так сильно ему не хотелось домой.